«Не демократии, не времени сему
Я песнь пою, тебе, вождю!»

      Так воспевал в конце 30-х гг. Эдварг Вирза обоготворяемого вождя, «высокое превосходительство» (augsta ekselence) Карлиса Ульманиса или как по образцу шведских королей называли «Karl mai der funfehnte», контаминируя часто с именем Ульманиса, называли число 15 мая.
      «Среднему» обывателю действительно казалась Латвия конца 30-х гг. идеальным государством: экономический кризис начала 30-х гг. блестяще преодолен, слава латышского бэкона и сливочного масла гремела по всей Европе, а в самом государстве царила социальная и национальная гармония. Правда прямого образа идеального государства, как например, печально пресловутая картина Чернышевского: при наступлении холодов все население садится на самолеты и улетает в теплые края (на самом деле оказалось совсем наоборот: в июне, в марте жители Латвии отправлялись в заполярный круг!), – в латышской литературе нет, и только из отдельных произведений (Вирзы, Калнаре и др.) в своих художественных произведениях изображали идеал – возврат к простой, здоровой физически и морально сельской жизни на основе древних патриархальных устоев, идеала «Страумены», с которыми русский читатель вновь ознакомлен по переводу, опубликованному в «Даугаве» последних лет.
      Но это идеальное государство – отрицание отрицания, которого, собственно говоря, в положительном его предворении (как у Чернышевского) не было. О нем можно составить некоторое представление по отрицательным картинам, написанным латышскими писателями, соответственно латышской «ментальности», в которой иронически-саркастическое восприятие жизни всегда берет верх над положительным, утвердительным.
      В этой связи, прежде всего, хочется назвать «идеал» спокойной сытой жизни, нарисованной Карлисом Скалбе в его сказке «Как я ездил к Деве Севера». «Идеальное» государство – это такое, где единственное содержание мыслей и поступков его граждан – сытно покушать жирную свинину, запивая молоком (чтобы больше можно было съесть) и завалиться на бок. Благополучные жители до того разленились, что даже ложки затыкают за низкое, низкое небо совсем над их головами. Птицы там уж давно не поют. Одна откуда-то взялась и распелась, так ее повесили, чтоб не мешала людям спать. Соловья так откормили, что перья лоснятся от жиру, – его на Рождество тоже зарежут и съедят.
      Другой критерий существующего строя, на этот раз царской России и господствующей в ней русской нации, разбросана в многочисленных публицистических книгах и статьях Виктора Эглитиса. Вот несколько наиболее броских цитат из высказываний выпускника Витебской православной духовной семинарии:
      «Россия была богатой страной. Разве в ней было мало хорошо оплачиваемых рабочих мест, удобных местожительств и культурной атмосферы? Но отчего латыши в русских видят двуличие, лживость, неуживчивость, безудержную погоню за переменами? Русский человек не имеет представления о чести. Он берет все что не привязано. Даже слуги обкрадывают своих господ. Купцы – один другого обманет, обнимая и целуя. А чтобы лучше обмануть, надо еще основательно напоить. Под подозрением даже непьющие священники.
      Страна легкомыслия и всяких чудес. Неисчерпаемые богатства природы и люди, не способные пробуждаться от своих мечтаний, злословия, ненужных противо-стояний и взаимной эксплуатации, и в результате – либо терпят невообразимую для латыша нужду, либо утопают в шелках и брильянтах.
      Коррупция, полный произвол и анархия в экономике. Бичуемые рабы, считают своих эксплуататоров благодетелями и раболепствуют перед ними. Зазнайство, гордость беспочвенная: нет ничего, что можно было бы сопоставить с Гомером, Сервантесом, Гете, Бетховеном, Данте и Рембрантом.
      Велика и богата, но как любая славянская страна, хорошего порядка никогда не имела. Дикость абсолютной монархии и абсолютно анархическое самоволие.
      Русские – варвары, (латыши – эллины), раздираемые страстями, случайными рефлексами и чрезмерностями совести (Пушкин, Достоевский, Мусоргский, Суриков)».