«Русский мир и Латвия: культурная люмпенизация или гуманитарная культура?»

 

12 июня 2007 г.

    Ирина Маркина
директор программы Управления культуры
Балтийской академии

   1. Вообще-то надо сказать, что понятие гуманитарной культуры – не самое удачное по той простой причине, что очень рыхлые границы, и трудно дать дефиницию, что это такое. Если исходить из варианта, что гуманитарное означает обращенное к человеку, тогда выделить негуманитарную сферу в культуре просто невозможно. Культура человеком порождается, она есть способ проявления человека как человека, и фактически она отражает человеческую сущность. Любая культура как таковая – гуманитарная, с моей точки зрения, по крайней мере. Есть традиционные деления знания на гуманитарные и негуманитарные, но это несколько другое. Это связано с идеей научных парадигм, мы сейчас не будем забираться в этот густой лес.
     Я не могу сказать, что такое гуманитарная культура. Если посмотреть на другую грань и считать гуманитарной культурой то, что способстует становлению личности... может быть. Тогда возникает вопрос, где возникает граница гуманитарной культуры и негуманитарной культуры. Если мы рассматриваем гуманитарную культуру с точки зрения этического – «что нравственно, то и гуманитарно». Вся проблема в том, что определить нравственное невозможно, только если мы с вами не придерживаемся жесткой религиозной концепции. Но в этом случае мы в нашем плюралистическом мире попадаем в очень сложную ситуацию, потому что одно и то же проявление будет безнравственно с точки зрения какой-то религиозной концепции и очень даже нравственно с точки зрения другой. Если для нас гуманитарная культура – та сфера, которая связана с формированием ценностей... Вся беда наших привычных терминов в том, что они теряют свое содержательное ядро, они превращаются в некий фантом, в такую умозрительную конструкцию, за которой очень часто мы смысла не видим.
     Вернемся к идее гуманитарной культуры. Что мы к ней относим? Очевидно, всевозможную сферу духовного творчества. Что еще? Если вы говорите о высокой и низкой культуре и к высокой культуре относите сферу профессионального творчества, то оно не всегда комплементарно человеку. Что такое низкая культура? Если вы имеете в виду культуру повседневную, простонародную, то, простите, почему она не гуманитарная? Человек в ней живет каждый день, вообще-то говоря. Если бы не было низовой культуры, то и высокой культуры просто бы не существовало. Она бы ниоткуда не выросла. Если это массовая культура, то с точки зрения профессиональной, прошли давным-давно те времена, когда предлагали бороться, преодолевать массовую культуру. От нее мы никуда не денемся. В мире коммуникации массовая культура заменила обычную, повседневную, низовую культуру, которая существовала всегда на протяжении веков. Если мы считаем культурой реализацию человеком своей человеческой сущности, то она не может существовать на уровне двух десятков человек. Она всегда имеет широкий слой бытования. Поэтому понятие «гуманитарной культуры» я бы сказала несколько сомнительное, но, тем не менее, мы к нему привыкли.
     Весь вопрос в том, что же мы считаем гуманитарной культурой в данном случае? Наверное стоит говорить о трех аспектах гуманитарной культуры.
     1. Профессиональная культура, профессиональное творчество, то, чем занимаются профессионалы в разных направлениях. К этому, безусловно, относится исследовательская, интеллектуальная, гуманитарная культура.
     2. Второй уровень – уровень нравственности или то, что связано с ценностями. Хотя я бы этот уровень назвала неким антропологическим проектом. То есть та сфера культуры, которая ориентирует человека на смыслы существования, мотивы деятельности и это, конечно, очень важный аспект культуры.
     3. И, очевидно, художественное творчество. Причем любое – профессиональное и непрофессиональное то же.
     Мне хотелось бы включить в сферу гуманитарной культуры не только производство, но и потребление. Есть продукт, который производится, и если его некому взять, то его некому будет возобновлять.
     С люмпенизацией казалось бы все понятно, хотя все не так просто. Люмпенизация – это как бы выпадение из культуры. Но в современном мире очень трудно выделить одно монолитное одноприродное, культурное ядро. Сейчас принято говорить о мейнстриме – основном потоке, который как бы представляет культуру с его характеристиками понятными, непонятными, но в общем-то значимыми для большинства, с его смыслами значимыми для большинства. Но рядом с этим потоком, понятно, существуют еще масса мелких ручейков, которые иногда чуть-чуть отклоняются, иногда отклоняются очень сильно, поэтому по поводу люмпенизации я бы сказала, что наверно еще один термин стоило бы ввести – это маргинализация. Даже то, что мы сейчас можем назвать люмпенами, все равно выстраивается в некую систему своих житейских воззрений. Они могут радикально не совпадать с тем, что значимо для большинства. Это не означает, что человек, принадлежащий к маленькому ручейку не ощущает себя человеком. Но у него абсолютно другой взгляд на жизнь.
     Поэтому сказать, что происходит люмпенизация, т.е. выпадение из культуры, потеря смыслов жизни... да нет, все не так просто. То что появляется тенденция к маргинализации, распадению и этот мейнстрим может оказаться достаточно таким несильным, неполноводным, а рядом с ним многое с ним несовпадающее... Вот например, то что происходит в Латвии не всегда очень хорошее, потому что мейнстрим выстраивается на базе одной витальной программы, и одной этнической культуры. Меня, например, несколько настораживает такая формулировка, которую дала наше министерство культуры в своей Многолетней программе развития культуры. В программе абсолютно четко сказано – «этническое государство». Это означает, что мейнстрим выстраивается на одной ментальной программе, фактически на одних единых культурных традициях. В этом случае оказывается – все остальные люмпены? Нет, конечно. Но поскольку другие ментальные программы и другие культурные традиции, не только русские, спровоцированы процессом поиска идентичностей в Латвии... то процесс дал свои результаты. Грузины в Латвии стали ощущать себя грузинами, армяне – армянами, азербайджанцы – азербайджанцами, то есть люди начинают реализовывать свою ментальную программу в этом культурном пространстве. Это не мейнстрим и это не люмпен. Ну не вошли они в латышскую культуру. И вообще она может быть им неинтересна. Но ничего катастрофического для человека в этой ситуации нет. Человек может совершенно спокойно, великолепно жить в своей культуре. Читать грузинские стихи, переводить произведения на грузинский язык, либо как армянские художники сделали совершенно замечательные вещи. Они абсолютно не вписываются в традицию латышской художественной школы. Сказать, что они люмпены никак нельзя. А вот взаимоотношение мейнстрима и множества других культур, культурных позиций – вот это уже очень сложная, с моей точки зрения, проблема и она не всегда благополучно решается.
     К этому добавляются поколенческие вещи и то самый клятый консьюмеризм о котором пишут сейчас на Западе и очень активно, он ведь в Латвии тоже начинает присутствовать и никуда от этого мы не денемся.
     Проблема заключается в том, что мы сейчас оказываемся на сломе культурных парадигм, но вместо старой Логосной культуры, которая на том, на том и на том была основана приходит не какая-та другая радикально иная культура, а приходит культура консьюмеризма. И молодежь переходит в эту культуру, она ориентируется на нее. Это нельзя назвать люмпенизацией. Это не выпадение как таковое из какого-то ценностного мира, но это противопоставление тому искусно созданному миру стандартизации, которая распространилась по всему Земному шару. При чем там, где эти тенденции появились гораздо раньше, где они сейчас цветут пышным цветом, например, в Соединенных Штатах, Британии, там поднимается серьезная волна против такого подхода. Особенно это связано с молодым поколением, потому, что деньги как мерило всего... вот не человек мера всего, а деньги мера всего – это начинает даже пугать даже взрослое поколение на Западе.
     Совсем недавно наткнулась в интернете на одну беседу радио Свободы про консьюнеризм. Там совершенно замечательный был пассаж. Одна особа, подвыпившая сбила свою одноклассницу. Девушка под домашним арестом, она ждет чем закончится дело. Папенька наверное откупится, так как девушка еще несовершеннолетняя. Комментарий ее подруги, одноклассницы. Из-за этой идиотки я не получу... к своему 16-летию. Вот это что – люмпенизация? Нет! Девушка живет в шикарных условиях. У нее отличное образование, она учится в престижной школе, у нее компьютер, она вполне ориентируется в этом мире. Это полное выпадение из тех ценностей, о которых мы привычно говорим как о гуманитарных. Там просто все эти вещи не работают. И это не люмпенизация. Это совсем другая проблема и ее так просто не решишь. То есть эти проблемы не решаются ни обучением, ни на каком языке, ни на родном, ни на иностранном, ни включением каких-то определенных предметов, ни созданием просветительских программ по телевидению, ни экскурсиями в музей эти проблемы, к сожалению, не решишь. Это связано не с какой-то человеческой личностью, ни с бессильем классного руководителя, а это связано с более сложными, глобальными проблемами, которые сейчас в культуре происходят. И вот, к сожалению, эта тенденция вненациональная. То есть она, действительно, глобально  затрагивает всех. И в Латвии мы это можем видеть замечательно. Единственное, что нас пока спасает или отличает - у нас нет много денег. Мы еще плохо живем. Хотя этот огонь в глазах «Я хочу денег», он уже есть. Вся наши разговоры на ту тему «да, образование нужно, чтобы мы состоялись как личности», «вот нам нужны гуманитарные горизонты». Да ничего подобного! Диплом нужен престижный, чтобы взяли на работу в приличное место, а образование необходимо только для того, чтобы делать карьеру. Все! Это не прагматизм уже, это больше чем прагматизм. Это поколение на слово «культура» реагирует не очень хорошо. Для поколения слово «культура» связано с ископаемыми вещами, которые в этом мире больше уже не нужны. Эта тенденция должна вызывать озабоченность не только у русских, но вообще-то у всех. На Западе проблему уже осознали, у нас пока еще нет. Мы очень довольны, что у всех есть компьютеры, что мы бежим за Европой. Пока еще в Латвии не осознано, что бегство молодежи на Запад оно не от того, что здесь мало платят или то, что они здесь  себя не могут реализовать. А оно от того, что хочется очень быстро получить быстрые деньги, получить то, что престижно: тряпки, мотоцикл, машину и т.д. Совершенно все равно, каким способом заработать деньги. Молодое поколение ориентировано на деньги, которое дают все. Им, действительно, кажется, что деньги дают все. Они не задумываются о социальных статусах, о своих будущих возможностях, их это не интересует. Они хотят жить сейчас. Причем жить хорошо. Нас это не очень интересует на данном этапе. Может быть, это относится к постхристианским ценностям, которые вы обсуждали на последнем семинаре, я не знаю…
     Это очень жестокая штука, потому что, просто работая в ВУЗе, я вижу, как сменяется  поколение и как меняется мотивация. В какой-то момент можно представить это случайностью, просто человека так воспитали. А вот сейчас приходит новая генерация, у которой абсолютно другие мотивы, абсолютно другие установки и еще надо думать, как с ними работать. Если говорить о люмпенизации, то, наверное, вы правы. Собственно говоря, это характерно и для латышей и для русской диаспоры. Люди моего возраста и люди лет сорока, которые попали в мясорубку социальных перемен... у меня есть впечатление, что это последствие той эмиграционной политики, которое вело еще советское государство в последние годы своего существования, т.е. в 80-е гг. Вы знаете о процессах уничтожения неперспективных деревень в СССР. Тогда людей фактически сметали с тех мест, где они жили. Происходили так называемые оргнаборы. Приезжали зазывалы в деревни и говорили: «О, поехали! Комбинат построили. Мы вас там поселим. Там пряники на деревьях растут. Ничего делать не надо, надо только на станках работать. У вас там все будет. Чего вы здесь застряли?» Громадное количество людей оказались выдернутыми из своей среды. И если в 60-е и 70-е гг. сюда в Латвию въехали, действительно, интеллигенты, люди образованные, прежде всего, техническая интеллигенция. Конечно, трагедия была у людей, когда предприятия в начале 90-х развалились. А что они еще могут делать? Что должен уметь делать инженер? Он должен заниматься, извините за слово «железками», техникой. Не подметать улицы, не ковырять грядки, он должен заниматься техникой. А этим заниматься больше не дают. Не чем. Все, нет! Развалили. Вот в этих условиях, конечно, происходила маргинализация. Старые ценности рухнули в один момент, а новые ценности, где их достать, простите? Здесь закралась обида и на одну и на другую сторону. Россия в своей политике допустила колоссальную ошибку, потому  что в первые годы своей независимости пытались всех в деревню запихать. Ну не будет инженер корову доить. Он не знает, с какой стороны к ней подойти. Он ее в жизни никогда не видел. В Латвию ехало достойное городское население. Люди, которые не первое поколение были горожанами, они получили вполне достойное образование. Техническая интеллигенция, белые воротнички с хорошими мозгами, зачастую вполне замечательные руки, они были ориентированны именно, а этот городской индустриальный образ жизни. Вдруг говорят – у нас теперь будет сельская Латвия! И Россия так же заговорила – у нас и Россия то же деревенской теперь будет! Мы больше не будем заводы строить. На заводах пушки делают. Мы теперь только масло производить начнем. Для этих людей такой поворот стал трагедией и они выпали из культуры. Но совсем выпасть из культуры не могли, по определению. Человек с хорошими мозгами, с хорошим образованием все равно что-то будет делать. Другое дело, как он будет того же писателя Сергея Довлатова комментировать. Я говорю сейчас уже о других людях, не имевших достаточного образования, не имевших профессии, живших очень часто в тяжелых условиях и у них культурный опыт был почти нулевой. И вот их свезли в Латвию, а потом они оказались здесь брошенные. Да, это люмпенизация, безусловно. Потому что вообще эти люди не понимают, что им  с собой делать. Фактически решение не то, что они особенно сильно принимали. Вот именно эти группы населения оказываются в люмпенском варианте существования. Что с этим делать я, на самом деле, не представляю. Потому что менять в жизни человека можно только лишь тогда, когда он сам этого хочет. А если опыта культурного нет, потребностей в этом нет, то здесь помогает только армия Спасения с ночлежкой. Утверждать, что развитие высокой культуры само по себе вытянет из люмпенского состояния всех – это миф, романтические надежды. Вариант люмпенизации в Латвии существует, он на самом деле есть. Это очень большая беда, очень большая проблема. Я не думаю, что она связана исключительно  только с русскими. Это, опять-таки, явление социального плана, которое имеет свое продолжение. В этих семьях есть дети. Поскольку в этой семье социальный опыт отрицательный, культурного опыта никакого, эти дети приходят в обычную школу, и они приходят с деструктивными ориентациями. Эти дети уверенны, что гуманитарная культура в их жизни  никак не нужна. Культурой деньги не заработаешь. Опыт семейный, опыт своей социальной среды приносят в школы. В школе начинается достаточно жесткий конфликт интересов между учителями и учениками. Как включить таких детей в ареал культуры, как им дать первичный культурный опыт – это большой вопрос. У психологов одна из самых популярных, не то слово, болезненных тем – тема выгорания учителя. Потому что учитель с самыми наилучшими намерениями сталкивается с деструктивными ориентациями учеников, сталкиваясь вот с таким сопротивлением, он теряет силы, его поведение становится неадекватным. А включить в культурный опыт людей, пользуясь палкой и дубинкой нельзя. Можно все что угодно заставить сделать силовыми методами, но только не включиться в культурный опыт.
     Каждая эпоха сломов имеет свое потерянное поколение. Выпавших из культурных норм людей становится не меньше. Не могу сказать, что их становится больше, т.к. демографическая ситуация неблагоприятная, но их не становится меньше. И это в целом не только для русской культуры опасно. Но нас-то вроде интересует только русская культура исключительно. Здесь, наверное, те же самые тенденции проявляются. Во-первых, общая тенденция, связанная с глобальными процессами. В России трудно сейчас сказать, что такое русская культура на уровне повседневного ее бытия. Потому что все равно, когда мы обращаемся к какой-то культуре, видим в ней какие-то образцы. А вот на уровне повседневного существования, что же это такое? Для Латвии вопрос еще более сложный – что же такое русская культура на уровне повседневного ее бытия в Латвии. «Попса»? Интернет? Да, Интернетом русские пользуются, причем в основном русскими версиями. Те, у кого английский получше, "вылезают" в английский. Латышской версией Интернета русские практически не пользуются по одной очень простой причине. Потому что Интернет-ресурсы на латышском языке ограничены и часто дублируют то, что есть на других языках. Пока очень плохо с библиотеками на латышском Интернет-ресурсе и гораздо больше можно получить все это на русском языке. Но к идентификации культурной это не имеет никакого отношения. Хотя сам Интернет, конечно, явление культуры. Я бы не поставила сразу знак минус. Правда, кто-то из публицистических исследователей назвал Интернет большой помойкой, тут же оговорившись, что как на любой свалке, на ней можно найти очень ценные вещи. Интернет дает очень много возможностей, в том числе и для развития гуманитарной культуры. Вот хотя бы ваш пример Альманаха, пожалуйста. Сколько бы вы отпечатали экземпляров вашего Альманаха и кто бы узнал обо всех Чтениях, если бы не Интернет? Те явления, о которых мы говорили: стандартизация, то что связано с культурой консьюмеризма, все воздействия рекламы, т.е. предыдущий культурный опыт всегда инициирует у человека определенные потребности. Поэтому кому что надо, тот в Интернете и ищет. Другое дело, молодое поколение гораздо больше доверяет Интернету, чем каким-либо другим формам культурной деятельности. У него Интернет-опыт гораздо богаче, чем опыт в каких-то других областях, в других сферах культуры. Если опыт недостаточен, то, соответственно, и продукт, который оттуда вытягивается, он ведь может быть далеко недоброкачественным. Надо еще уметь отличить что-то. Если на упаковках, хотя бы читателя приручают читать состав, с из чего сделан продукт и срок реализации, то тут, увы, таких наклеечек нет, и знак «Осторожно, просрочено!»  никто не ставит. Просто рождается, на самом деле, культура, которая связана с другим типом коммуникации, и она более всего доступна. С точки зрения затрат человеческой энергии, она тоже более всего доступна. Человек – такое существо, которое, как правило, выбирает самый легкий путь. На самом деле лень – двигатель прогресса. Если бы не лень, технических усовершенствований было бы гораздо меньше. Человек идет по пути наименьшего сопротивления и культура ему в этом все время помогает. Люди молодого поколения культурный опыт обретают именно здесь. Вхождение в культуру для молодого поколения зачастую происходит через Интернет. Вместо того, чтобы бороться с Интернетом, надо наконец-то научиться им пользоваться. Мне кажется, что очень многое сейчас связано с тем, что человеку предоставлен индивидуальный выбор. Если мы коснемся культуры XIX века, то она формировала человека в определенных рамках. Хотел человек или не хотел, он оказывался русским или латышом, остзейцем, французом и т.д., потому что выбор не очень велик. Если мы вспомним советский опыт, то, в принципе, советская культурная политика опиралась на предыдущие традиции. То есть она тоже задавала определенные рамки, формировала четко определенную принадлежность. Выбирать было не из чего. Выбор был достаточно ограниченный. В современном мире эти границы стерлись, и выбор предоставлен каждому человеку персональный. Соответственно культурные идентичности, о которых мы сейчас говорим, она многослойна. Действительно, оставаться  в одной национальной капсуле нереально. Другое дело, на каких уровнях делается этот выбор. У меня такое впечатление, что совсем не читают современную русскую литературу, а уж российское телевидение смотрят все подряд, даже представители титульной нации предпочитают смотреть "развлекалочки" там, а не свои. По сути, это одно и тоже, но российские "развлекалочки" профессиональнее сделаны.
     Другое дело, когда мы начинаем говорить о каких-то базисных культурных ценностях, вот здесь, наверное, начинается область культурной мифологии. Без культурной мифологии ни одна нация не живет, и важно отношение к этой культурной мифологии. На самом деле, у меня такое впечатление, что мы вступили в то время, когда... наверное, одни мифы сменяются другими мифами, но на самом деле об этих мифах знают, но ими уже не живут. Молодое поколение об этих мифах знает, но ими не живет. Означает ли это выпадение из культуры? Скорее всего, нет. Но трепетное отношение к А. Пушкину уже больше не вернется. Может быть оно и будет трепетным у какого-то количества людей, но эта та культура, эта та эпоха и тот язык, это то мышление, которое уже ушло в прошлое навсегда. Надо понять, что между нами стоит уже не 20, а 200 лет. И нынешнее отношение к миру у младшего поколения совершенно другое. Найти связку, найти возможность диалога между поколениями очень важно. На уровне повседневности эта тенденция проявляется. С одной стороны, мы не признаем то, что сейчас происходит – это культура не настоящая и ничего ценного такого не видим – массовка, ерунда. Ничего тут приличного нет, и говорить не о чем. А все, что там в прошлом было, этот золотой запас, эти великие имена, эти сияющие вершины...     Небезопасная тенденция. Другая тенденция связана с теми людьми, которые пытаются участвовать в культурных процессах и при этом сами себе не доверяют. У нас еще очень острый синдром метрополии или синдром провинции. Вся настоящая культура осталась в России. У нас здесь ничего нет. По сравнению с ними что мы можем? Опять нас клонит на настоящие имена. Пастернак наконец-то к нам приблизился, еще какие-то имена. Так  их, вообще-то говоря, и в России было не тысячами. Рождение гениальных людей трудно запланировать. Но в любой культуре есть постоянный процесс осмысления себя, описания и воссоздания мира, в котором мы живем. Этим занимается профессиональная культура. Если понадеяться на то, что Россия воссоздаст то, что здесь у нас,.. такого не будет никогда. Синдром неподлинности у русских в Латвии отмечают и латыши. Когда мне приходятся беседовать с коллегами, мне говорят: «Замечательно, вы все говорите про русскую культуру, вот ее надо хранить, ее надо беречь. А кто ее будет беречь?» Какие основные признаки существования культуры? Основной признак существования культуры – это способность к ее воспроизводству. И если у нас не будет своих литераторов, и если у нас не будет своих журналов, причем разнообразных, а не только «Люблю», если не будет своего театра, если не будет своей философии... Есть люди, которые занимаются не то, что русской философией, а занимаются философией с точки зрения своей ментальной программы, то говорить о сохранении русской культуры будет говорить чрезвычайно сложно. Мы тогда всю культуру сведем к музейным образцам, к этнографическому аспекту. В результате окажется, что у нас есть один образец русской культуры – это старообрядчество. У старообрядцев слово культура вызывает недоумение, причем здесь культура, когда старообрядцы спасаются. А к гуманитарным высотам религия не имеет никакого отношения.
         Поэтому тенденция угасания профессиональной активности существует, и это печальная тенденция. Эту тенденцию можно заметить на примере деятельности русских культурных обществ. Вроде бы все они ставят задачу сохранения культуры, но на самом деле общества представляют, скорее, клубы по интересам. Средний возраст людей в этих обществах где-то 55 лет. Ну, собрались вместе, посидели, попили чай, если денежку подкинули, то кого-то еще и пригласили. Но что они передали детям, внукам? Конечно, может произойти то же самое, что и в религии. Наступает определенный возраст, и человек приходит в церковь. До этого ему было просто некогда посещать церковь, так как жизнь была другая, более интересная. Я верю, когда уйдут люди, которым 60 лет, придут другие люди, которым те же 60 лет. Когда вслух произносим "культурное наследие", мы не это имеем в виду (посидели, чай попили). Что касается деятельности русских обществ – их море в Латвии, огромное количество. Общества очень разрозненные, очень замкнутые, очень мало обмениваются информацией. Один из иллюстративных материалов. Одна из моих студенток пыталась написать работу о деятельности русских культурных обществ в плане сохранения национальной идентичности. Оббегала она всю Ригу, пытаясь поговорить с председателями этих организаций. Далеко не всех она смогла проинтервьюировать. Оказалось, работа ей не по силам. Председатели все рассказывают про концерты, про семинары, показывают Устав, который так хорошо написан. А как хранится культура? – Ну, как же, чай пьем! И нам хорошо так вместе. Феномен обществ есть, но они работают на себя. Важно выйти из той ситуации, о которой я вначале говорила, когда приходит люмпенизированная масса, и ей культура абсолютна неинтересна. Разрыв как был, так и остался. Люди, которые занимались культурой, они ей и занимаются, а те, которые не были причастны к культуре, так там и сидят благополучно. Те, кто имеют нулевой культурный опыт, их, конечно, адаптирует массовая культура. Кого-то адаптирует мейнстрим. Отдали ребенка в латышскую школу, худо-бедно он как-то в эту среду вошел. Он считает, что он интегрировался, ему больше ничего не надо.Та тенденция, о которой мы говорим, – это не тенденция люмпенизации. Тенденция связана с тем, что мы себя здесь ощущаем некоей провинцией, что очень большие надежды возлагаем на Россию, и мне кажется, неоправданно большие. За нас культуру никто не сохранит. Россия с удовольствием будет экспортировать свою культуру, что она успешно и делает. И всегда найдутся посредники, которые будут привозить культурный продукт, иногда хороший, а иногда просроченный. Иногда просто никакой. Но это не связано с сохранением русской культуры здесь, в Латвии. Культурный продукт кроме России экспортируют и другие европейские страны. Мне кажется, сознание интеллигента сейчас отличается от сознания интеллигента 20–30-х гг. XX века. Здесь были и местные русские, и эмигранты, которые в Латвии оказались. Но у них было в сознании миссионерство. Вот они выбиты из правильной России, и им необходимо сохранить образ правильной России. Они пытались сохранить образ мыли, этот образ действительной России. Во-первых, в отличие от русских 20–30-е гг., мы-то не были выбиты из правильной России. Сохранять образ Советского Союза вроде бы никому не хочется. Наоборот, все пытаются сделать длинный шаг назад. Нет, мы  связаны с Вышеславцевым, с Бердяевым, вот с этой культурой мы себя идентифицируем. Хотя далеко не всегда это получается. Бессмысленно вычеркивать историю, она есть, от нее никуда не денешься. И не все в истории только черное. И если бы в той истории ничего бы не было, в конце концов никаких бы демократических фокусов не произошло. Сознание нынешней русской интеллигенции в Латвии не пассионарно. А на чем нам основываться?
     Потому что на нас, с одной стороны, груз вины, т.к. мы вроде бы виноваты в том, что до нас здесь наворотили. Кто слезы льет, кто посыпает голову пеплом, а кто сердито огрызается. Это не мы вам тут понастроили, а ваши выбивали в Госплане все эти заказы на постройки. Этот спор сейчас бессмысленный. Но ощущение дискомфорта есть3 и ощущение малозначимости. Если мы сами себе не интересны, то мы никому не будем интересны. На одной из конференции в Литве кто-то сказал: "О чем вы говорите, через 10 лет здесь ни одного русского не будет". Очень острый вопрос для русской диаспоры –  способны ли мы воссоздавать культуру. Культура – не та сфера, которая мгновенно дает деньги, прибыль. Но в результате оно дает качество человека, человеческий капитал. Если не будет человеческого капитала, то деньги придется делать на чем-то другом, по крайней мере, не на высоких технологиях. Если мы говорим о русской гуманитарной культуре, она прежде всего нужна местным русским. Вот наша маленькая, локальная культура, все равно по принципу сообщающихся сосудов имеет отношение к этой большой метрополии. Здесь русские выступают, могут выступать трансляторами той высокой российской гуманитарной культуры, которая существует и достаточно успешно развивается. Русским интересна этa русская культура. Русские в Латвии – это мостик между Россией и Латвией. И если она вымрет, то этого мостика не будет. Без русской гуманитарной культуры вряд ли  возможен процесс интеграции в Латвии, если его правильно понимать. Интеграция не заключается просто в выучивании латышского языка. Для процесса интеграции необходим культурный опыт. Культурный опыт каждой этнической группы осуществляется посредством ментальности, передающейся культурной традицией. И если вот этого опыта нет, то во что он будет интегрироваться? Культурная составляющая интеграции – одна из самых сложных. Можно достаточно успешно интегрировать человека социально, можно достаточно успешно интегрировать человека экономически,.. человека можно интегрировать политически, если у него есть паспорт и если он следит за этой белибердой, называемой избирательной кампанией, по крайней мере, на уровне игры может в этом принимать участие. Но для этого нужен гражданский политический опыт, а т.к. его нет, то поэтому и политической интеграции у нас в Латвии не получается. Надо посмотреть, сколько человек ходит на выборы и как это происходит, чтобы сделать соответствующие выводы. Но вот в культуре без этого предварительного опыта никакой интеграции быть не может. Поэтому русская гуманитарная культура необходима для того, чтобы происходил процесс интеграции. Не то, чтобы оказалось в Латвии в итоге двухобщинное государство. Чтобы оно таким не было, община должна быть. А ее нет. Вместо этого может сформироваться маргинализированное государство, где существует огромное количество групп и группок, и они объединяются только по принципу государственно-административных связей. Общества общаются только по бюрократической иерархии через чиновников – и все. И здесь без гуманитарной культуры обойтись невозможно, потому что через культурный опыт приходит привычка думать. Кроме культуры, человека не заставляет думать ничто. Потому что все остальное он может делать, не рефлексируя. Даже работа не всегда заставляет его думать.
     Русская гуманитарная культура необходима для  того, чтобы сохранить потребителя культуры. В этом должно быть заинтересовано государство в целом. Без культурного опыта человек даже не будет туристом, он не будет включаться в процессы культурного обмена, он не будет оставлять деньги на концертах. Дело не в том, что русская культура высока и без нее никто не сможет обойтись. Дело в том, что без этой гуманитарной культуры выпадает огромный сегмент населения, который не будет участвовать во всем этом. Государству будет тяжело, если люди не вписываются даже в процессы массовой культуры, тогда они вписываются во что-то другое, в наркотики, например. В Латвии не так мало населения, чтобы к каждому человеку приставить полицейского. Здесь особенный разговор о языке. Маргинализация русского языка и столь упорное стремление государством выдавить его не только из политической, хозяйственной, культурной, образовательной сферы,.. мне кажется – это великое недомыслие. Понятно, это маятник: теперь мы вам покажем! Очень четко выражено отношение к русскому языку в Латвии как языку идеологии, и поэтому враждебному языку. Не бывает враждебного языка! Нужно очень много усилий, чтобы вернуть русскому языку статус культурного языка. Но без сохранения русского языка как языка образования вот все эти наши рассуждения мы сможем оставить при себе. Если человек не знает языка культуры, то он навсегда выпадет из культурного опыта.