Александр Внуков

Необразованное образование

    Прежде чем обратиться к предложенным Гуманитарным семинаром к обсуждению статьям Виктора Гущина, я хотел бы прояснить свою позицию.
    Любые события, активно прожитые и неоднократно подвергавшиеся анализу и переоценке, все равно таят в себе смыслы, выявление или наоборот – не-выявление которых дает картину сегодняшнего состояния умов, предопределяя тем самым будущие события. Так что в общественном разговоре по «мотивам» прожитых лет должны быть заинтересованы все, в том числе и те в нашей стране, кто принципиально отказывается говорить и читать по-русски. Так демонстративно позиционируют себя служащие Министерства образования Латвии. Между тем, сейчас у нас в образовательной сфере наметилось какое-то затишье, лишь изредка нарушаемое «шуршанием» министерских отчетов и довольно вялых инициатив. Такое впечатление, что все повыдохлись, «откукарекав» свое. Напряжение же сохраняется, а попытки скрыть тревогу лишь увеличивают его. Не разделяя этих страхов и озабоченностей, а вернее – отодвигая их на соответствующее им место в ряду жизненных проблем, считаю необходимым заранее прояснить некоторые из своих взглядов.
    ПЕРВОЕ. Всякий, настаивающий на своей правоте, и отстаивающий ее как объективно существующую, имеет в качестве основания своих умозаключений ложное представление о том, что все мы живем среди предметов и действий. Подлинная же объективность имеет несколько другое основание: все мы существуем также и в пространстве смыслов предметов, а также в пространстве смыслов действий. Признанием такого положения является делегирование каждому человеку права обладания смыслом происходящего, открывающегося только ему. Этим предуведомляю, что, высказывая свое видение происходящего в латвийской сфере образования, я не имею никаких намерений кого-то радовать или огорчать. Просто не могу высказывать иное (в угоду кому-либо), так как это было бы предательством по отношению к самому себе, потерей самого себя.
    ВТОРОЕ. Мне хочется надеяться, что в подавляющем большинстве случаев мне удалось сохранять позицию человека, стремящегося понять и объяснить происходящее для себя – чтобы соответствовать моменту, т.е. быть адекватным. В любой момент я старался сохранить позицию ученика, который хочет усвоить урок. Об «учебных» успехах судить не берусь – каждый из нас несовершенен и плохо видит себя самого, однако выставляемые «жизнью» оценки признаю как объективные. (Поэтому и необходимо, чтобы вокруг были нормально образованные люди, само присутствие которых создает атмосферу, способствующую самосовершенствованию других). И в этом плане, какие бы «учителя» ни встречались на моем жизненном пути – их влияние было во благо. «Подготовленность» их меня не смущала.
    И ПОСЛЕДНЕЕ. Я с самого начала осознавал, что правых в «борьбе», развернувшейся в сфере образования, нет, и победителей быть не может.
    Куда мы идем и за что боремся?
    Грубо попирая авторскую волю, в своем обращении к тексту Гущина я начал с простенькой мыслительной манипуляции, снимающей вялость. Я расположил его текст «Из опыта борьбы...» в хронологической последовательности, переместив первый абзац с упоминанием 2006 года в конец текста. Тем самым более рельефно обозначился конечный результат пятилетней «борьбы» – «...сегодня нет никаких возможностей дать детям нормальное образование – учителя запуганы, нет хороших учебников, администрация выслуживается перед властью...». И тогда сам пафос повествования, авторские оценки событий, а главное – людей, как упоминаемых, так и вольно или невольно «окопавшихся» по обеим сторонам «линии фронта», оказались более четко представленными в своей прозрачной неоднозначности. За то ли боролись?
    Завершая «опыт» и констатировав относительную победу оппозиции (а как же иначе?), г. Гущин зафиксировал успех и противоборствующей стороны: механизм разрушения русской школы запущен «и пока ничего не свидетельствует о том, что этот механизм может быть остановлен». Осознавая, видимо, неравнозначность достигнутых успехов и как бы вселяя бодрость в сотоварищей – не все, мол, еще потеряно (заодно припугивая коварных «ворогов»), появляется на сайте Гуманитарного семинара еще одна его статья «Запад требует...».
    В этой публикации в качестве побеждающих аргументов приведены постановления и рекомендации различных европейских Советов, Комитетов и прочих учреждений, а также оценки и высказывания должностных лиц с трудно выговариваемыми именами. Кто знает, возможно сторонники г. Гущина, убаюканные этой информацией, сидючи на печи, терпеливо дожидаются прихода победы? Мой же опыт личного взаимодействия с одной из упомянутых структур – в начале 90-х годов с ОБСЕ – позволяет с уверенностью утверждать: Запад не требует, а просто реагирует на раздражитель. Почти автоматически. Потому что, когда требует, то устанавливает сроки и добивается требуемого, как, например, произошло с закрытием в Латвии производства сахара. А вот от той или иной реорганизации латвийской образовательной системы еврочиновникам и стоящим за ними структурам никакого навара не светит – зачем им здесь всерьез чего-то требовать? Бюрократы – они и в Африке бюрократы: европейские чиновники действуют в рамках своих предписаний, латвийские соблюдают свои государственные установления, а то, что зачастую обнаруживается нестыковка в «бумагах» (они вежливо будут улыбаться и в лучшем случае недоумевать бестолковости наседающих) – это вопрос не к ним, а к кому-то третьему или пятнадцатому.
    Мониторинг положения дел в Латвии, проведенный в начале 90-х, по моему разумению, той же ОБСЕ, позволил Западу полностью расслабиться в отношении «пушистенькой» Латвии, признав ее неспособной нанести ущерб откормленной и самодовольной Европке. Да и демократическая риторика убаюкала иностранцев, посчитавших, что перед ними вмиг переродившиеся люди, а не те же советские. Этот инфантилизм и подкормил местный национализм. А что изменилось-то в главном? Раньше семимильными шагами двигались к коммунизму, сейчас с таким же усердием устремились к латышской Латвии. Если раньше было разделение на коммунистов и беспартийных, то сейчас роль авангарда приписали латышам, а умение говорить по-латышски (просто говорить!) стало качественной личностной характеристикой (болтливость как бы сама собой перешла в разряд добродетелей). Достижение стратегической цели, естественно, потребовало перестройки образовательной системы и перевода русских школ на латышский язык обучения. Вполне логичное революционное решение, ускоряющее процесс достижения. Вот только Европка, будь она Европой, уже с самого начала знала бы, к каким последствиям может привести стремление следовать некоторым очень уж дорогим человеческому сердцу идеям и идеалам.
    И здесь, чтобы определиться, с кем на самом деле осуществляется сотрудничество, не худо было бы как-то обозначить некоторое различение (приводящее, так сказать, в чувство) между этой самой Европкой, которую нам показывает официальное телевидение и (вынуждено) цитирует г. Гущин, и западной цивилизацией. Не собираясь заниматься агитацией за тех или других, и полагая это личным делом каждого (разобраться), здесь лишь отмечу, что последняя, будучи выросшей из основ, заложенных христианством и античностью, в отличие от Европки, знает, например, что:

    Автор этих высказываний Нобелевский лауреат Хайек Ф.А., а взяты цитаты из его труда «Дорога к рабству» («Новый мир», 1991,№ 7,8).
    Отсюда вытекает совершенно не праздный вопрос, который (известно ли почему?) даже не ставится: « В какую Европу мы идем?», - а, по мнению некоторых уже пришли? Без ответа на него не понять, чем в реальности для каждого жителя, общества и самого государства оборачивается засевшая в головах фикция (явно крапленый козырной туз) – латышская Латвия? Каковы побочные, так сказать, последствия этого демарша, помимо уже «завоеванной на века» сладости этнического доминирования?
    Ответ мне представляется очевидным. Если коммунизм есть советская власть плюс еще что-то, то в нашем случае «плюсом» является - зоологизация всей страны, т.е. потеря людьми самих себя, прозябание под девизом «человек человеку – господин волк» и потеря всяких ориентиров – что хорошо, а что плохо; где верх, а где низ и т.д., т.е. снятие с себя ответственности за слова и дела. В следующей части я и попытаюсь это проиллюстрировать, опираясь на свой опыт взаимодействия со сферой образования...
    Цель школы – всех школить?
    Латышская Латвия как идея – родная сестра коммунизма. Как практики, обе «сестрички» визуально, возможно, и различимы, но воплощения их единого «духа» дают схожие результаты, по сути своей трагические. Где теперь СССР? Я не желаю ни одной стране, в том числе и Латвии такую же участь, и потому для меня ответ на этот вопрос связан с тем, что понимается под словом «образование». А понимается, оказывается, разное.
    В данном случае не имеется в виду разновидность непонимания, которая возникает, когда, произнося это слово, один говорит о процессе обучения, а другой подразумевает цель – дать образование. В таком разговоре всегда кто-то «отсутствует» – « слышал звон, да не знает, где он». А поскольку этими двумя значениями данное слово не исчерпывается, а знающих это слово (ранее слышавших) и только потому желающих высказаться, всегда находится предостаточно, то в результате получается такая «каша», такой мрак и хаос, в котором не представляется никакой другой возможности «разобраться», кроме как еще более запутаться в смыслах.
    Я говорю о значении слова «образование», понимаемого в непременном сочетании с другим словом – образование человека, при этом, осознавая как данность, что человеком можно и не образоваться. Как, например, не образовался в человека булгаковский Шариков. В статье «Образование без педагогики: латвийский путь?», я предложил две крайне разведенные «точки» развития – инфантилизм и зрелость, т.е. человек может образоваться в зрелого индивида, а может остановиться на какой-то стадии развития, при этом рожая детей, занимая должность и т.д. Можно в зависимости от контекста использовать термины «объект» и «субъект», можно использовать метафизические понятия «мертвый» и «живой». Не суть. Важно признать, что каждый родитель, учитель, руководитель процессом образования и воспитания желает, чтобы его ребенок вырос «живым» человеком. Желает того же и государство, естественно. И вот теперь, отвечая на вопрос: «Почему развалилось государство?», я предполагаю (связывая это с образованием), что в какой-то момент в СССР количество «инфантилов» превысило некий критический рубеж, что и послужило распаду этого сообщества. Отсюда, как естественная необходимость, возникает другой вопрос: «А что же надо делать, чтобы каждый человек обретал зрелость?». И вот здесь я должен констатировать, что в таком виде он у нас даже не ставятся. Более того, настойчиво создается мнение, что никогда раньше он также нигде и ни у кого не стоял и никаких, скажем так, наработок нет. Иными словами, раньше люди об этом не думали – история перечеркнута, ее не было, люди жили зря?
    Никого даже не смутило, что умение изъясняться по-латышски стало единственным показателем зрелости, а соответствующий сертификат – этому доказательством.
    Теперь о нашей латвийской специфике (единичности).
    Примеры из жизни я могу и буду приводить лишь те, которые так или иначе связаны с моим личным «вкладом» в ситуацию – активным или пассивным. Значит, даугавпилсские.
    Один из моих сыновей итоговое сочинение за 9 класс написал по теме «Мой любимый литературный герой». Естественно, я захотел почитать это сочинение и обратился к директору 9 СШ. Она мне категорически отказала, мол, ни один родитель у нас такого не требует, не дам и вам. Пришлось написать заявление (заверенная копия у меня есть в архиве) и распоряжением руководителя городской школьной управы мне назначили место и время для ознакомления. В кабинет инспектора его доставила школьная делегация из трех учителей. В их присутствии (и инспектора, конечно же) я его прочитал, поблагодарил и, уходя, услышал реплику в свой адрес: «А нас, зачем сюда вызывали?» Единственное, что мог посоветовать пришельцам – задать этот вопрос их директору. В чем специфика? А в том, что администратор, успешно переводящий обучение в школе с русского языка на латышский, волен совершать любые антипедагогические действия, не неся за последствия никакой ответственности. В эту же школу не приняли моего младшего, хотя его братья обучались там. Объяснили – результат тестирования плохой, а протоколы, конечно же, не показали: профессиональная тайна.
    Так выпало – один из сыновей окончил школу в 2000 году. По всей республике это были дети, которых в 10 классе заставили определять обязательные учебные предметы. Министерство образования Латвии признало впоследствии порочность такой практики и отменило ее, выразив что-то вроде сожаления. (Как в том анекдоте, где инструктор вызвался за деньги переносить туристов через пропасть и, когда один выскользнул из его рук и полетел вниз, он подумал, мол, и черт с ним, рублем). А учителя? Они сожалели? Что вы, даже не запомнили этот «инцидент». Уверен, что среди участников Вселатвийских родительских собраний, были и они.
    А вот из жизни самых передовых школ Даугавпилса. Когда организовывалась Русская гимназия (ныне Русский лицей), я на кабине водителя трамвая прочитал объявление (и оно есть в моем архиве), в котором обещалось: «Мы дадим Вашим детям...» и следовало перечисление. Сразу понял, что своих туда не поведу - халтура. И действительно, как оказалось на самом деле, им нужны были только самые-самые лучшие. А остальные: что и как? Чем все это рано или поздно оканчивается, нетрудно понять из интервью директора другой школы («Наша газета», 13 февраля 2001 г.). «Относитесь к школе трепетно», призывает руководитель образовательного учреждения. Вдумайтесь: обращая свой взор к школе, родители должны испытывать физическую и внутреннюю дрожь, сильное волнение, страх (С. И. Ожегов. Словарь русского языка, стр.719). Оказывается, такое наше состояние ей надобно для того, чтобы самореализовываться, ведь ее жизненный девиз - «Если человеку плохо, и ты можешь ему помочь – сделай это!». Госпоже директору не ведомо, что ни по самоприказу, ни по просьбе извне, никто не сможет вызвать в себе такое состояние – человек не так устроен. Вышколенные приспособленцы, те – да, могут по приказу изобразить и восторг, и трепет. И забота у них одна – сделать все, чтобы никто не осмеливался стать самим собой. Госпожа директор считает, «что любому ребенку нужно дать шанс». Там, где такое позволительно не только высказывать, но даже помыслить, ни у кого из детей нет шансов, нет гарантии, нет защиты. Сами же «шансы» можно дарить, покупать или обменивать – но все это к педагогике никакого отношения не имеет. Это дети, приходя в класс, дают учителю шанс доказать, что он учитель. Заканчивается такая «педагогика» тем, что родителю говорят: « Мы давали вашим детям то-то и то-то (перечисление из объявления) и у них был шанс, но ни они, ни вы им не воспользовались – сами и виноваты». На халтурщиков «самых-самых» детей не напасешься – кривую нормального распределения Гаусса нельзя отменить ни демократическим голосованием, ни приняв государственный закон. В чем здесь специфика? Все в том же – в возможности проявлять своеволие: что хочу, то и слышу, что выгодно, то и говорю. Здравые люди поговаривают об изменении критериев оценивания работы школ – ЗУНы не должны быть подавляюще главенствующими. Вы думаете от этого талантливых учителей, подготавливающих победителей международных олимпиад по предметам школьного курса, станет меньше? Ошибаетесь, господа. Что здесь специфического? Да хотя бы то, что участники (я уж не говорю о разжигателях) латвийской «педагогической войны» вряд ли сумеют (если вообще сумеют) быстро адаптироваться к «мирной» жизни.
    А министерские тети и дяди, у которых один «язык» на языке? Они из своих кабинетов (в открытую!) призывают приобретать выгодные специальности – юристов, экономистов и др., да при этом говорят о конкурентоспособности. Родители, оказывается, обязаны развивать в своих детях стремление и силу «передушить» соперников (детей других родителей) с тем, чтобы занять Его Величество Место в какой-нибудь иерархии.
    О том, что нас стремятся поссорить друг с другом и с нашими детьми, я тоже хотел бы поговорить на родительском собрании и даже обосновал эту идею и принес в редакцию городской даугавпилсской газеты, упоминаемой в «Отчете...». В начале и середине 90-х меня там печатали, правда, хозяин издания каждый раз ворчал: «Вы пишите для 15 человек, а у меня 37 тысяч подписчиков». Но, повторюсь, печатал.
    Называлась заметка «Чьи наши дети?». Это была реакция на прочитанное в «Диене», тогда еще выходившей на русском языке, интервью одной матери трех малолетних дочерей. Но не простой мамы, а бизнесвумен. По ответной реакции хозяина я понял, что в 1999 году с этими пятнадцатью случилось что-то непоправимое. Сейчас текст заметки я все же приведу:
    «Обоснование необходимости педагогического труда ныне зиждется на предельно упрощенной, антипедагогической по сути, но житейски убедительной аксиоме об изначальной неподготовленности детей к жизни. Это незамысловатое воззрение позволяет беспардонным взрослым признать себя как бы более приближенными к Богу, нежели дети, что и дает, якобы, право по собственному разумению осуществлять подготовку несмышленышей к жизни, называя это воспитанием. И уж совсем тривиально взрослые разбираются межу собой, выстраивая целую иерархию продвинутых – от имеющих просто дипломы о специальном образовании, затем бакалавров, магистров и т.д., до самого г. Министра, которого назначают наиболее продвинутые из преднебесной канцелярии, т.е. настолько образованные, что им совершенно и не обязательно иметь специальное педагогическое образование.
    Родители, естественно, в эту иерархию не входят, им отведена роль этаких легкомысленных поставщиков педагогического “сырья”. И я не вхожу (хотя имею диплом доктора педагогики), но вовсе не из-за того, что отказываюсь иметь картоночку размером с проездной билет о знании гос. языка на высшую категорию, а по другим причинам. Личным и профессиональным. Картоночка, как известно, превратила мой диплом в бумажку – ну и ладно: я не принадлежу к тем, кто верит, будто человек-специалист рождается из бумажки или, уж простите, ею “делается”. Это убеждение, к слову, не позволяет мне интегрироваться в современное латвийское общество.
    “Детей надо любить, а воспитывать их должны профессионалы” (Диена, №189, 16 августа 1999 г.), – на полном серьезе внушается родителям, и от удушающего воздействия подобной пропаганды не защищен никто. Чтобы нормальный человек поверил в эту ахинею, над ним надо изрядно поработать, чем и занимаются те же люди из иерархии. Они подготавливают родителей этак исподволь, негласно (и в этом смысле бесплатно), что в наше время, памятуя о сыре в мышеловке, почему-то никого не настораживает. Просто такие мы родители? Ослепли от любви к детям? Или и того хуже?
    Рядовым учителям строго-настрого запрещено заниматься политикой, и они свято блюдут это государственное предписание, отодвигая за пределы актуальности все вопросы, связанные с пониманием той сложнейшей совокупности явлений и отношений, которые стоят за словом “жизнь” – к которой-то, собственно, и идет подготовка. Между тем, любые взятые произвольно истолкования словосочетания “достойная жизнь” ну никак не вяжутся с имиджем наших благодетелей: ни с престижем профессии, ни с социальным статусом нанятых работников, ни с вознаграждением за труд.
    Ни для кого не секрет, что “профессионалам” задаются такие цели деятельности, создаются такие условия для “творчества”, вырабатываются такие критерии эффективности их труда, при которых именно наши дети оказываются самыми несовершенными, самыми проблематичными “элементами” стройной и отлаженной образовательной системы. “Специалистам” ну никак не угодишь: и к садику-то наши дети не готовы, и к школе не подготовлены, и к контрольным, зачетам, экзаменам и др. И стыдно становится самым легкомысленным из родителей за своих дитятушек, и стараются они угодить всем и каждому из иерархии, имеющему претензии и предъявляющему требования. Тут-то – с запозданием – можно констатировать, что мышеловка-то и сработала: прихватизация очередной родительской души свершилась – цель достигнута.
    Отбросив всякие там “второстепенные” физики, химии и физкультуры, проиллюстрирую эту мысль на известной всем ситуации с незаконнорожденной (придуманной), но модной сегодня“ языковой проблемой”, которая подобно пляске Св. Витта, подвергает непредсказуемым конвульсиям каждого, кто пожелал признать её педагогической.
    Начав “великую гражданскую педагогическую войну” обе известные всем противоборствующие группировки перемигнулись – несмотря на существеннейшие между собой разногласия, считать друг друга профессиональными. И началось…
    Министерские: призвали русскоговорящих родителей отдавать своих детей в латышские детские сады и школы и тут же запустили служебную директиву о нежелательности, ограниченности приема их в однородные латышские детские коллективы из-за возможных негативных последствий для развития последних.
    Их (якобы) оппоненты, декларируя приоритет образования детей на родном языке, тут же вступили в торг по поводу процентного соотношения учебных предметов, изучаемых на родном и государственном языке.
    Липучая настойчивость и настырность “профессионалов” в уверениях правильности и научности только ими предлагаемого варианта, сделали свое дело: из внимающих им родителей одни впали в буйство, другие в апатию. То же происходило, кстати, в лаборатории И.П. Павлова с жучками и полканами, когда два строго отработанных условно-рефлекторных механизма, радикально противоположные по своему действию, включались одновременно и сталкивались в конфликте.
    Этот-то результат как раз и устраивает разжигателей войны, которые, без сомнения, сумеют извлечь из создавшейся ситуации максимальную для себя выгоду, каким исходом бы не закончилось “побоище”. Все, кто выживают – выживают хорошо.
    Родителям действительно надо собраться, но по-семейному, т.е. не информируя представителей госструктур и не приглашая на посиделки “профессионалов ”хотя бы по той простой причине, что они не признают и не видят “...таящийся всюду антагонизм между семьей и школой, несмотря на видимый их союз между собой”. Замечу, что В. В. Розанов, чья книга “Сумерки просвещения” – откуда и взята цитата – вышла аж в 1899 году, имел в виду естественный антагонизм, не принижающий значимости ни той, ни другой общественной институции, а отнюдь не заведомую и предвзятую их враждебность. Исток ее очевиден: наша школа, совершенствующаяся лукавым человеческим умишком, т.е. учреждение искусственное, надуманное, признается важнее и значимее естественного содружества людей, основанного на любви – семьи.
    Собраться родителям надо, чтобы озаботиться самими собой: а не являемся ли мы для детей такими же “благодетелями”, каковыми для нас являются “профессионалы”? Да и не плохо бы определиться – чьи наши дети?
    Предвижу в некоторых из читателей внутренний дискомфорт от прочитанного. Не старайтесь от него избавиться, более того – его надо длить, не разрешая действием. Это и есть душевный труд и, если повезет, счастливчики сами определяют контуры и зигзаги собственной Судьбы. Такова может быть участь любого “Я”: человека, семьи, школы, фирмы, города, страны. Елей дружеского общения, так милый сердцу обывателя, ничего не дает в плане личностного развития».
    Как нетрудно заметить, идеи родительских собраний могут быть различные, и мои условия во вселатвийских не были выполнены. Это позволяет мне не вдаваться в тонкости перипетий «борьбы», а попытаться подступиться к неким «тайным путям порядка» и поразмышлять о происходящем, имея и их в виду. Это когда мы, люди, полагаем, что происходит то-то и то-то, а потом вдруг узнаем, вернее, к нам приходит понимание (если повезет и хватит сил признать), что на самом деле происходило что-то совсем другое. И тогда, что? Какова реакция? (существеннейший, но в силу рада причин, не учитываемый, момент человеческого развития... в то или иную сторону).
    Пока в министерских коридорах, штабах политических партий и общественных движений, на газетных полосах и городских площадях велась всенародно видимая «борьба» за качество образования, в школьных стенах – не на латышском и не на русском языках, а на английском проходили «Дебаты». Это такая занимательная и образовательная игра учителей и детей, когда на какое-либо утверждение дети одной команды приводят доводы сначала «с одной стороны», а потом, в корне изменяя позицию, стараются убедить других, доказывая правоту «с другой стороны». Завелась эта (на мой взгляд) «плесень» в школьных стенах давно, в 90-е годы, когда еще английский преподавали заезжие волонтеры-ковбои из Австралии. Это были времена, когда Европка вздумала учить Латвию демократии, и надо было «нарабатывать» у будущих «европейшек» навыки критического мышления, развивать умения слышать оппонента, складно аргументировать и т.д. Без Сороса, конечно же, не обошлось. И сейчас продолжают играть (центр в Лиепае), выявляя победителей школы, региона, республики. Я беседовал с некоторыми учителями английского (не многими) – охладевают со временем они к этой соросовской инициативе, объясняя каким-то внутренним сопротивлением. Не составлялось ли в результате у детей «собственная» точка зрения, в объеме которой беспроблемно сосуществовали противоположные, отрицающие друг друга постулаты? Сами же учителя на вопрос: «Можно ли без «дебатов» обучать английскому языку?», – отнюдь не были однозначны в ответах: мялись и мямлили. Мои собеседницы соглашались, что в реальной жизни необходимо принимать однозначные решения, причем, без времени на раздумье; быть радикальным, чтобы суметь выявить проблему, т.е. иметь «хребет», четкую жизненную позицию; что люди без твердых убеждений, с неустойчивыми, легко меняющимися взглядами легковерны, склонны к послушанию – ими легко манипулировать, «купить за понюшку табаку»; что словам верить нельзя – кто бы их не произносил, на каком бы языке они не звучали; что слова надо понимать. Однако признавать «дебаты» из рук вон никудышным занятием, отказывались, начиная долго объяснять методику ее проведения.
     Мне же видится в этом подходе нечто антипедагогическое в том смысле, что позволяет или как-то узаконивает в человеке право на ошибку, от которой можно отмахнуться, забыть и не сожалеть. И уж конечно не отчаиваться, и особо не переживать – исправимо. Очень легко исправимо; пустяки, с кем не бывает, можно и по-другому. Варианты есть. Времени предостаточно. Не так, так этак – разницы никакой. Главное – думай, вертись и держись. Это же естественно: «Лес рубят – щепки летят».
     Подобной «игрой» увлекается и старшее поколение – для них «заводилой» выступает повседневность. Особый размах ее пришелся на 90-е годы, когда, идя к латышской Латвии, стали строить демократическое государство. Но и сейчас она в разгаре, пополняясь все новыми, все более молодыми «участниками» – подрастающим поколением… Тогда все поняли, что надо «мыслить» широко, как проявление демократии осознали свое право «мыслить» как «душе» угодно и никого не смущало, что «душе» угодно было «мыслить» так, чтобы было выгодно только себе.
     Это только те, кто на житейском уровне соприкасаются с точными науками, знают, что варить два разных супа в одной кастрюле не стоит: вкуснее не будет. Не то, оказывается, представление у почитателей наук общественных. Варят, объявив свободу: черпай свое из кастрюли, вылавливай – никто не препятствует. Иных «поваров» от плиты не оттащишь – просто страсть какая-то… Каждый раз новое «блюдо», никаких повторов. К чертям традиции и вековые национальные предпочтения. Избираются в «повара» наперегонки. Так что объяснимо, почему воздушное пространство наполнилось и пропиталось дополнительными ароматами в виде споров, доказательств, воплей, проектов, сарказма, соплей и прочих специй, а интеллектуальная атмосфера перенасытилась языковыми извращениями и подменой смысла слов.
     В этой суете как-то не заметили, что исчезли (как и не бывало) куда-то всякие ориентиры: правд стало столько, сколько каждый пожелал иметь в тот или иной прожиточный момент. (Как потомки со всем этим будут разбираться? Наверняка, историки продолжат спорить...). А ведь и то правда – бывшее, т.е. случившееся, уже не сделаешь не бывшим. Ну, разве что – заболтать все, замазать словесами, и самим в это поверить? Что во всем этом – с одной стороны, а что с другой?
     Старую, износившуюся деталь или всю машину нельзя починить так, чтобы она стала лучше новой. Нельзя ее все более и более «совершенствовать» и «образовывать». Согласны? Так почему же изначально надо представлять детей такой «рухлядью»? Поразительно, какой искренний энтузиазм, и какой мощнейший приток энергии вызывает это, искажающее реальную действительность, представление. Последствия, кстати, видят и ощущают все: наркомания, преступность, брошенные дети и др. Но адекватна ли реакция? Создаются какие-то дополнительные министерства по защите прав детей, строятся новые детприемники и детдома, устраиваются агитационные мероприятия, на которых слово «любовь» произносится чаще других, создаются телефоны доверия и др. Правильно, конечно, но...
     Позволю себе привести пример, доказывающий, что можно слышать... и не слышать. Как свободный корреспондент, я побывал на одном собрании и мою заметку выставили на информационно-новостном портале г. Даугавпилса ( http: // www . gorod . lv /).
     «От кого защищают наших детей социальные институции?»
     «Вопрос, вынесенный в заголовок, я адресовал в президиум семинара на первых же минутах его работы. Сам семинар назывался: “Межинституциональная модель сотрудничества учреждений, работающих с семьями, в которых есть дети” и прошел он в зале заседаний городской думы 23 февраля 2007 года. Собралось более 60 представителей отдела образования, полиции, Красного Креста, семейных врачей, школьных психологов, социальных педагогов, центра “Яуниба”, кризисного центра и др. госучреждений. Отчитываясь за работу, все без исключения указывали на тесное сотрудничество, за что и благодарили друг друга, радуя г. Солдатенок, главную городскую защитницу прав детей. Господин Дукшинский, как руководитель новой подкомиссии 9 Сайма по этой самой защите, заверил собравшихся о проделываемой работе “наверху”, о поправках в законодательстве, которые возможны для усиления этой работы.
     Между тем, из всего сказанного, никак не вырисовывался образ этого самого Зла, угнетающего наших детей, и потому никак нельзя было понять: от кого же их защищают?
     Пытаясь как-то добиться своего, я для работников государственной инспекции по защите прав детей (располагающихся по ул. Иманта, 9) несколько адаптировал и конкретизировал вопрос: ”От кого в большей степени исходит угроза в адрес детей: со стороны образовательных учреждений или от семьи?”, – т.е. попытался определить их ежедневный маршрут – в какую сторону они чаще ходят по службе? Никакой статистики, оказывается, у них нет, и было видно, что они убеждены в том, что нескончаемая реформа в сфере образования действует на детей благостно и успокоительно.
     Если данное собрание являлось частью какого-то проекта, на реализацию которого наивные западные инвесторы выделили средства, то без сомнения – все деньги будут разложены по каким надо кошелькам. Но вот убавится ли опасностей для детей – утверждать бы не стал. И вот почему. Укрепление государства может и должно осуществляться по пути развития гражданского общества, но вот представителей общественных организацией нигде не было видно. А “собирание ресурсов и объединение усилий” (как отметили в благостном отчете по поводу семинара на телевидении ”Даутком”) – пустая трата времени и усилий без понимания того, что ОТВЕТСТВЕННОСТЬ – НЕ ДЕЛИТСЯ.
     Более четырех часов продолжалось собрание, и Зло в это время должно было корежиться в судорогах и забиваться в глухие щели, но оно даже и не подозревало об опасности и не думало ни от кого прятаться».
     Появился на сайте и один комментарий.
     «Фанат» написал: «Александр! Я не согласен с Вашим отрицанием катастрофы в городском волейболе. (А.В.: я печатаю и спортивные репортажи). Но здесь Вы подметили существенные моменты работы думы – побольше шума (Даутком помогает) при уже сегодня очевидных итогах этой компании. Если Дукшинская не решит сама проблемы с защитой детей от непрофессионализма в школах, то никто за нее это не сделает. Были ей предложены конкретные предложения, но так как они не последовали от людей круга Риты, то она ограничилась дипломатией и вовлекла в это еще и директоров».
     Пояснения: Ольга Дукшинская – председатель школьной управы г. Даугавпилса. Рита Строде – мэр г. Даугавпилса.
     Как правило, на выдохе произносятся сожалительные утверждения, типа: « Если бы у нас в Латвии был хоть один психолог». Юрист, экономист... Между тем, все науки – это не какие-то особые, не весть где располагающиеся сферы, куда можно попасть, начитавшись книжек и сдав экзамен. Они все в человеке, и их развитие связано с цивилизацией, а не мракобесием. О каких науках в латвийской образовательной системе можно говорить, если научные проблемы решаются путем голосования, где длина и гибкость языка определяют вариант решения и, только лишь в случае признанной кем-то «лояльности», конкуренцию «языку» составляет формальный факт причастности к «команде» или же толщина бумажника? Слышал, что (от такой жизни?) молодежь бежит из страны, а специалисты разрабатывают экономические модели ее возвращения на родину. Ну-ну... Бежит-то она на Запад, а попадает в распростертые лапы Европки. К сожалению. Жаль, конечно, что у нас в Латвии нет ни одного психолога.

* * *

     На разных языках говорят люди по-русски, прошедшие различный жизненный путь. А словами пользуются одними и теми же.
     На разных языках говорят люди по-латышски, прошедшие различный жизненный путь. А словами пользуются одними и теми же.
     На разных языках говорят люди по-английски, прошедшие различный жизненный путь. А словами пользуются одними и теми же.
     На одном языке говорят все младенцы мира, находясь в колыбельке – человеческом.
     Какой путь мы способны определить для наших детей, чтобы они умели общаться и лучше чем мы понимали себя и друг друга?