«Русский мир и Латвия: культурная люмпенизация или гуманитарная культура?»

Русский театр им. М.Чехова
и заданная тема

Гарри Гайлит –
театральный критик

    Рижский Театр русской драмы, переименованная недавно  в Русский театр имени Михаила Чехова, всегда считал себя средоточием русской культуры в Латвии, видел в том, чтобы оставаться таковым, свой долг и прекрасно  справлялся – и продолжает справляться – с этой ролью.
     Говорить теперь о нем, как примере люмпенизации культуры, связанной, скажем, с падением интереса к театру со стороны его «потребителя» или с чем-то еще, означает не знать вообще или по крайней мере не понимать сути театральных проблем текущего момента.
     Во-первых, два слова о понятиях и терминологии. Я сам сторонник того, чтобы сегодня, в новых обстоятельствах, применительно к культуре и всему, что с ней связано, изъяснятся новым, современным языком. Однако это не значит, что, если можно говорить о потреблении и потребителе культуры, то и зрителя можно называть потребителем театра. Спектакли зритель не потребляет. Он их смотрит и сопереживает тому, что происходит на сцене. Нельзя потреблять спектакли, книги, картины, музыку, тогда как потребителем культуры быть можно.
     Во-вторых, не может люмпенизироваться культура или происходить культурная люмпенизация. В первом случае – это качественный показатель, он не применим к культуре. Культура не имеет качества, она имеет свойства. Например, быть высокой или низкой. Свойства – это нечто неизменное, тогда как качество изменчиво. А культура ведь не меняется, она может быть великой, как, в частности, русская культура, но не может быть большой или маленькой, как и становиться большей или меньшей. Культура либо есть, либо ее нет. По той же причине, я считаю, не может происходить культурной люмпенизации. Не знаю, какой мне тут приведут пример, но, предположим, какой-то образованный человек превратился в фантастического богатея, отчего деградировал в умственном и общеобразовательном смысле. Это что ли культурная люмпенизация? Или бывший директор школы, став безработным, превратился в бомжа – может об этом речь? Но ведь в обоих случаях они сперва стали люмпенами в каком-то другом своем статусе. Первый превратился в вора, потому что никак иначе разбогатеть не возможно, только в чем-то сильно «нагрев»  других. Он – хорошо ситуированный социальный люмпен. О втором я и не говорю. Оба – деклассировались, только векторы у них разные. При чем здесь культура?  Если люмпенизируются ее носители, это вовсе не значит, что с ней происходит то же самое. Просто люмпен-потребитель ее начинает меньше потреблять. Вот и все.
        Теперь – о нашем театре.
     Несмотря на отделение Латвии от огромного государства с великолепной культурой и устоявшимися традициями ее потребления и несмотря на целенаправленную деятельность наших местных русских СМИ, нацеленных – открыто или скрытно – на изоляцию своих читателей от русской культуры как непрекращающегося процесса духовного совершенствования, театр, спектакли которого идут на хорошем (а вовсе не на деградировавшем, как считают, очевидно, некоторые) языке, продолжает жить и работать в общем пространстве русского мира.
     Близость Москвы и С.-Петербурга, доступность каналов российского телевидения и русской прессы (скажем, «Лит.газеты»), создают в отношении Русского театра ситуацию, когда сохранившаяся часть местной русской интеллигенции жадно им интересуется. Уже прошло время, когда модно было говорить, что, дескать, обнищав, эта часть русского населения перестала существовать. Одно время в этом очень заинтересована была либеральная тусовка. Причем не в ликвидации интеллигенции вообще через ее маргинализацию, как это подавалось в СМИ, а в том, чтобы перевести ее в разряд интеллектуалов западного типа. (Первые от вторых отличает лишь наличие у них – и отсутствие у интеллектуалов – критического отношения к складывающимся обстоятельствам жизни и единой общественной позиции. Обычно это связано с национальной ментальностью).
     Для русской интеллигенции театр остался мощным стимулом умственной деятельности и эмоционального состояния. Поэтому она, вновь поднявшись на ноги и окрепнув после мощного политического прессинга (про «обнищание» просьба не говорить, потому как удары такого характера и, кстати, помощней русская интеллигениция переживала на своем историческом веку не раз и только еще больше укреплялась в своих убеждениях), вернулась в театр и привела за собой новое поколение. Оно-то, это новое поколение зрителей, и заменило ту толику интеллигенции, которая успела перековалаться в интеллектуалов.
     Ситуация теперь с интеллигенцией, конечно, уже не та, что раньше. Обстоятельства несколько изменились. Но сказывается это только на зрительских возможностях, а не на самом театре. Театр «потери бойца» не заметил. Что же касается зрителя, интеллектуалы и раньше почему-то театру предпочитали музыкальные концерты и кино. В театр они ходили мало и неохотно. Но ведь и погоды они в художественной жизни в советское время тоже не делали. Культурный процесс разруливался тогда в СМИ исключительно авторами, составлявшими цвет и гордость интеллигенции. А вот сейчас штурвал у них перехватили интеллектуалы. И в СМИ мы культуры (т.е. критического осмысления художественной  жизни в стране) больше не имеем. Для интеллектуалов важен только факт,  художественное событие как таковое, а чье бы там ни было отношение к нему им совершенно безразлично.
     Теперь конкретно о театре. Изменилась одна немаловажная деталь. Сегодня в культурной жизни погоду делает не Русский театр (им. Чехова), а латышские театры, которые в 90-х годах приложили не мало сил, чтобы вырваться за пределы русской театральной школы (т.е. за пределы психологического театра).
     Латышский театр после этого резко переориентировался на эстетику «нового европейского театра» (НЕТ). Чтобы было понятно, поясню: русская театральная школа – это театр переживания (актером своей роли и сопереживания зрителем судьбы героя) Можно сказать, это самый высокий (трудно досягаемый) по исполнительской технике уровень театрального искусства. Ничего совершенней и глубже на сегодняшний день в театре не придумано. Тогда как НЕТ культивирует театр показа (т.е. изображения на сцене лишь внешних признаков проявления тех или иных чувств) и демонстрации факта или ситуации. Переживание слишком сложная штука для НЕТа, это, во-первых. Чем проще сделан спектакль, тем с большим успехом можно в нем использовать посредственных актеров. А во-вторых, психологический театр, кроме всего прочего, усложнял возможность выражению политических и социально-протестных интересов постановщика. (Конкретно в нашем случае почти все знаменитые латышские спектакли имеют явную или хорошо скрытую антирусскую направленность).
     НЕТ – это, практически, повторение эстетики любительского театра. Вернуться к ней – означает отречься от векового опыта, который, собственно, и позволил русский театр в прошлом веке назвать лучшим в мире. И что же теперь, взять и перечеркнуть все достигнутое? Уйти в любители?... В этом корень проблемы, на почве которой возникло нынешнее противостояние русского театра как такового и сегодняшнего латышского.
     Но это не общекультурная проблема (ни о какой люмпенизации тут речи быть не может),  а сугубо эстетическая. (И еще, если угодно, даже политическая. Потому что изменения эти в латышских театрах произошли не органически, не сами собой, а в результате мощного давления на них либеральной тусовки. С применением западных спонсорских вливаний и даже присылки с Запада специальных эмиссаров тире «режиссеров», ставивших художественно совершенно беспомощные спектакли).
     Суть проблемы в том, что русский театр в Латвии, для которого (равно как для любого русского театра вообще) психологическая школа, как и сама система Станиславского, укоренены необычайно глубоко и прочно, не может вдруг взять и пойти на попятную перед НЕТом. (Вот это была бы, кстати говоря, деградация чистой воды). Меж тем современный молодой зритель, воспитанный на масскульте с сильным западным влиянием и тяготеющий к западным эстетическим стандартам, требует от русского театра усовершенствования по западному типу. Кстати, такие спектакли в нашем Русском театре не раз уже ставились («Мария Стюарт» – между прочим, самим Виктюком; «Жасмин» - знаменитой у нас модернистской Галиной Полищук; «Калека с острова Инишмаан» Михаилом Прикотенко), но долго в репертуаре на задерживались. Зритель ими не увлекается.
     Как модернизировать русскую театральную школу – это большой вопрос. Им сейчас занимаются на всем пространстве русского мира. Движение вперед идет медленно, потому что единственный способ решить проблему – дать количеству перейти в качество. Тут предстоит родиться чему-то совершенно новому. Сочетанию психологического театра с какой-то современной жизнеспособной  философской концепцией. И произойти это может довольно скоро.
     Называть это примером люмпенизации русской культуры или – наоборот - культурной люмпенизацией, на мой взгляд, может только тот, кто почему-то не заинтересован в положительном результате. Да, здесь есть просчеты, есть ошибки, но все это – нормально. Это болезни роста. И для русского человека, кстати, – залог успеха..  

О культуре вообще и русской культуре в частности

     Организаторы будущего семинара о культуре поступили некорректно. Они задали тему обсуждения, не раскрыв понятий, заложенных в ее названии. Впрочем, я думаю, они и сами в них не так уж хорошо разбираются. Включая главное – что такое культура вообще. А так как не разобравшись в этом, разговор вести бессмысленно, я постараюсь начать танцевать от печки.
     Что же это такое – культура в ее основном, фундаментальном смысле? Если посмотреть, как сегодня культуру отражают русские СМИ, можно подумать, что это просто совокупность художественных явлений, превращаемых этими СМИ в события нашей жизни. То есть – произведений искусства и литературы. Не более того. Но тогда получается,  что культура – это не процесс, постоянно протекающий и изменяющийся, а некая виртуальная кунсткамера художественных произведений. И в этом – курьезная и роковая ошибка наших СМИ. Подавая культуру таким образом, они превращают своего адресата в слепого потребителя этой самой  культуры.
     Я вижу культуру наоборот как непрекращающийся процесс осмысления художественных и духовных проявлений нашего интеллекта. Культура – это способность соотносить и соизмерять их, анализируя и классифицируя, с той целью, чтобы, во-первых, трансформировать их в свое эмоциональное состояние, а во-вторых, сохранить и передать традиции интеллектуальной деятельности дальше – последующим поколениям. 
     Для начала предлагаю сегодня под культурой подразумевать некий процесс, способствующий осмыслению качества продукта культуры. Продукты культуры бывают как исходные – скажем, те самые произведения художественной деятельности, на которых концентрируют наше внимание СМИ, так и производные – например, воспитание, образование.
     Что касается личной культуры – это тот процесс умственной и духовной работы каждого человека, который направлен на усвоение всего комплекса произведений (или явлений) художественной деятельности человечества в целом. Осмысление и анализ своего отношение к ним человеку необходимо для того, чтобы совершенствоваться самому в нравственном, моральном и эстетическом отношении. 
     Теперь о люмпенизации и деградации. К культуре это вряд ли относится. Скорей тут подразумеваются сами носители культуры, т.е. участники и неучастники этого процесса. Они могут деградировать и переходить из одного социального состояния в другое. Люмпен – понятие вообще социальное. Соединять его с культурой как бы и незачем. Но… я уверен, что, когда организаторы семинара снизойдут все же до нашего понимания и соизволят расшифровать, что они подразумевают, окажется, что это какие-то новомодные понятия. Только ведь придумываются такие вещи не для того, чтобы прояснить суть дела, а чтобы его окончательно запутать. Например, убедить, что культура деградировала до масскульта и ее надо обязательно спасать.
     Чушь это полная. Культура либо есть, либо ее нет. Она не может скиснуть, как молоко. Скисают те, кто считает, что с ней надо что-то делать. На самом деле ей просто не надо мешать  развиваться. В смысле позволять ей развертывать свои мощности. И стремится пользоваться ею. То есть «потребляя» культуру, размышлять  и таким образом совершенствовать свои человеческие качества, а не просто  «принимать к сведению». Культура – это способность и склонность к мышлению, вместо бездумного потребления ее продукта.
     Другое дело, пора разобраться, что для нас предпочтительней. Культурный продукт или плоды масскульта. Сами по себе они одинаково имеют право на существование. Это два процесса, генерирующих нашу духовную жизнь. Напомню случай с Диккенсом. Он печатал свои романы в газетах из номера в номер с продолжением и читали их тогда обычные бюргеры, т.е. обыватели. Это был типичный продукт массовой культуры. А сегодня Диккенс – классик мировой литературы.
     Каким образом продукты масскульта становятся достоянием высокой культуры и происходит ли это сегодня – вот вопросы, которые стоит исследовать и обсуждать. А русскую культуру спасать не надо. Такие грандиозные явления как русская культура не погибают. Они по сути являются явлениями природного порядка. Ни спасти, ни создать искусственным путем их нельзя. У них, говоря сегодняшним языком, – мощное материальное обеспечение. Да и вообще сами подумайте – горстка деклассирующихся, люмпенизированных эмигрантов собралась спасать великую культуру гигантской страны, от которой сами они всеми правдами и неправдами стараются откреститься, – это же, в конце концов, смешно! Спасайте, господа, сами себя, приобщаясь к этой культуре..
     И я даже могу подсказать, что для этого в первую очередь надо сделать. Надо добиться, чтобы наши СМИ перестали выдавать за культуру ее продукт. Пора перестать заниматься пиаром культурного продукта, надо начать его осмысливать. Как это сделать – вот достойная тема для семинара. Пока что, сколько я понимаю, мы ее только забалтываем.