Гуманитарные исследования:
Этика

Сергей Мазур

Герострат
Заметки к проблеме поступка

Pабота выполнена на основании сохранившихся тетрадей,
бесед с Сергеем Успенским

«Но простоял Артемисион не более ста лет.
В 356 г. до н.э. вся Греция была потрясена известием
о гибели знаменитого храма. Житель Эфеса,
некий Герострат, желая увековечить свое имя,
решил уничтожить великую святыню малоазийских городов.
Он поджег Артемисион. Пожар сильно повредил здание храма.
Рухнула крыша, обгорели стены и колонны.
Жрецы Артемиды предрекали, что гибель
знаменитого храма принесет несчастье
всем малоазийским городам. Впоследствии
возникло предание, что Артемисион сгорел
в тот самый день, когда родился Александр Македонский
будущий завоеватель Азии.
Преступление Герострата вызвало негодование греков.
Ведь Артемисион был не только сокровищницей
всех малоазийских городов, но и их гордостью.
Было принято совместное решение всех ионийских государств
предать имя Герострата забвению.
Никто из писателей не должен был называть
Герострата даже в рассказе о пожаре в храме Артемиды.
Но у некоторых авторов древности все-таки сохранились
упоминания о нем. Таким образом, тщеславное желание
Герострата исполнилось. Имя его пережило века.
Существует даже выражение «Геростратова слава».
Так говорят обыкновенно о людях, которые
«прославились» недостойным поступком или преступлением»

Нейхардт А.А., Шишова И.А.
«Семь чудес древней Ойкумены». М., 1990, с. 55.

     В современной этике поступок – целостное явление, сконцентрированное в данный момент времени, в момент его свершения. Для внешнего наблюдателя, как в примере с Геростратом, поступок опосредован местом его свершения, временем, ситуацией. Для этического осмысления поступка позиция внешнего наблюдателя неприемлема, т.к. поступок всегда мой – он вне времени, пространства и той ситуации, в которой он, этот поступок, состоялся.
     Поступок как часть деятельности человека имеет несколько измерений. Некоторые поступки становятся частью истории, другие же получают этическое измерение.
     Проблему истории формирует рефлексия над происшедшим событием. В отношении истории греки сделали все возможное, чтобы стереть память о причинах гибели Артемисиона – они предали имя Герострата забвению. Те обычные средства, которые позволяют событию войти в историю – исторические источники (протоколы допросов, судебных заседаний), мнение историков, комментарии к преступлению были запрещены властями Эфеса. Но даже решение всех ионийских государств о запрете на память, не предотвратило рождения легенды о геростратовой славе.
     Проблему этики в отношении понятия поступка созидает та ее часть, которую обычно обозначают намерением. В триаде намерение–действие–результат намерение определяет этическое значение совершенного поступка.
     Историческое значение события 21 июля 356 до н. э., таким образом, не совпадает с этическим значением поступка Герострата. История противоречит этике, т.к. свой приговор история, все-таки, уже вынесла – Герострат совершил величайшее злодеяние в древности, т.к. сжег святыню – храм. Этика внеисторична. Решения этики вне времени и пространства. То, что правителями ионийских государств в IV веке до н.э. классифицировалось как зло, не является критерием истины в этике. Та же история не раз поставляла примеры, согласно которым решения государства, отрицательная оценка государством тех или иных действий человека прежде всего определялась его своекорыстием, а не попыткой разобраться в существе дела.
     Проблему поступка создает не столько его результат или действие, сколько намерение человека.
     Результат поступка Герострата – сожженный храм Артемисион 21 июля 356 г. до н. э.
     Уничтожение храмов – распространенное явление в истории. Церкви чужих деноминаций уничтожались в эпоху Реформации. «Раздавите гадину!» Вольтера во многом предопределило отношение к католическим церквам после Просвещения во время Великой Французской буржуазной революции. Уничтожение церквей большевиками после революции 1917 г. у всех стало притчей во языцех.
     Сам Артемисион после истории с Геростратом не раз подвергался разрушению.
     В 263 г. готы, воспользовавшись утратой могущества Римом, привлеченные слухами о необычайном богатстве храма, захватили Эфес и разграбили святилище Артемиды. Отрицательное отношение к языческому святилищу высказывали христианские проповедники. В эпоху Византийской империи мраморная облицовка святилища использовалась для возведения различных построек, а на месте разрушенного Артемисиона была построена христианская церковь.
     Уничтожение языческих храмов в Средние века (вспомним хотя бы поход Карла в Саксонию и гибель главного святилища саксов, где стояла статуя Ирминсула) было святым делом расширения божьего царства на Земле.
     Таким образом, отрицательный результат, даже связанный с поджогом храма, не оставляет возможности вникнуть в проблему поступка малоазийского грека IV века до н.э.
     Другой составляющей поступка является действие.
     Само действие имеет отношение к нормированию поведения человека.
     Древнегреческий храм выполнял не только функции святилища, но и вел бурную хозяйственную деятельность. Так, древнегреческий историк Ксенофонт, отправляясь в военный поход, оставил в храмовой казне большую сумму денег, которой могли по своему усмотрению распоряжаться жрецы. Храм ссужал деньги под проценты, вел другие хозяйственные операции. Храм служил архивом греческого города. Между колоннами святилища выставляли каменные плиты с важнейшими постановлениями государства и законами, а также списками иностранцев, которым город давал право гражданства. Типы деятельности, подлежащие нормированию, естественно, не ограничивались только культовыми мероприятиями или праздниками, сопровождавшимися конными, гимническими и музыкальными состязаниями. А если учесть соперничество греческих храмов за право первенства во всей Элладе, то можно представить, сколь разнообразной оставались общепринятые типы деятельности, конституируемые наличием храма.
     Нормы, которых придерживались древние греки, определяли не только их действия в отношении храма, но и формировали намерения. Так, Ксенофонт, с точки зрения древних греков, совершил благое дело, отдав деньги на хранение храму и завещав их святилищу в случае собственной гибели. Добрую память о себе оставил римский всадник Вибий Салютарий, пожертвовавший во II веке святилищу богатый дар – большую сумму денег, много золотых и серебряных статуй.
     У человека может быть намерение придерживаться общепринятых норм поведения. Но действия могут и не соответствовать норме, ведь само действие, по сути, есть отрешение и акт. В гносеологическом плане ошибочно судить поступок, используя лишь социальное измерение, отвечая на вопрос, насколько он хорош или не хорош для общества. Негативное действие не отражает всего поступка, т.к. даже насилие ради спасения людей во многих случаях бывает оправданным. Поэтому в текстах, священных текстах возникают формулы «Не судите, да не судимы будете...», т.к. посторонний наблюдатель не может проникнуть в ту часть поступка, которая побуждает человека к действию.
     Намерение – важнейшая составная часть поступка. Само намерение более существенно в этическом плане для человека, чем сам акт действия. Для окружающих, напротив, важнее оказывается действие, в том числе и потому, что оно связано с общепринятыми нормами – мерилами поведения человека.
     Почему Герострат сжег храм?
     Его признание о желании увековечить свое имя было вырвано под пытками.
     Психология взаимоотношений палача и жертвы подробно описана в исторической литературе. Палач навязывает своей жертве признать ту вину, которую необходимо представить на судебном процессе.
     В ситуации отсутствия исторических доказательств мы не можем исключить разных вариантов развития ситуации уничтожения храма. Например, храм подожгли жрецы, т.к. хотели скрыть следы собственных преступлений в отношении храмовой казны. Другой вариант – казнен не истинный виновник преступления, а человек, случайно подвернувшийся под руку. Уничтожение храма как кредитного учреждения или конкурента в межхрамовой борьбе хотя и может представляться очень слабой исторической версией, однако и такую возможность полностью нельзя вычеркнуть из нашего списка.
     Сомнения в подлинности вины Герострата возникают при чтении формулы общественного обвинения – «сжег храм, чтобы прославиться»... Ради славы храмы не уничтожали даже в Древней Греции. Современные попытки некоторых писателей вжиться в образ Герострата и представить мотивы поведения преступника представляются карикатурными, т.к. кроме стереотипов ничего другого не воспроизводят.
     Намерение – это как вещь в себе, скрыта от посторонних взглядов.
     История заштриховала возможность постижения его замысла. Подлинные следы намерения Герострата можно найти в культуре, например, в романе Юкио Мисимо «Золотой храм». Роман основан на реальных событиях, когда один молодой монах сжег храм в Киото.
Однако, как в случае с Геростратом, главный герой романа сжигает храм отнюдь не из-за жажды славы.
     Он проходит путь выбора между убийством настоятеля и сожжением «Золотого храма».
     Завязка романа проявляется в катастрофе личности человека. Связь между храмом и героем романа, послушником Мидзогути, оборвалась.
     Конечно, разрыв с храмом – метафора. Однако метафора привлекает нас тем, что она вплетена в ткань жизни. Не удалась карьера. Настоятель храма невзлюбил Мидзогути. Авторитет храма, цементируемый многовековыми традициями, защитой государства, не соответствовал тому, что происходило внутри храма. Глупым поступком с открыткой Мидзогути восстановил против себя настоятеля, «уничтожил все шансы стать кандидатом в его преемники и, следовательно, навек утратил возможность властвовать над Золотым Храмом». «Прослышав о том, что настоятель сурово отчитал меня, обитатели храма стали в моем присутствии вести себя вызывающе. Мой давний недоброжелатель, завидовавший тому, что я попал в университет, теперь победоносно ухмылялся мне прямо в лицо». То, что говорили миряне о храме, соответствовало суровой действительности. «Нас действительно кормили одним холодным рисом. Настоятель действительно частенько наведывался в веселый квартал. Но мысль о том, что эти старики могут точно так же обсудить и разобрать мои поступки, заставила меня содрогнуться от отвращения...»
     Мотивы сожжения Золотого Храма послушником Мидзогути чем-то объясняет толкование одним из персонажей романа преподобным Досэном коана 15 "Нансэн убивает кошку" из четырнадцатой главы катехизиса "Мумонкан". «В эпоху Тан на горе Нанчуань жил знаменитый праведник Пуюаньчаньси, которого по имени горы прозвали. Наньчуань (в японском чтении Нансэн). Однажды, когда все монахи обители косили траву, в мирном храмовом саду невесть откуда появился крошечный котенок. Удивленные монахи долго гонялись за пушистым зверьком и, в конце концов, поймали его. Разгорелся спор между послушниками Восточной и Западной келий – и те и другие хотели взять котенка себе. Увидев это, святой Нансэн схватил зверька и, приставив ему к горлу серп, сказал: "Если кто-нибудь сумеет разъяснить смысл этого жеста, котенок останется жить. Не сумеете – умрет". Монахи молчали, и тогда Нансзн отсек котенку голову и отшвырнул труп.
     Вечером в обитель вернулся Дзесю, старший из учеников мудреца. Старец рассказал ему, как было дело, и спросил его мнение. Дзесю тут же скинул одну сандалию, возложил ее на голову и вышел вон. Тогда Нансэн горестно воскликнул: "Ах, почему тебя не было здесь днем! Котенок остался бы жив".
     Вот, в общем, и вся загадка. Самым трудным считался вопрос, почему Дзесю возложил на голову сандалию. Но если верить разъяснениям преподобного Досэна, в коане не таилось ничего такого уж головоломного.
     Зарезав котенка, святой Нансэн отсек наваждение себялюбия, уничтожил источник суетных чувств и суетных дум. Не поддавшись эмоциям, он одним взмахом серпа избавился от противоречий, конфликтов и разлада между собой и окружающими. Поступок Нансэна получил название "Убивающий меч", а ответ Дзесю – "Животворящий меч". Возложив на голову столь грязный и низменный предмет, как обувь, Дзесю безграничной самоотреченностью этого акта указал истинный путь Бодисатвы».
     Разрушение храма также и евангельский мотив. В Евангелии от Марка первосвященники, старейшины и книжники незадолго до распятия обвинили Иисуса: «Мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный» (Мк. 14:58).
     Что же было содержанием намерения Христа? Ведь речь в Евангелии идет не о разрушении храма, а о возведении нового храма. Иисус предлагает разрушить старый храм и через три дня возвести новый храм.
     Есть храм, но он не соответствует тому содержанию, которое было заложено в него изначально. В центре храма – бог, священное, но храм с течением времени выталкивает из себя все то, что первоначально было его смыслом. Как в евангельской истории со Христом и торговцами. Спаситель пришел в иерусалимский храм и вместо священного, нашел в нем торговцев. Храм возвышается на горе, а создать нечто другое, пока он есть, оказывается невозможным.
     Фокусируя внимание на историю Герострата, нужно понять, как оказался возможным такой поступок?
     Разрушение само по себе плохо, но оно и неизбежно. В этическом отношении важно знать, что разрушать, когда разрушать и где разрушать, для того, чтобы построить новое.
     Поступок ничего хорошего в себе не содержит, однако от поступка невозможно отклониться. Человек должен совершать поступки. Но из двух или несколько возможностей лучше выбирать ту, за которую не будет стыдно и в которой человек сможет примириться со своей совестью.
     Вернемся к истории с Геростратом. Что-то в ней нас необыкновенно поражает, завораживает, заставляет остановиться и задуматься над загадкой этого поступка. На первый взгляд – совершенно абсурдно-пугающее деяние: человек ради славы (причем дурной) уничтожает главную святыню – сакральную защитницу и покровительницу своей земли и своего народа.
     Но дело здесь не в этой кажущейся иррациональности поступка.
     Если бы Герострат разрушил чужой храм в чужой и враждебной стране, или наоборот, чужеземный Герострат из враждебной страны разрушил бы тот же самый храм Артемиды в Эфесе, то ничего необычного и абсурдного в этом действии не было бы (ни тогда, ни сейчас). Вполне возможно, что в обоих случаях, как чужеземный, так и эфесский Герострат обрели бы вполне добрую славу в своих землях, как уже упоминавшийся в статье реальный исторический персонаж – Карл, разрушивший языческие святыни в своем саксонском походе. Пугающая странность поступка Герострата Эфесского состоит в том, что он поднял руку на свою святыню, находясь в зависимом от нее положении (ведь он был представителем эфесского народа, которому покровительствовала Артемида). При этом он не предложил никакой другой святыни взамен и не заявил, ради какого бога он это делает. А может Герострат полагал, что совершив этот поступок, он сам станет богом, а слава (ради которой он, по распостраненному мнению, и совершил свое деяние) будет являться лишь необходимым приложением к его обретенной божественности. В этом свете поступок Герострата не кажется таким уж абсурдным и непонятным, ибо сравняться с богами (или по крайней мере потягаться с ними силой, умом, хитростью и т.д.) – вполне типичная установка многих античных героев.
     Между прочим, Иисус, как мы помним из Писания, тоже устроил погром в главном иудейском храме на том основании, что это дом Его Отца (а значит и Его), а иудеи превратили его в «вертеп разбойников», базар, меняльную контору и прочую «мерзость». Направленность этого действия Иисуса в чем-то схожа с действием Герострата: я разрушаю храм одного бога не ради другого бога, а потому, что я сам и есть бог; а значит я значимей или соразмерен по значимости этому храму и стоящему за ним богу.