Николай Гуданец
Легенда о кафедральном планетарии
рассказ
Отцу Александру (Разумову) посвящаю
На высокой узкой иконе в православном храме он стоит, словно темная свеча, увенчанная фаворским пламенем седого чела. Святой Сергий Радонежский.
Был он грешнейшим и худейшим из людей. Именно так он оказал о себе, когда блаженный митрополит Алексий предложил игумену Радонежской обители стать епископом, а затем и престолонаследником Российской митрополии. Не мог преподобный Сергий принять в подарок архиерейский крест, золотом и драгоценными каменьями украшенный. Объяснил, что от юности не был златоносцем, а в старости еще более хочет в нищете пребывать. Престарелый умирающий митрополит огорчился, однако не дерзнул настаивать на своем. Так и остался Сергий всего лишь настоятелем обители, основанной им же самим.
Подобает воспомянуть, что этот человек никогда ничего ни у кого не попросил. В юности осиротев, роздал наследство и выстроил себе отшельничью хижину. Мимохожий священноинок предложил ему принять постриг и нарек Сергием. Потом стали приходить люди, которые просто хотели быть рядом с ним. Архиерей повелел выстроить церковь во имя Святой Троицы. Когда выяснилось, что получился целый монастырь, честная братия умолила Сергия принять священство.
Пришлось даже завести монастырский устав, который гласил: да не исходят иноки из обители, чтобы просить у мирян хлеба, но возлагают надежду на Бога, питавшего всякое дыхание, и у него с верою просят все необходимое. Разумеется, при таком беспечном отношении к житейским делам недалеко до беды. И она не замедлила. Оскудели запасы настолько, что три дня монахи ничего не ели, прежде чем возроптать. Пришли к игумену и объяснили, мол, не хотят умереть с голодухи, поэтому решили уйти кто куда, только не на ночь глядя, а на другой день спозаранку. Преподобный Сергий же попросил их принять искушение с благодарностью к Отцу Небесному и претерпеть невзгоду. Замолчал отрешенно и вдруг молвил: "Сегодня ненадолго претерпели оскудение, завтра же настанет преизобилование всех благ". И наутро в монастырь принесли множество свежеиспеченных хлебов, и много рыбы, и прочие блюда от какого-то неведомого благодетеля, так что хватило надолго.
Отнюдь не случайное слово из апостольского послания сказал тогда преподобный Сергий к своей ропщущей голодной братии: "Ведь золото обязательно огнем испытывается". Немногословный был человек, даже грамоте выучился с превеликим трудом.
Лишь к концу его долгой жизни выяснилось, отчего рядом с преподобным Сергием у людей становилось чуточку теплее на душе. Совершал как-то он Божественную литургию, а служка, подававший кадило, увидел огонь, ходящий по жертвеннику, и окружающий алтарь и служащего Сергия. И стоял человек, объятый огнем с головы до ног. Когда же наступило время причащения, огонь этот Божественный свился, словно плащаница, и вошел в святую чашу, и им причастился игумен.
Помимо своей воли прославился Сергий Радонежский далеко окрест обители. Однажды пришел в монастырь паломник издалека. Обыкновенный любопытный крестьянин, много слышавший о преподобном и пожелавший увидеть святого чудотворца своими глазами. Сказали поселянину, что игумен Сергий копает землю на огороде.
Надеявшийся посетить святого в великой славе, намаявшийся за долгий путь странник узрел всего лишь одинокого старика в худой одежде, разодранной и много раз заплатанной, прилежно орудующего заступом. Возвратившись к инокам, он попросил оставить шутки и сказать, где же прославленный чудесами святой жизни старец Сергий. А ему твердили, дескать, воистину тот самый. Когда же пришел с огорода перепачкавшийся и вспотевший нищеброд, разобиженный крестьянин вовсе отвернулся.
Игумен Сергий однако упросил странника поесть с дороги. Сам потчевал его в трапезной и посулил: "Не скорби, а кого хочешь, вскоре увидишь" Тут примчался гонец и возвестил, что в монастырь прибывает великий князь. Встав из-за стола, Сергий отправился навстречу. Увидев святого провидца, князь поспешил к нему и, поклонившись до земли, попросил благословения. Преподобный благословил и ввел его в обитель о подобающей честью. Усевшись, князь и старец повели беседу, а свита и честные иноки стояли поодаль.
Паломник слугами был отогнан подальше и пытался разглядеть беседующих, привстав на цыпочки, устремив глаза поверх множества непокрытых голов и потертых на сгибах скуфеек. Наконец прошептал в чью-то спину: "Господин, кто это сидит с князем?" И услышал благоговейно выдохнутые два слова: "Святой Сергий".
Простодушному поселянину впору стало сгореть от стыда. Он понял, что в слепоте душевной не распознал истинной святости. Ибо Господь порой одевает силу Свою в отрепья, посмеиваясь над теми, кто замечает лишь внешнее. Поучения ради паломнику был учинен блистательный розыгрыш, дабы засвидетельствовать прилюдно, что шутка Божия далеко превосходит всякое разумение человеческое.
Когда закончилась аудиенция, поселянин кинулся к святому и, не смея поднять головы, припал к ногам Сергия Радонежского. Стал просить прощения, поелику от неразумия согрешил. Преподобный же растроганно и кротко молвил: "Не скорби, чадо, только ты один истинно познал меня, не найдя ничего особенного. Прочие же все соблазнились, называя меня великим". Святому отцу Сергию оказался дороже и ближе гнушающийся им земледелец, нежели воздающий почести князь.
Заповедано в православии, что святой человек прениже всех людей, и даже всякой твари, и даже бесов хуже. Сам он грешен и слаб, он может лишь молиться о помощи Божией. Тогда Господь преисполняет его Своей мощи.
А еще случилось нашествие татарского хана Мамая на Российскую землю, и великий князь Димитрий в скорби пришел к игумену Радонежскому. Вельми страшным было попущение Божие за грехи наши, однако провидец вооружил воина молитвою и предрек: "Иди против варваров, великое отвергши сомнение, и Бог поможет тебе. Врагов победишь и здоровым в свое отечество возвратишься." До благословению настоятеля с князем в поход пошли двое монахов боярского роду и богатырской стати, Пересвет и Ослябя. Едва разразилась битва между христианами и татарами, игумен с братией встал на молитву в обители, перед престолом храма Святой Троицы. Вдали, за много верст, шло кровавое побоище, и преподобный Сергий вынимал просфоры за убиенных православных воинов, каждого называя по имени, творя приношение Богу. А под конец возвестил, что Господь вручил победу великому князю Димитрию. Иссохшими руками землекопа воздел он потир с кровью Христовой.
Не был он златоносцем. Просто стал чистым золотом в огне Божием. Странное прозвище, какого нету в церковной иерархии, дали Сергию Радонежскому. Игумен земли Русской.
* * *
Все это я вычитал в Четьях-Минеях лишь потому, что заходил в Христорождественский храм, до которого мне ближе всего идти от дома, и там меня изумила икона св. Сергия Радонежского. Вообще жития святых представляют собой смесь из легенд и подлинных фактов. В своем кратком пересказе я касался лишь того, что представляется безусловно доподлинным. Между тем изложение святителя Димитрия Ростовского, несмотря на отличный слог, содержит явные погрешности. Их легко обнаружить, поскольку инок Троицкой обители Епифаний (Премудрый) целых двадцать лет потратил на сбор свидетельств и составление жития своего учителя, Сергия Радонежского. Жаль, что до наших дней дошла лишь сокращенная редакция, выполненная заезжим сербом Пахомием. Но это лучше, чем ничего.
Согласно Димитрию Ростовскому, святой Сергий ввел общежительный устав обители благодаря посланию святейшего патриарха Константинопольского Филофея и испросив на то благословения у преосвященного всея России блаженного митрополита Алексия. Это даже не натяжка, а прямая ложь. Такой образ действий был совершенно чужд игумену Радонежскому. Он изначально ввел киновийный устав, повелев неукоснительно соблюдать его – не называть ничего своим, но все иметь только общее, по заповедям святых отцов.
В том же абзаце у Димитрия Ростовского снова и снова преподобный Сергий оказывается оболганным. Цитирую: "После установления общежительного устава, захотел он убежать от славы человеческой и в незнакомых поселиться местах, чтобы безмолвно наедине трудиться для Бога. И однажды, никому ничего не сказав, ушел тайно из своей обители и направился в пустыню."
Подобное небрежение миром пышно процветало в монашестве, начиная с первоинока Антония Великого. Но святой Сергий Радонежский был человеком совсем другого замеса – не бежал от горестей мира, но взваливал их на себя, чтобы переплавить в горниле смирения. О людях святой жизни говорил он так: "Плотни суще бесплотныа враги победиша, ангелом сожители, авиашася диаволу страшни, им же царие и человецы удивльшеся к ним приходяще, болящаи различными недугами исцелевахуся, и в бедах теплии избавителие и от смерти скории заступницы на путех и на мори нетруднии шественницы, недостаточествующим обильнии предстателие, нищим кормители, вдовам и сиротам неистощаемое сокровище." Ну не мог такой человек сбежать в лес и трудиться для Бога, отринув служение людям.
На самом деде в обители приключилась некрасивая свара, родной брат преподобного Стефан, вернувшийся в Радонеж после подвизания в Москве, стал наущать братию против игумена. Не желая цепляться за первенство, святой Сергий сам сложил полномочия и удалился к другу, игумену махрищскому, решив построить себе новую обитель на Киржаче.
Чтобы доказать подлинность этой версии, совсем не обязателен текстологический анализ. Попробуем сопоставить сюжеты, которые сходны вопреки различиям во времени и культурном континууме.
Итак, за восемнадцать столетий до рождения огненного игумена Радонежского жил близ Гималаев сын раджи Сиддхарта Гаутама. Он женился на красавице Яшодхаре и навлек тем самым на себя лютую зависть двоюродного брата Девадатты. А когда Сиддхарта основал свой монашеский орден Сангха, то со временем одним из нищих бхикшу стал и Девадатта, стремившийся во что бы то ни стало подсидеть и затмить своего родича. Хотя Будда отрицал мир и презирал физический труд, его постигла та же карма, что выпала преподобному Сергию. Кодекс ордена, Пратимокша, был настолько строг, что вызвал ропот, а затем и мятеж среди бхикшу. Столкнувшись с открытым неповиновением, Совершенный заявил, что мудрецу лучше странствовать в одиночку, а не с дураками. Основатель Сангхи бросил учеников на произвол судьбы и поселился в пещере. Еду приносил ему старый одинокий слон.
Осрамившимся монахам перестали подавать милостыню. Терзаемые голодом, они послали депутацию к прославленному учителю. Тот соблаговолил простить неразумных и вернулся в общину. Сытость обрели, но раздоры продолжались. Девадатта учинил в ордене раскол и даже покушался на убийство Будды. Однако Совершенный избежал козней, поскольку изжил тяготение к намарупе и вкусил сладость Дхаммы. Местом для Махапараниббаны он избрал хижину кузнеца, будучи глубоким стариком и страдая от несварения желудка, причиненного вяленой свининой. До конца своих дней Будда сетовал на дурость и своеволие учеников, а перед уходом в нирвану велел воем бхикшу неустанно стремиться к собственному спасению.
Преподобный Сергий Радонежский вернулся к своей раскаявшейся братии по просьбе митрополита Алексия, приславшего в Киржач двоих архимандритов с дипломатической миссией. Да и вообще за всю свою долгую жизнь святой Сергий ни на кого не пожаловался, не прогневался и не прибегнул к наказанию.
Итак, мы усматриваем тождество между братом Сергия Стефаном и кузеном Ади-Будды Девадаттой, что дозволяет сделать вывод о подлинности обоих сказаний. А святость Сергия Радонежского, по неизреченной милости Божией просиявшего в земле Российской, вовсе не нуждается в убогих логических доказательствах.
* * *
Христорождественский православный храм, о котором я упоминал выше, стал служить планетарием в 1961 году. Министр советской культуры, незабвенная Фурцева, посетила Ригу и возмутилась, увидев по соседству с монументальным Лениным, Советом министров и Верховным судом копив собора св. Софии, увенчанную восьмиконечными крестами. А рвение, с которым латвийские власти выслуживались перед Москвой, не имело аналогов по всему Советскому Союзу. Подобно тому, как в Константинополе с легкостью получилась мечеть Айя-София, на Эспланаде обустроили Дом Знаний. Посшибали кресты, ободрали позолоту, уничтожили фрески, а над входом зажгли неоновые буквы с названием госучреждения на двух языках.
К семидесятым годам уже прикрыли кафе "Каза", логово рижских богемных гениев и будущих столпов общественно-политического истеблишмента. Эдакий прибалтийский вариант "Гамбринуса", идеологически неприемлемый. Ни "Пушка", ни "Птичник", оккупированные фарцой, не смогли надежно приютить безутешных духовных аристократов, студентов и просто фестивальщиков. Вот тогда-то храмом самозваной никчемной элиты стало кафе "Божье ухо" в правом притворе кафедрального планетария. Собственно говоря, "Божье ухо" – лишь буквальный перевод латышского присловья, и по-русски кафе следовало называть "Христовой пазухой".
Не берусь подсчитать, сколько моих стипендий в общей сложности просыпалось пятиалтынными и двугривенными на фаянсовую тарелочку стойки. Там я выпил примерно полцистерны хорошего кофе, ящик рислинга и съел гору нарезных ватрушек, не говоря уж о пломбире с абрикосовым джемом. Сидел, разумеется, за филфаковским столиком в углу, где теперь висит икона Святого мученика Пантелеймона, покровителя врачей и воинов. Чаще всех там сиживали Лешка, Илона, Корова, Лапоть, Алексей, Кроха, Валентин, а также Алексей по кличке Васька. Надо всеми нами судьба посмеялась по-разному. Кто поступил в духовную академию, кто спился, кто стал парламентским обозревателем, а кто надел прикид крутого мажора. Работали кто где: в школе, в милиции, в кочегарке, в редакции порножурнала, в алтаре служкой, а то и вообще нигде, впроголодь. Со времен Фридриха Ницше профессия филолога стала просто дурацкой кармой. Лучше всех поступили две пары, они допили молдавский портвейн, встали из-за столика и пошли через Эспланаду в ЗАГС. Почему они за пятнадцать лет никак не ухитрились развестись, ума не приложу. А один из завсегдатаев той общины, ставший ныне респектабельным владельцем фирмы, однажды почти трезвым искупался в городском канале возле Бастионной горки. Исключительно потому, что там купание запрещено.
Элитарным считалось кафе "Божье ухо", за вход приходилось выкладывать гривенник в бывшем свечном киоске, якобы шли на выставку в левый неф, а сами сворачивали в правый. Но дело стоило того. Там роились непризнанные гении всех мастей и сортов, причем латыши и русские еще не придавали значения национальному признаку. Стул свободный, ну и садись, не стоять же с чашкой кофе в руках.
Теперь настали иные времена, планетарий возвратили православной церкви. Остальные отобранные у православных угодья, здания, церкви, видимо, навеки достались новым латвийским хозяевам. Тем более, что спиной к паперти Христорождественского Дома знаний и лицом к высоким дверям Кабинета министров ЛР иногда собирается кучка рьяных патриотов. Они трясут плакатами на латышском и английском, требуя выгнать русских оккупантов. Но самые отпетые патриоты сидят в солидных кабинетах и не нуждаются в подсказках с улицы. Вокруг митингующих собирается немного публики, в основном фотографы из всяких газет.
А внутри храма ремонт, хотя денег нет и не предвидится. Поэтому планетарий застыл в межеумочном эсхатологическом виде, где прошлое и будущее столь же нераздельны, сколь неслиянны. Хорошо еще, кресты для куполов привезли из Германии. Их заказал и прислал в дар православный фольксдойч, который покрестился в кафедральном соборе, а потом вовремя унес ноги из Латвии. И можно без смущения креститься на храм, все по чину. Правду говорят клирики, что мир стоит не на заслугах, а только лишь держится по неизреченной милости.
Прежний настоятель, изнемогая от скудости средств, дозволил некоей фирме открыть в полуподвале пункт обмена валюты. С той стороны, где памятник Барклаю де Толли в виде постамента без причитающегося сверху изваяния, храм украсила броская вывеска "Currency exchange". Спаситель с бичом так и не появился, зато в газетах разразился скандал евангельского масштаба. А новый настоятель, весьма почитаемый скудной паствой седобородый молитвенник, тщетно пытается наскрести пожертвования для ремонта куполов. Поэтому в свечном киоске все дорого, ну на это роптать негоже.
Во времена автокефалии проживал в Христорождественском соборе архиепископ Иоанн Поммерс. Был он латышского крестьянского роду, подвизался в России и получил кафедру по указу патриарха Тихона Святителя. Покуда владыка добирался до Риги, его архипастырскую резиденцию передали католической церкви. Вот он и поселился в подвале своего храма. Вскоре стал депутатом Сейма, заступником за права русских и веру, был горячо любим верными чадами епархии. В октябре 1934 года его убили. Архиерея привязали к верстаку, пытали паяльной лампой, прострелили пах, потом сожгли еще живого вместе с дачным домиком. До сих пор не объявлено, кто и почему это сделал. Где-то в подвале планетария хранятся личные вещи и полуобгоревший столярный верстак владыки Иоанна. На месте пожарища, это за старым еврейским кладбищем в Шмерли налево от дороги, теперь квадратная асфальтовая площадка и крохотные огородики впритык. Если покопаться возле проволочного забора, можно найти угольки. Единственного православного святого в Латвии, священномученика Иоанна Поммерса, канонизировала Нью-йоркская русская православная церковь. Даже был скит в его честь, на хуторе в ста двадцати километрах от Риги, под омофором архиепископа Берлинского и Германского Марка (Арендта). На иконе Собора Святых Новомучеников Российских, от безбожников убиенных, легко найти лик Иоанна Поммерса: прямо под стопами Пантократора и ошую Честнаго Животворящаго Креста. А мощи его упокоены в полузаброшенной часовне близ Покровского храма. Была в Христорождественском планетарии мраморная дощечка в память архиепископа Иоанна, потом ее сняли почему-то. И подле иконы Сергия Радонежского остались только четыре заштукатуренных дырки.
Иконы висят на отмытых некрашеных стенах, выбоины замазаны цементом, а новехонькая электропроводка красуется в не заделанных пазах уже второй год. Над алтарем и прихожанами простирается перекрытие из облупленных плит и сварных арматурных балок, служившее полом для демонстрационного зала. Чтобы сверху не сыпался строительный хлам, треугольная дыра над иконой Сергия Радонежского застелена досками. Но оттуда и так давно ничего не сыплется, работать некому и не на что.
Впрочем, русским не пристало жаловаться, их бизнес в Латвии процветает. Одни покупают виллы во Флориде по газетному объявлению, другие спонсируют латвийскую культуру, реставрируют достопримечательности, вплоть до разбомбленного дотла знаменитого купеческого Дома черноголовых, а больше всего любят шоу "Море смеха" и "Мисс Бюст". В латышской прессе сплошь и рядом находишь сетования на то, что Ригу фактически заполонили русские миллионеры вкупе с русской мафией, и национальная безопасность латышей находится под угрозой.
Однажды я видел свадьбу в кафедральном планетарии. Справа от паперти притулился кортеж, топыря антенны радиотелефонов: кроме мощного сверкающего джипа, несколько элегантных тойот, игрушечный ниссан и почему-то БМВ со шведской или голландской помойки. Юных новобрачных водил вокруг аналоя благообразный протоиерей. Блистала фотовспышка, ерзал туда-сюда зум видеокамеры. Жених неопределенно улыбался, невеста, стоя под венцом, смотрела на царские врата светлыми пристальными глазами. Публика толпилась разномастная. Весьма респектабельный драповый человек, а неподалеку двое плечистых парней со щетиной на головах и угреватыми серыми лицами, еще не привыкшими к свежему воздуху и солнцу. Хлопотливая дама с шарфом поперек темени что-то втолковывала посаженным по-латышски, те рассудительно кивали. Все при букетах, руки заняты, никто не возлагает на себя крестное знамение. Ладно, сойдет и так.
А днем можно приходить просто между делом, попутно. Внутри просторно, тихо. Нищие уходят отдыхать, оставив на всякий случай две-три шапки в проходе, подле Спаса Нерукотворного с живыми, насквозь пронзающими глазами.
От входа в бывший лекционный зал сразу видно Сергия Радонежского, похожего на свечу, отлитую из черной стали. Вовсе незаметно, что икона висит на некрашеном рубище стены с аккуратными цементными заплатками там и сям. Вблизи различаешь высокого худого старика с изможденным лицом. Глаза его глядят поверх угасшей лампады с неисцелимой болью. Но все же прямой взор преподобного светел, ибо видит он нечто кроме нас и наших дел, да и мы не совсем еще мертвы.
Чтобы поставить свечку, обычно приходится идти в левый неф, к цветистому и благостному образу Николы Чудотворца. В хорошую погоду на его лик падает косой солнечный зайчик из круглого окошка.
Днем в Христорождественском планетарии безлюдно, вдобавок за самую дешевую свечу берут целых семь сантимов. Но перед ликом Николы во крайней мере теплится лампадка.
апрель 1994 Р.Х. , Рига
