ЧТЕНИЯ ГУМАНИТАРНОГО СЕМИНАРА

Михаил Краснов

 

Конституция, конституционализм
и гражданское общество

      Во-первых, я восхищен вашим маленьким подвигом, потому что в такую прекрасную погоду вы здесь сидите и собираетесь слушать достаточно скучные вещи. Поэтому спасибо вам. И второе – не воспринимайте меня лектором по распространению знаний, как это раньше называлось. Хотя я в принципе не люблю отлучаться из дома, я домосед, но когда организаторы встречи мне сказали, что это в Латвию и что выступление перед соотечественниками, я посчитал, что мой долг приехать, хотя бы для того, чтобы вы узнали, что думает один из тех, кто занимается этой проблематикой. В то же время, я думаю, вы тоже это понимаете, но, тем не менее, скажу, есть старая притча про трех слепых, которые ощупывают слона, и у каждого возникает свой образ: кто-то видит хобот, кто-то ноги, кто-то уши. Так вот, я юрист, может быть, среди вас тоже есть юристы, хотя говорят, что два юриста – три мнения, это нормально, поэтому я высказываю свой взгляд. У нас вообще в гуманитарных науках, я думаю, вам всем тоже это понятно, ничего нельзя верифицировать, никто ничего не может доказать в отличие от физики, математики и так далее. Часто за тем или иным мнением стоит авторитет этого человека. Я не могу сказать, что у меня авторитет. Просто я с вами поделюсь тем, к чему пришел, в том числе путем включенного, как говорят социологи, наблюдения, потому что некоторое время был не то что во власти, но «где-то там, в структурах». В то же время я был «взят из науки», в науку же и вернулся. Поэтому имею возможность рефлексировать все эти вещи, поэтому все, что я здесь буду говорить, – личный опыт, личный анализ.
    Когда мы произносим слово «конституция», перед нами рождается какой-то образ. Люди постарше, наверное, помнят: сначала 5 декабря мы праздновали День Конституции, потом стали праздновать 7 октября, потом 12 декабря. Так вот, 5 декабря или 7 октября – что писалось всегда в советских газетах? «Советская власть дала нам такие-то права». Собственно говоря, в этом и заключался День Конституции. Мы зачастую не давали себе отчета в этом, и многие сейчас говорят: «Советская власть сделала меня человеком, советская власть дала мне образование» и так далее и так далее. Что за этим скрывается? В общем-то, не очень нормальная ситуация. С какой радости власть должна мне что-то давать? Власть должна обеспечить возможность для моего собственного выбора, не мешать мне. Сразу же адресуюсь к теме гражданского общества – его все по-разному понимают и в то же время никто четко не понимает, что такое гражданское общество. Мы говорим, говорим, говорим, а слова девальвируются. Чуть что – «гражданское общество». Но, тем не менее, как я его понимаю – это все же некая автономия человека от государства, от других людей. То есть это антитеза муравейнику или пчелиному рою, это общество, где каждая личность – это ценность, самоценность. Ни одну личность нельзя заменить на другую. Это только вот один муравьишка выбыл из строя, а на его место такой же пришел. Но мало того, что это автономия, это еще и наша солидарность вокруг каких-то идей, ценностей и так далее.
    Удивительное слово – конституция, оно известно еще с древности. Но еще 300 лет назад оно ничего не говорило человеку. Конституциями назывались и некоторые акты императора Римской империи, и некоторые уставы монашеских орденов, некоторые акты некоторых европейских городов, как правило, вольных городов типа Венеции, Бремена, Гамбурга. То есть конституция была словом с узким смыслом. Вы знаете, как это переводится с латыни – установление. Но это ни о чем не говорит. И вдруг, в историческом смысле – вдруг, в конце XVIII века конституция приобретает совершенно иное значение, иной смысл. С чего бы это? А дело в том, что, здесь я возвращаюсь к тому, с чего начал, существует, и по сей день, два понимания того, что такое конституция. И когда происходит некое смешение этих двух пониманий, начинается путаница и в головах у людей. Так вот, дело в том, что конституцию часто определяют как обозначение того, что существует в реальности. Мы иногда говорим, у человека узкая кость или широкая, тощий он или, наоборот, полный. И, например, полный говорит: «Я не могу стать худым, у меня конституция такая». Вот в этом смысле многие понимают и конституцию в правовом плане.
    Давно, в 60-х годах ХIХ века в бюргерском собрании небезызвестный немецкий деятель левого толка Фердинанд Лассаль прочел свою ставшую знаменитой лекцию о конституции. Я приведу близко к тексту коротенькую цитату, которая очень ярко иллюстрирует понимание слова «конституция» как фиксацию сущего. Он говорил: «Давайте предположим, что в Пруссии только то будет иметь законную силу (а дело было в Пруссии), что обнародовано собранием законов. Эти законы печатала типография Декера. И вот предположим, эта типография сгорела, все архивы сгорели, ни в одном доме не осталось ни одного закона. Таким образом, страна лишилась бы всех своих законов и ей ничего не оставалось бы, как приняться за составление новых». И он продолжал: «Как же вы думаете поступать, господа, можно ли было бы в этом случае поступать произвольно, создавать произвольно такие законы, какие бы вздумалось. Посмотрим. Положим, вы сказали: законы погибли, будем создавать новые. Но при этом уже не дадим монархии того положения, которое она до сих пор занимала или даже вовсе не дадим ей никакого положения, то есть республику объявим. На это король просто-напросто сказал бы: "Законы погибли, но что же из этого? Фактически мне повинуется армия, идет, куда я прикажу ей. Фактически коменданты арсеналов и казарм выдадут по моему приказу пушки и артиллерия выйдет с ними на улицы. И опираясь на эту фактическую силу, я не хочу, чтобы вы делали мне иное положение, кроме того, какое я желаю". Итак, теперь, господа, мы знаем, что такое конституция страны. А именно: существующее в стране фактическое соотношение силы».
    Казалось бы, очень логичная конструкция: кто сильнее, тот и обустраивает страну. Но зачем тогда нужен акт под названием конституция? Поэтому есть другое понимание конституции, которое родилось в конце XVIII века. Я имею в виду Конституцию Соединенных Штатов Америки 1787 года. Хотя на самом деле до этого в отдельных штатах уже были конституции. Например, еще в 1638 году была Конституция штата Коннектикут, которая исповедовала фактически современный взгляд на конституцию. В чем же тут дело? В эпоху Просвещения произошел самый настоящий цивилизационый скачок, потому что тысячелетиями государства существовали и ни о каких конституциях не знали. Суть новых идей состояла в том, что власть, государственная власть, публичная власть должна быть ограничена. И прежде всего здесь можно выделить двух мыслителей – это Джон Локк и Шарль Монтескье. Забавная история с этими именами произошла, потому что американцы сначала возлюбили конструкцию Локка, где главной властью объявлялась законодательная. И вот они попробовали у себя сделать. Тем более, что исполнительная власть у них ассоциировалась с британской короной. Но они увидели, что и законодатель тоже может быть тираном. Томас Джефферсон, кстати, говорил, что тирания законодательная ничем не лучше тирании правительства. Не случайно в Конституции США отсутствует даже упоминание о законодательной власти как таковой. Короче, потом они перешли к конструкции, которая была у Монтескье, где больше все-таки соблюден баланс между разными ветвями власти. Но это уже юридические тонкости, может, они интересны только как иллюстрации. Самое-то главное заключалось в том, что люди пришли к пониманию того, что если, образно говоря, «не посадить власть в клетку», путь даже золотую, общество будет страдать от тирании. Она может быть более мягкой, может быть менее мягкой, но тирания обеспечена, потому что сегодня пришел человек более либеральных взглядов, завтра пришел человек с авторитарным мышлением, послезавтра вообще пришел какой-нибудь садист или человек без моральных принципов вообще. И общество вообще никак не защищено от таких колебаний «маятника».
    Так вот, чтобы как-то защитить общество свободных людей и обеспечить эту свободу, власть должна быть ограничена. И вот тогда-то и нужен акт под названием конституция, который имеет смысл только в одном значении – это акт, который ограничивает власть.
    Чтобы различать эти вещи, было введено такое понятие, как конституционализм. Конституционализм – это и есть идея и система, где власть ограничена. Конституцию вне этой идеи можно назвать как угодно, но это не есть конституция в собственном смысле слова. И, тем не менее, идея Лассаля получила своих сторонников, прежде всего в лице Ленина, который горячо поддержал определение конституции как фактического соотношения сил. Он, правда, добавлял – «классовых сил». На этой основе была создана первая Конституция РСФСР 1918 года. Потом Конституция СССР 1924 года, потом так называемая «сталинская» Конституция 1936 года, наконец, «брежневская» Конституция 1977 года. Ну а конституции союзных республик после 1924 года – они как бы на год отставали – были копиями союзной Конституции. Так что мы видим в той же Конституции 1918 года? Там четко было сказано, что есть категории граждан, которые лишаются избирательных прав; что устанавливается Республика Советов, т.е. ликвидируется разделение властей. Республика Советов – это полная антитеза разделения властей, поскольку согласно марксисткой доктрине пролетариату нужно полновластие «органов трудящихся», а Советы должны стать «работающими корпорациями» (эту идею Ленин заимствовал у Маркса), т.е. депутаты должны сами «законодательствовать» и сами «управлять». Другое дело, что утопия – она и есть утопия. Поэтому в реальности такая конструкция не работала. И не могла работать, т.к. вся ленинская конструкция так называемого «полугосударства» как этапа к отмиранию государства вообще противоречила базовым человеческим потребностям и даже инстинктам. Например, уже в 1922 году известный государствовед марксистского толка Рейснер писал, что «у нас Совдепия превратилась в Исполкомию». Но это естественно. Потому что когда не учитываются нормальные мотивационные факторы нормальных людей, среднего человека, а всегда надо в этом смысле ориентироваться на грешного, смертного человека со всеми его соблазнами, слабостями, страстями, тогда именно так и выходит. Ведь смысл демократии в том, что она, как говорил Черчилль, плохой образ правления, но другие еще хуже. Потому что демократия ориентируется на грешного человека. Ведь почему расставляются всякие ловушки, откуда эта система сдержек и противовесов? Да потому что всем понятно, что человек, ничем не сдерживаемый, впадает в соблазны. Вы можете мне сказать, что есть святые люди. Да, есть, конечно. Но праведники никогда не правят, например, в православии известна масса случаев, когда многие святые не хотели становиться даже игуменами в монастырях.
    Итак, идея конституционализма – это идея ограничения власти . Нет этой идеи – конституция становится совершенно ненужной. Очень распространенное убеждение, что «сталинская» и «брежневская» конституции были очень демократичными, вот только плохо исполнялись. На самом деле, как ни странно, эти конституции полностью соблюдались. Другое дело, они не имели никакого отношения к реальности. Но в каком смысле они соблюдались? Во-первых, система власти была именно такой, какой она была записана в конституции. Во-вторых, что касается демократичности. Системы разделения властей, как я уже сказал, официально не существовало. Она была заменена идеей полновластия Советов, якобы народ через них сам управляет. Поэтому заведомо был предопределен монополизм власти. Разве можно говорить о демократии, если официально признавалось, что не может быть никакой оппозиции. Любая оппозиция – это враги народа. И, наконец, еще один фактор (хотя можно называть много): формулировки политических прав и свобод. Читаем, например «свобода слова гарантируется в целях социалистического строительства». Как вы понимаете, любой чиновник мог сказать: «Ты что, мерзавец, делаешь? Ты же на буржуазную мельницу воду льешь своими высказываниями». Так, собственно и было. Поэтому даже в формальном смысле слова о демократизме коммунистических конституций – это миф. Мы вообще сегодня многими советскими мифами питаемся. Мы фактически, не знаю уж как вы, а мы в России живем, это по всем социологическим опросам видно, живем все-таки в мифологии Краткого курса истории ВКП(б), потому что история была изложена именно в большевистской идеологии. Мы до сих пор этим питаемся.
    Так вот, переходя уже к нынешней Конституции России. Конституция, конечно же, не рождается на пустом месте. Невозможно представить себе, что вот собрались умные дядьки в узкий кружок, типа «отцы-основатели», и вне всякой связи с тем, как протекает реальная жизнь, чего хотят люди, каково у них мироощущение, мировоззрение, написали акт под названием «конституция». Невозможно это оторвать от общества, потому что те, кто пишут конституции, они все равно вынуждены питаться и своим пониманием мира, и какими-то доминантными идеями, которые существуют в данный момент в обществе. Условно говоря, массовый человек, конечно, не может продиктовать детали конституции, но он способен понять, какую власть следует устраивать: абсолютную или не абсолютную, должна быть свобода или нет, свобода в чем, и так далее и так далее. Это нормальные люди могут понять. Хотя я думаю, что правы те, кто говорят, что когда в 1993 году (уже после событий вокруг Белого Дома) люди, хотя с небольшим перевесом, но все же проголосовали за конституцию, проголосовали они не столько за акт под названием «конституция», сколько это было выражением уже упавшей к тому времени, но все же поддержки Ельцину. Можно сказать, что это был акт учредительный. Собственно говоря, конституция, как правило, – проявление учредительной власти народа.
    Есть такой вид власти, как учредительная. Это проявляет себя, прежде всего при принятии конституции. Но, я повторяю, писали конституцию конкретные люди. И были разные проекты: были проекты парламентской республики, был проект президентской республики. Я вам кратко скажу: есть три классические формы со всевозможными модификациями – парламентская, президентская и полупрезидентская. Президентская ужилась только в США, хотя в ряде стран Латинской Америки президентская форма правления. Но там она не спасает от переворотов, а в США спасает. Это тоже связь конституции и общества. У нас, в конечном итоге, была принята полупрезидентская форма правления. Она характерна тем, что имеет некоторые черты парламентской республики, например роспуск нижней палаты парламента, вотум недоверия, и в то же время черты президентской республики, где президент активно участвует, например, в формировании правительства. Разные модификации есть. Таковы конституции Франции, Португалии, Польши, Словении и так далее.
    Венгерский исследователь Андраш Шайо вывел хорошую закономерность, что конституции – это отражения наших страхов. Если что-то было в недавнем, подчеркиваю, в недавнем прошлом, то в силу инерции люди хотят от этого отстраниться, отбросить это – и они это закладывают в конституцию. И вот в Конституции России эти страхи видны невооруженным взглядом. То, что мы сегодня имеем, скажем так, более академически, сужение пространства свободы, истоки этого лежат именно в конструкции, которая была заложена из благих соображений в 1993 году, когда после 21 сентября проект конституции дописывался до первых чисел декабря. Какие «страхи» тогда довлели над разработчиками? Во-первых, президента-реформатора притесняет Верховный Совет и Съезд народных депутатов. Значит, президенту надо обеспечить такое положение, чтобы ему никакие депутаты страшны не были. И такое положение полностью обеспечено. Я не буду полностью эту конструкцию рассказывать, маленький пример приведу. Президент всегда назначит того премьера, которого он хочет. Фрадков никому не был известен, да и Кириенко никому не был известен. Или Касьянов – ну вырос из аппарата человек. Почему не «бунтовала» Дума никогда? Тот же Зюганов в конце лета 1999 года, когда Ельцин назначил премьером Путина, говорил, что они, конечно, проголосуют, но Путин на этом посту голову сломает. Почему же коммунисты голосовали «за»? Простые человеческие чувства. В Конституции сказано, если перевести на бытовой язык: три раза не согласились, все, до свидания, Дума распускается. Президент просто обязан ее распустить, если депутаты упрутся по кандидатуре премьер-министра. А им что, охота снова деньги собирать у спонсоров на выборы? Еще неизвестно, подключит ли президент административные ресурсы, сколько мы мест наберем. Так что от парламентских выборов в России никоим образом не зависит социально-экономический курс. Вот в чем наша главная проблема.
    Второе, просто как иллюстрация былых страхов. В нашей Конституции есть норма, которой нет ни в одной конституции страны с устоявшейся полупрезидентской формой правления, а именно: нормы, согласно которой президент определяет основные направления внутренней и внешней политики страны. Тогда спрашивается, а при чем тут разделение властей, если один институт власти может определить всю политику? Где политика как компромисс между разными политическими силами? Нет ее. Но добро бы, если бы президент семи пядей во лбу определял основные направления политики. Кстати, это полномочие было, если вы откроете Конституцию РСФСР 1978 года с поправками многочисленными, вы увидите, что это вообще шизофрения была. Потому что, с одной стороны, уже записали, что существует разделение властей, а с другой стороны, было сохранено положение о том, что Съезд народных депутатов вправе принять к своему рассмотрению любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации. То есть полновластие Советов. Так вошли в клинч два разных типа власти. Так вот, разработчики взяли и переложили это полномочие из кармана Съезда в карман президенту. Я могу называть и многие другие вещи, я просто вам объясняю, почему это было сделано. Да, живые люди, у них еще головы не остыли после горячих дней, осенних дней борьбы за власть, борьбы за реформы, я уже даже не знаю, я не сканировал их мозги и не знаю, какие у них были мотивы, кто-то руководствовался корыстными мотивами, кто-то высокими мотивами. Как бы то ни было, мы все – живые люди. И вот, благие намерения, ориентация на сиюминутную ситуацию породили конструкцию, которая препятствует развитию политической конкуренции.
    Дело ведь не в том, какое число полномочий у президента, а в том, может ли какой-нибудь другой институт что-нибудь противопоставить президенту. Я этот анализ провел. К сожалению, не получается. Даже когда рейтинг Бориса Николаевича был очень низким, его решения были доминирующие. Я это называю персоналистским режимом. Почему? Федеральное собрание, наш двухпалатный парламент, и прежде всего Государственная Дума, может, конечно, немножечко подпортить жизнь президенту, принимая законы, идущие вразрез с политикой президента. Но практически ни один из них не стал законом, то есть не вступил в законную силу, потому что тут действует и вето президента, и Совет Федерации, который более может быть управляемым со стороны администрации президента, и многое другое.
    Не случайно, кстати, нынешняя администрация мало чем отличается от предыдущей. В том же 1995 году тоже была идея создания партий из «пробирки» администрации президента. Именно тогда была образована партия «Наш дом – Россия» как «правая партия», а по Рыбкину поручалось «окучивать» левый электорат. Не очень получилось, но ведь хотели. «Наш дом – Россия» – во многом та же сегодняшняя «Единая Россия». То есть рефлексы те же самые. Когда власть мало, чем ограничена, бюрократ начинает действовать обычным путем. Давайте поставим эксперимент: уберем всех политиков и чиновников, и что называется, объявим «путинский набор», мол, давайте, граждане свободной России, занимайте места начальников. И как вы думаете, что-то изменится в общей структуре жизни страны? Будет то же самое. Здесь вы можете меня опровергнуть, но я в этом убежден. Институциональные условия задают в достаточно большой степени наши мотивы. Влияют на мотивы нашего поведения. Ведь европейские чиновники, европейские политики, европейские бюрократы, они что, такие «сознательные» демократы? Либерализм, как говорил Ортега-и-Гассет, это предел великодушия, когда сильные уступают право слабым. И что, они все такую философию исповедуют. Да нет, конечно. Просто они вынуждены позиционировать себя демократическим образом. У них политики вынуждены сами подавать в отставку, если СМИ уличили их. Проштрафившийся политик или сам уйдет, или ему тихо скажут в узкой компании – ты лучше уходи, войдешь в какой-нибудь совет директоров. В принципе, там партии стремятся очиститься, потому что они конкурируют с другими. На выборы партия с чем выйдет? С какими-нибудь мерзавцами, негодяями? Не получится. Другое дело, если общество таково, что для него мерзость – это не мерзость, а нормальное деловое общение, если оно соглашается с людьми аморальными и голосует за них, тогда политическая конкуренция будет работать в нравственно негативном направлении, селекция будет именно такой. На экономическом рынке, в конечном итоге, происходит то же самое. Если представить, что людям нравятся огурчики с гнильцой, то они будут покупать больше всего у торговца, у которого гнилые огурцы. Но моральное состояние общества – это уже другая проблема.