Семен Зайчик

 

Рождение МЕТОДОЛОГИИ
III тысячелетия из духа СМД-, а также почему невозможна четвертая методологическая программа

Организация текста и пара предварительных замечаний

   Настоящий текст не является дискурсивным. Это значит, что некоторое новое содержание не будет выводится из (обоснованного, достоверного) предыдущего. Отдельные более или менее связанные между собой компонениты текста – я буду стараться выделять их графически или подзаголовками – должны создавать пункты напряжения в заданном семантическом поле. Из складывания этих напряжений с необходимостью появится новое понимание как СМД-, так и вновь созданной методологии. Способ не новый – А. Пятигорский наверняка привел бы в пример индуистские тексты (насчет буддийских не уверен). В нашей культуре этому соответствует прием диалектики: не выведение нового содержания из несовместимых противоположностей (дискурсивное понимание), а интенсивное удерживание в мышление двух несовместимых смыслов. Новое содержание не выводится из них, а возникает, как электрический заряд между двумя заряженными электродами.

    Новая методология, также, как и СМД-, не существует в виде знания, а значит, не может быть транслирована. Действие текста – организовать определенные состояния сознания, в которых возможно явление понимания. Сильно забегая вперед, приведу метафору Георгия Петровича Щедровицкого (дальше – ГП) «на меня однажды село мышление». Если снять метафоричность, возникает вопрос: почему именно на него и именно в такой форме? Или, если в абстакции представить отдельно ГП и отдельно мышление – что сделало именн его достойным «вместилищем» (по Плотину)? И последнее: что есть вне (помимо) мышления, что делает возможным его явление (реализацию)?

   Содержание данного текста не лежит в том смысловом прстранстве, куда поместиться понимание СМД- и обещанной новой методологии. И тем более, текст не является описанием обеих. С другой стороны, текст является непосредственным проявлением обеих; тем, чем обе могут быть (быть собой, а не своим описанием) в материале текста. К этой совершенно дзен-буддийской установке добавлю два замечания. Первое: как новая методология, так и суть СМД- в своей артикулированной форме не могут существовать в «единственно правильном», общепринятом варианте. Примерно в эту сторону думал Л. Шестов, когда говорил, что «философия – это учение о ни для кого не обязательных истинах». Квантовая механика делает похожую мыслительную фигуру принципом ненаблюдаемости. Еще раз подчеркну, речь идет об объективированном (эксплицированном) в понятиях, представлениях, образах, схемах содержании.
    Второе: оба содержательных пункта не существуют «вне» живого мышления; существование обоих в каждом отдельном случае есть их порождение заново. Это, собственно, есть идея Искусственного в чистом виде. Сам принцип достаточно известен в отношении произведений искусства: понимание последних требует со-творчества, сравнимого с актом их создания. И в педагогике кто-то из коллег озвучил принцип «переоткрытия» научных открытий как наиболее эффективный прием обучения.

                           «Для воспроизводства  методологии она должна быть открыта   заново...именно переинтерпретирована 
  как методология в своей специфике»

Б.Сазонов

      Развитие в методологии и что оно дает для развития самой методологии

   В сборнике «Педагогика и логика» развитие определялось как «изменение, которое отвечает требованиям структурного усложнения предыдущего состояния». Это усложнение выражается в приближении к некоторому идеальному представлению и должно происходить с одним и тем же объектом. Для меня важными являются здесь характеристики и функции идеального представления.
    Первая, наиболее очевидная, – это быть ориентиром «обратного направления» в ситуации понимания («анатомия человека – ключ к пониманию анатомии обезьяны», понимание новой методологии – ключ к пониманию СМД-). Здесь наибольший резерв – заданный, впрочем, границами современной рациональности – состоит в степени со-представимости развивающегося объекта и идеального представления о нем. То есть, в масштабе, заданном возможностью (решением) «растянуть» зону представимости. Принципиальный момент – это возможность идентификации именно как этого объекта.
    Теперь мы вплотную подошли ко второй функции идеального представления (если растянуть смысловую зону, то к продолжению первой). Когда мы говорим, что развитие относится к одному и тому же объекту, мы при этом имплицируем одну мыслительную операцию. А именно – мы неявно уже пред-задаем не только смысловой объем развивающегося объекта, но и объем идеального («целевого») его представления. Но эта операция закрывает нам возможность дальнейшего понимания и тем самым ограничивает развитие. Здесь я еше раз говорю об искусственном (И) в чистом виде, предельно чистом для возможности представления. Это совершенный мыслительный артефакт, всячески обусловленный, но с обязательным и непременным компонентом непостижимого, неизвестного. Тем самым это требует воли и задает риск.   Единство объекта, то есть возможность ухватить два объекта как состояния (формы) одного и того же, есть подчиненная функция искусственно созданного представления. Два разных биологических объекта – гусеница и бабочка – сводятся в один объект представлением о стадиях индивидуального развития. Две разных бабочки (разнополых и живущих в разное время) фиксируются в один объект представлением о биологическом виде. Две описываемых методологии мы объединяем как стадии развития одного и того же «объекта», суть которого... (уже все понятно).

   Границы развития

   Я полагаю их как искусственные образования, выводимые из особенностей идеального представления о развивающемся объекте. Для дальнейшего движения еще раз вернемся к к масштабу развития, задаваемому возможностью идентификации оьъекта именно как этого, а не другого. В этом объектном залоге я про методогию говорю. Если это удерживать, понять можно будет быстрее.
    Возможность выйти за границы объекта есть трансцендирование. Трансцендирование есть обязательное условие для любого полного и завершенного акта мысли. Еще раз. Создание идеального представления (искусственный акт творения) любого объекта и интенция на выход за границы идентификации объекта есть обязательное условие для полного и завершенного акта мысли. Про акт мысли в нашей ситуации достаточно того, что говорил М.Мамардашвили: если акт мысли однажды состоялся, то он состоялся сразу и во всей полноте. И мы можем приобщится к нему – если очень постараемся и очень повезет.
    Создание СМД-методологии (для краткости буду отождествлять с ММК) было таким полным и завершенным мыслительным актом. Тем самым и историческим событием в аспекте культурного приобщения. Прчем не по причастности в содержании созданных продуктов (здесь различение необходимо), а по наличию других мыслительных параметров, делающих появление нового содержания возможным. Развитие уже созданной СМД-методологии делает обязательным осознание необходимости ее трансцендирования.
    Вернусь к методологическому фольклору. Для меня это то содержание методологии, которое СМД-методологическими средствами не может быть рационализировано. Но как продукт живой деятельности методологии является первой возможностью ее дальнейшего продвижения. Известна история (самими методологами апокрифически оцениваемая как «байка») о том, что на какой-то вопрос некоего неофита ГП ответил ему: «Молодой человек, в стране уже есть один методолог, и это – я». В аспекте необходимости трансцендирования (характеристики идеального представления о СМД-методологии; а вспомните ее накал, pathos , «… чей пепел стучит в ваше сердце?») – только в этом аспекте – ГП был неправ. Методологом он был только в момент создания СМД- (ММК), а после этого мог использовать этот титул лишь с приставкой «почетный». На сегодняшний момент, естественно, единственным методологом является (по факту изложенного выше) скромнейший автор этих строк. Все остальные – почетные (разумеется) последователи, ученики, продолжатели, разработчики, пользователи.
    Чтобы читатель добровольно не вышел «в другую комнату» еще один круг. Трансцендирование обязательно именно как интенция. Только при ее наличии возможно понять объект (любой) как развивающийся. А других объектов, в меру процедуры понимания («узнавания») быть не может. Чисто технически (не по технике исполнения, а как факт личной истории), я снял эту норму с себя самого, когда бледно-зеленым новичком осваивал методологию, где-то в 1987-88 гг.. Столкнулся я тогда с мощным интеллектуальным Движением и усиленно пытался его постичь. И тут оказался я на I методологическом съезде в Киеве, где услышал много докладов необычайно «продвинутого» содержания. Методология предстала мне как веер убегающих вперед тем и представлений. Охватить это «изнутри», догоняя, невозможно было в принципе. Тогда, еще в Киеве, эта интенция с трансценденцией у меня и появилась. Объективировал я ее, конечно, гораздо позже. Чисто методически я ввел бы операцию трансцендирования как обязательную для каждого ученика. Сочиняя что-то новое, лучше понимаешь уже существующее. Точнее, только тогда и ... Сам ГП это как специальный прием это не заявлял, но где-то «на полях» имел в виду. Кураж трансцендирования был вполне в его духе. Я сам в такой ситуации заслужил его похвалу, чем горжусь и поныне.
    Кстати, в связи с «программой» В.Розина «О методологии с ограниченной ответственностью». Дорогие коллеги! Набросились вы на В.Розина и стали его критиковать, благо изрядно есть за что. Когда же я пытаюсь представить себе реакцию ГП, она была бы другой. Мелочей бы он не заметил, угрозу бунта (как угрозу ММК) подавил бы решительно, а положительной частью «программы» воспользовался бы непременно. Не исключено, что и за кураж бы похвалил... Для понимания СМД- прошу отметить это не только как масштаб личности, но и как масштаб мышления.

   СМД-методологическое мышление как объект мышления

   Вся деятельность СМД- (= MMK), – т.е. весь универсум этой деятельности, начиная от выдвинутый целей, отношений между участниками Движения, специальными формами работы, и кончая разработанными представлениями, понятиями и схемами – была пред-задана двумя особенностями (соответственно, и возможностями) их представлений о мышлении. Важно отметить – именно представлений о мышлении, а не самого мышления. 1 СМД-методологические представления о мышлении не выдерживали интенции на трансценденцию мышления. Вследствии этого ограничивался объем возможных представлений (и развития) мышления. В отношении онтогенеза мыслительного акта это отсекало возможность работы с до-осознаваемыми процессами, которые само мышление определяют. С другой стороны, это некие процессы... не то, чтобы «сверх-» или «пост-» осознаваемые, но то, что относится к творческой интуиции, озарениям и пр. То есть то, что по времени происходит после осознавания, а в ряде случаев является осознанной и целенаправленной технологией. Такие технологии используются в религиозной практике и на востоке, их суть гениально выразил М. Мамардашвили: мы не можем произвольно сократить размер зрачка, но можем посмотреть вдаль. Представления о до- и пост-осознаваемых процессах мышления (именно мышления, а не психики) потребовало бы совершенно новой онтологии сознания и нового типа рациональности. В соответствии с этим, другого методологического инструментария, в том числе, форм организации и коммуникации.
    В филогенезе мышления отсутствие некоторого Иного (не-мышления в отношении СМД-методологических представлений о последнем. Не-мышление для методологов «повелительной пред-ассоциацией» уводится к психике или сознанию. И нет зоны развития: что определяет мышление, что и когда делает его возможным, с чего начинается мыслительный акт, что его специфицирует) определило нечувствительность к до-мыслительным (опять же в понимании СМД-) формам рациональности. А также к тем культурным формам, где до- вне- и пост-мыслительные формы были известны, технологизированы и практиковались тысячелетиями.
    Все это методологией не воспринималось и именно через неосознаваемые границы задавало ее горизонт. Но в реальной жизни сообщества присутствовало (вне рефлексивного «ухватывания», объективации, нормирования, схематизации) как неотъемлемые компонента реального мышления.
    2 СМД-методологические представления о мышлении кроме «пространственно-временных» характеристик мышления («до-, после-, вне-») не фиксировали и формально-динамические, «энергетические» характеристики мышления. Изначальная установка на разделение мышления и сознания обошлась методологии очень дорого: «усилие» мысли, в его специфической форме, понимает и осознает каждый, кто когда-то думал. И уж тем более каждый, кто хоть раз участвовал в метологическом семинаре. Отдавая эти процессы на откуп психике, методология получила в результате «сухой остаток» мышления. Причем это оказался продукт уже вторичной перегонки. В результате первой редукции мы вместо мышления получили готовые продукты его деятельности (суждения, понятия, схемы). В результате второй – только «знаниевый» срез этих продуктов. После обрезания сначала по вертикали, потом по горизонтали что получилось? «Кирпич».
    Формально-динамические (пока как синонимы буду использовать «энергетические», «волевые», и даже «интенсивностные») процессы мышления в философии также не рационализированы, так что в качестве наследства методология получить их не могла. Хотя уже (точнее, еще) Ницше говорил, что истинной может быть лишь сильная мысль. И странно, что никто из методологов с психологическим образованием не задумался о возможности применения к мышлению представлений Пьера Жане о психической силе и психического напряжения (объясняю установкой ГП «психология – самый грандиозный обман ХХ века). Особенно интересно, что у Жане эти понятия появились при исследовании патологий. В нормальной жизни они не всплывали. По той же причине идея «сильной мысли» появилась в философии, теперь – в новой методологии. В науке, в том числе и в «философской» (экий забавный мыслительный уродец!) гораздо спокойнее.
    Если в мышлении («чистом», «абстрактном») волевые процессы специфицированы настолько, что совсем не похожи на те конструкции, которые творит психология, то совсем трудно объяснить это «слепое пятно» осознавания, когда речь идет о мыследеятельности, или о мышлении как о компоненте в универсуме деятельности. Что есть деятельность без интенсивности, без волевых характеристик? Это не сама деятельность, а особые представления о ней, скажете вы. «Эскимо» – сказал бы ГП. А Лефевр еще в 60 гг. писал: «Рефлексивное управление – это информационное воздействие на объекты, для описания которых необходимо употреблять такие понятия, как сознание и воля».
    Итак, я утверждаю в качестве необходимого условия для развития методологии введение представлений (и методов работы) о формально-динамических (волевых) характеристиках мышления. Эти характеристики во многом определяют содержание мышления (но и сами определяются ими). Вопрос «что здесь первично?» здесь неуместен; мышление как абстракция «чистого содержания» или «чистой воли» относится к самим этим абстракциям, а не к мышлению. И повторять старую дискуссию об автогенетическом (по Вундту) или о гетерогенетическом (что по Эббингаузу, что по Гербарту) характере воли не стоит. Уместно было бы привести статью некоего С. Зайчика «Воля к мысли» (ж. «Человек»», Nr .4, 1993), но я делать этого решительно не буду.
    Если представить себе акт мысли в его «живом» состоянии – в отличие от понятийной конструкции, где вычленены только те компоненты, которые позволяет зафиксировать наличный инструментарий – то есть попробовать просто по-интроспектировать, то можно не то чтобы увидеть, но почувствовать специфику волевых усилий на каждом этапе акта мысли, а также в зависимости от содержания мыслимого. При этом надо выделять акт мышления как действия от осознавания мыслительных автоматизмов (тоже, впрочем, работа), разворачиваемых по стереотипам «силовых линий» мышления. В этом примере хорошо видно различие в интенсивности мышления, то что М. Мамардашвили различал как «я думаю» и «думается само». Как особый случах нало отметить ситуацию, когда приобщеность к передовым содержательным представлениям или методам мышления оставляет впечатление весьма «продвинутого» мышления, в то время как оно происходит только в режиме «мне думается», не требует усилий и не ведет к появлению нового содержания. Тем самым, к методологии отношения иметь не может.
    Еще одно необходимое различение: это волевое обеспечение (или сопровождение) продуктов мышления (целей, желаний, решений), то есть того, что изучает психология и что должно стать по- (при-) граничной зоной для методологии - от «внутренних», специфически-мыслительных волевых процессов. И хотя все это лежит в пространстве сознания, выделить область, где мы работаем, свой «предмет».

...Mетодология в своей специфике

   Многочисленные определения методологии, данные участниками Движения (здесь я опираюсь на подборку, Н. Алексеева) можно считать в совокупности полными и универсальными – в рамках тех способов фиксации, которые существуют в СМД-. Иначе говоря, это универсальность относительно того мира, который создается самой методологией. Если бы этого мира было бы достаточно, не было бы потребности в развитии; если же такая потребность есть, то надо как-то обозначить методологическое Иное. Его первая определенность (почти как по Гегелю): оно не является мышлением, но не я вляется и не-мышлением (это уже почти индуизм). Сознанием – да, психикой – нет (почти, не совсем). Мышлением не является, но его определяет (испытывая и обратное влияние), сплетено в синкрет, растянутый в разные плоскости пространства сознания.
    Это методологическое Иное является его сутью. А как весьма остроумно заметил Хайдеггер: «сутью дерева дерево не является». Как суть методологии оно не содержит ничего из того, что является методологией в смысле осознанного методологами содержания. Одновременно оно может все это содержание в себя вместить (охватить). Оно узнается вне-методологически-рациональными средствами или живым опытом методологии. Оно должно быть достаточно формальным (содержательно пустым), чтобы вместить в себя не только СМД-методологию, но и все, что будет создаваться впредь (здесь содержательная пустота есть возможность глубины, универсальности). Ничего из методологического содержания, в то же время специфически методологическое. Это иное (оно же – суть) в СМД- (ММК) не просто присутствовало, а определило ее появление и специфику. Это формальное, пустое, живущее вне методологической рациональности многократно проявлялось у ГП. И именно это – в отличие от целей, форм работы, представлений, норм, схем и пр. – есть суть ее и новой методологии. Это то, что конституировало методологию. ГП выражал это Иное (суть) словами «окаянство» и -«хорошеим русским словом» – «кураж». Недостаточность методологического инструментария предопределило маргинальную позицию этих метафор, вытеснение их в сферу методологического фольклора и не допускало их рационализации.
       Перевод этих выражений из метафор в понятия и введение их в область осознанной метологической деятельности и создает тот самый прекрасный новый мир. Суть методологии эксплицируется как такой тип сознательной активности, который обеспечивает максимальную интенсивность («энергичность», напряженность) вовлеченных в него мыслительных процессов.
    Первое недоумение (вполне, впрочем,понятное) именно из-за формальности этой сути, ее «пустоты». Это наши коллеги (с точки зрения новой методологии, теперь мы определяемся по месту в истории) прошли уже пару тысяч лет назад: «... они боятся отказаться от (...) из боязни впасть в пустоту, не понимая при этом, что Пустота есть не пустота, а сияющее царство Дхармы» (там материал деятельности и мышления как деятельности был иной, и форма выражения тоже). Это в Индии. А в Китае чуть ли не Лао-цзы говорил, что Пустота потому и называется великой, что вмещает в себя всю Вселенную. С другой стороны, на момент возникновения СМД- тем, кого Н. Алексеев с революционной простотой называет «дометодологами», тоже было трудно представить «мышление вообще», «деятельность вообще», «метод вообще», абстагированными от предметного материала.
    Второе недоумение приблизительно может оформится вопросом: как может содержательно пустая динамическая характеристика мышления определить конкретное содержание (мыслительной) деятельности ГП (ММК)?
    С необозримых, и, несомненно, зияющих высот новой методологии я утверждаю, что может. Если текст будет усвоен, станет понятно само собой. Это определяется примерно таким же образом, как палеонтолог по костям определяет анатомию древних животных, а из этого выводит и физиологию. Хотя в нашем случае скорее наоборот: из физиологии (динамики) можно восстановить и содержание (анатомию). СМД – (ММК) являлось максимально интенсивным мыслительным Движением своего времени. При тогдашних исходных условиях (от социально-политических до доступных на тот момент знаний и методов мышления и деятельности) никакое другое содержание не могло обеспечить такую же высокую степень волевого мыслительного напряжения. То есть все специфически-методологическое содержание – от обращенности к методу, мышлению и деятельности до процедур рефлексии, нормирования, проблематизации и схематизации – являлись прежде всего средствами поддержки и обеспечения уровня мыслтельной интенсивности. Именно в том их историческое значение; вне этого их «содержательная» ценность.... проблематизируется. Это же и к вопросу о возможности использования методологических текстов «людьми со стороны» и в изменившихся условиях.
   Если мы задаем как сущностную характеристику именно интенсивностную (волевую) составляющую – могло ли основное усилие ГП не быть направлено на мышление? Еще в студенческие годы он сдержанно относился к советскому диссидентству, называя это «битьем фонарей». Однозначно, его не устраивал масштаб. И создаваемое им мышление не могло не быть деятельностмым, поскольку интенсивность его в науке («...занимающейся измерениями») значительно ниже.
    Быть не-методологическим означало бы мыслить по одной схеме, либо принимать ее естественные эволюционные изменения. Если же осознанно менять ее самому, то эффективность резко повышается, интенсивность мышления соответственно. Процедуры рефлексии и проблематизации характерны для методологии не по факту их применения, а именно обязательностью их использования на каждом шаге деятельности. Это снова уход от мыслительных автоматизмов, сберегающих «энергию» мысли.
    Удержание абстрактой фикции «чисто волевое напряжение мысли» для методологии является предельной ценностной установкой. Это как бы та высокая температура или каталитическая активность, при которой (любой) материал может превратиться в золото (суфийская метафора совершенного человека). Особено показательно это для ситуации порождения нового методологического содержания. Это новое содержание уже самим фактом своего появления меняет соотношение взаимозависимости содержательных и формально-динамических компонентов мышления и требует тем самым появление еще более нового содержания для поддержания этого максимального уровня интенсивности. Такими, в самых крупных штрихах, были этапы ММК: содержательно-генетическая логика, деятельностный подход, ОДИ. ... Это как в реакции ядерного распада, с той разницей, что там высвобождаемая энергия была заложена природным образом (Е), а здесь – создается ничем не обоснованным, не-причинным волевым усилием (И).
    Проиллюстрировать соотношение волевых и содержательных характеристик мышления можно на «карте пространства мышления». На одной оси обозначим чисто интеллектуальные, содержательно-мыслительные компоненты мышления, на другой параметры интенсивности мышления. На обеих осях будут два принципиальных пункта. На «содержательной» оси это пункт осознаваемого («объективированного», эксплицированного) содержания мышления. На «интенсивностной» оси это пункт волевого усилия (силы мысли, напряжения), соответствующий риску для жизни ( в бытовом смысле; в философском – потери identity со своим «я»).
     Обозначим характерные позиции на этой карте (абстрактные позиции, а не конкретные фигуры). Показанная от пункта «методолог» стрелка – это не программа действий и не цель методологии. Целевой и программный модусы деятельности необходимой для движения в этой области интенсивности обеспечить не могут. Это сама метология hic et nunc в графическом изображении (также как исихасты полагали, что икона и есть Бог). Все это означает одно простое обстоятельство: методология не может (отныне) существовать, не трансцендируя свои базовые содержательные установки: мышление, деятельность, метод, цель и др. (в том числе и само трансцендирование). Это точное повторение идеи любой религии (а религия есть прежде всего деятельность, а именно – спасения): «кто сохранит душу свою – тот ее потеряет». Как писали некоторые журналисты, посетившие ОДИ: игра – дело серьезное.

Раз уж мы заговорили об игре...

   Игра весьма органично вписывается в развитие методологии. Начиная с какого-то периода, игра стала одним из основных элементов СМД-методологии. Соответственно, «изнутри» методологии игра понята быть не может. Как реальное живое действие, ОДИ содержала в себе все компоненты, конституирующие игру, но СМД-методологических средств было недостаточно для понимания ее сути. Нынешний игровой спад обусловлен не только изменившейся социально-экономической ситуацией, но и недостаточной эффективностью ОДИ. В новых условиях. ОДИ уже не в состоянии обеспечить необходимый для развития методологии уровень интенсивности коллективного мышления.
    Для тех, кто прочитал предыдущую часть текста, основная идея игры уже понятна. В надежде что-то понять самому, продолжу изложение. Игра является обязательной формой человеческой активности. Специфической ее особенностью является отсутствие цели. Это отличает игру от деятельности, делая ее тем самым более универсальной и фундаментальной. Универсум игры не допускает чего-то внешнего по отношению к себе, прежде всего – цели и смысла. В этом отношении точным является выражение «жизнь – игра». Жизнь как унмверсум человеческого бытия не может иметь ни смысла, ни цели вне себя самой (Е-образом). В процессе игры, или в форме игровой активности, разрабатываются те органы сознания, которые лежат до осознавания и до целеполагания и создают самые глубинные, недоступные для рефлексии мыслительные автоматизмы. Это значит, что в игре формируются те структуры мышления, которые «держат» (только благодаря которым и возможна) рациональность, в том числе и целеполагание.
    Таким образом, игра в принципе не может иметь целевых составляющих, вроде проекта или программы. Игра не может быть деятельностью – но тот, кто не играет (в нашей рациональности – не используя неосознано игровые компоненты), эффективной деятельности не получит. В свое время я проводил псевдо-целевые игры, где единственной «целью» было организация ситуации игры. Другим важным игровым правилом был тотальный запрет на критику дисциплинарных представлений участнтков. Организаторам и «игротехникам» вменялась исключительно инфраструктурная («фасилитаторская») деятельность. Штука такая захватывающая, что болею этим до сих пор...
    При игровой (не-целевой) активности одним из первых возникает вопрос: как мы можем ожидать некоторого результата с самым туманным обозначением «лучший», если не задана не только цель как идеальный образец, но и направление движения? Ответ: игра – не-целевая, до-(супер)деятельностная форма активности – за счет задействования наиболее глубоких структур сознания обеспечивает максимально интенсивный процесс мышления. Удерживая состояние максимального мыслительного напряжения определенное время, результат появляется в непредсказуемый момент и с непредсказуемым содержанием. Однако это происходит со статистической необходимостью, как ядерном распаде. Там мы ничего не можем сказать про конкретный атом, а период полураспада предсказываем очень точно.
    Сама цель как деятельностная конструкция есть вынесение в будущее некоторого сегодняшнего содержания и имплицированных при нем методов мышления. Для методологии необходимого уровня интенсивности не обеспечивает. По той же причине и собственное содержание нельзя «нагружать» на партнеров по коллективной деятельности. Единственно допустимое – создавать возможности для их собственного свободного от нас мышления.

Методология и этика

   Первое краткое замечание скорее из области морали – к вопросу о жесткости ГП и авторитарном стиле ММК.
    «Грубость» ГП в форме высказываний вроде «мордой об стол», «проверка на вшивость» или «заткнитесь» (слышал лично на игре на ЧТЗ) может показаться таковой только внешнему наблюдателю, в действии не участвующем и в нем ничего не понимающем. Я бы назвал это единственно возможным в конкретной ситуации (очень интенсивной, что важно) деятельности способом воздействия на участкика с целью его (и остальных) продвижения. В тех немногочисленных ситуациях, когда я видел, как этим пользовался ГП, это действие было всегда очень адекватным и по большому счету – всегда гуманным.
    Тот же авторитаризм – необходимое условие поддержания эффективности деятельности. Каждый, кто что-то сам организовывал, знает моменты, когда содержательных средств не хватает, а двигаться надо. Использование властных полномочий в таких случаях – крайняя, но неизбежная мера. При той степени напряженности деятельности, которую обеспечивал ГП, он использовал властный ресурс удивительно редко. Для меня это одно из проявлений его уникальности.
    Другое замечание – о связи методологии и ценностей. Методология стоит к этике ближе всего именно в силу предельного характера обоих областей. Ценности есть предельные основания человеческого бытия, максимально удаленные от конкретного ситуативного содержания. Они не обоснованы ни чем (к ним не приложим вопрос «почему?»), но они сами служат основой всякого обоснования. Ценности есть проявление (в форме заповедей или еще чего) тех фундаментальных процессов сознания, которые делают возможным собственно человеческое существование, следовательно, и мышление.
    Методология также определяется предельностью – предельной интенсивностью мышления. На карте мышления методология и этика во многом перекрываются. Это значит, что полный мыслительный акт (=полное методологическое действие) всегда этичен. Именно таким было действие СМД-методологии. В той исторической ситуации это был чисто этический акт.
    P.S. Про невозможность четвертой и дальнейших методологических программ. Почти как у того Филофея: была СМД-, потом «от Зайчика», а третьей не бывать. Программный тип развития достиг своей максимальной интенсивности и исчерпал себя на СМД-, кто хочет идти дальше, должен создавать пост-(супер) программные средства.