Гуманитарный семинар SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS: философия, история, образование

     Сергей Мазур – Начнем с того, как в истории Латвии эпохи Второй республики образовывались новые государственные и общественные институты.
     Дайнис Знотс – Ты знаешь, есть одна такая хулиганская версия, что Советский Союз развалил М.С. Горбачев в 1987 году, сам того не понимая, когда в 1987 г. приняли закон об индивидуальной и кооперативной деятельности.
     С 1987 г. как из пушки начали образовываться кооперативы, возникло кооперативное движение. В Латвии, когда Председателем Советов Министров был Вилнис Брэсис, пошла волна образования яунсаймниеков (новохозяев) в сельском хозяйстве. С того времени земля стала сдаваться в аренду, и одновременно пошла первая мелкая приватизация. Образовалось достаточно много мелких, но самостоятельных хозяйственных структур, с которыми совершенно не могла справиться банковская система. Одновременно тогда в Советском C оюзе началась банковская реформа, когда начали вводить двухуровневую банковскую систему. Существовал Госбанк и «Промстройбанк». Одновременно стали образовываться куча новых банков – «Жилсоцбанк», «Агробанк» и т.д.
     В Латвии первый коммерческий банк, который образовался – Межрегиональный банк «Балтия». Его офис находился на ул. Кугю. Вторым по счету был «Рижский коммерческий банк». Сначала появились хозяйствующие субъекты, а вслед за ними – финансовая система.
     Сергей Мазур – Я читал книгу Егора Тимуровича Гайдара «Гибель империи. Уроки для современной России». По-моему, Е. Гайдар критиковал создание большой массы банков, т.к. за созданием банков не было контролирующей системы финансовых потоков. Создание банков – одна из причин разрушения Советского государства.
     Дайнис Знотс – В принципе, Е. Гайдар прав. Конечно, вместе с банковской системой должна создаваться система регулирования денежных потоков. Вопрос, каким образом ее создать, откуда она возьмется?
     После установления независимости, когда создали «Latvijas Banka», он и должен был заниматься контролем финансовых потоков. На первоначальном этапе хозяйственные субъекты, т.е. участники создающегося рынка, тянули за собою развитие финансовой системы.
     До года 1994 основной статьей прибыли всех банков Латвии являлось расчетно-кассовое обслуживание. Доходило до смешного, чтобы открыть счет в каком-либо банке, надо было, в некоторых случаях, становиться его акционером. Дефицит банковских счетов был настолько велик, что банки на этом делали себе дополнительный доход. Я уже не говорю о том, что основная масса сделок в то время шла наличными, шла в долларах и т.п.
     Сергей Мазур – Дайнис, позволь задать тебе абстрактный вопрос. В свое время, сравнивая Советский Союз и Запад, а Латвия была неотъемлемой частью Советского Союза, основная сложность перевоза товара, продукции через границу заключалась в том, что рельсы в России другой ширины. Чтобы переезжать через границу, нужно или рельсы переделать, или перетаскивать груз в другие вагоны, самим пересаживаться в другие поезда. Европа и Советский Союз - несовместимые системы . А как можно было создать банковскую систему, провести денежную реформу, если те люди, которые находились в Латвии, были плоть от плоти советской системы? Люди же не знали, как делать реформу? Или все значительно проще, достаточно прочитать соответствующую книжку и провести денежную реформу?
     Дайнис Знотс – Реформу проводили методом проб и ошибок. Хотя не всегда это было так. Года два-три после введения лата я в Интернете нашел любопытный файл. Есть такое правительственное учреждение Соединенных Штатов Америки – Агентство иностранного развития, в отчетах которого (любое учреждение, получая средства бюджета США, вынуждено о них отчитываться) можно прочитать, что в 1993 г. при подготовке денежной реформы в Латвии, это агентство через государственное казначейство США оплачивало трех специалистов. Эти специалисты сидели в Латвии и помогали проводить денежную реформу. Что самое любопытное, об этом в Латвии никто не знал, ни одна газета об этом не заикалась. Ни один из членов комиссии по денежной реформе, а их было трое – Кехрис, Годманис и Репше, никогда об этом не упоминали. Но если потом задним числом сопоставлять факты, то у Репше было три советника, три американских латыша – Юрис Висниньш, профессор Джонстаунского университета; Бруно Рубэс, который до этого был менеджером по стратегии отделения концерна Фольксваген в Канаде и Улдис Клаусс, который до этого был ассистентом вице-президента по финансированию торговли «Бэнк оф Нью-Йорк». Возможно, это те три советника, хотя, может быть, были и другие люди.
     Реформа готовилась методом проб и ошибок теми людьми, которые физически были в наличии, и с учетом советов друзей.
     Сергей Мазур – Дайнис, ты можешь уточнить хронологию проведения денежной реформы в Латвии?
     Дайнис Знотс – Видишь ли, в 1991 г. юридически восстановили независимость Латвии. Денежная единица в Латвии оставалась советской, – российский рубль. Вообще-то, ты же помнишь эти времена. Три основных лозунга, которые были не только в обществе, но и переносились на хозяйственную жизнь – «Деколонизация. Дебольшевизация. Деоккупация». Как ты понимаешь, эти лозунги отнюдь не могли нравиться той стране, которая была владелицей денежной системы. Плюс вообще отношения между Латвией и Россией в те времена не были теплыми. Россия испытывала внутренние трудности, отнюдь немалые, и решала их за счет всех остальных.
     А владение финансовой системой – это очень сильный рычаг для того, чтобы решать собственные проблемы, не только внешнеполитические.
     В Латвии это вылилось в то, что в конце 1991 – начале 1992 года была страшная, нехватка наличных денег, чистых банкнот. Уже само по себе то, что цены росли, показывает, почему нехватка наличных денег – серьезная проблема. Как ты помнишь, иногда в магазине сдачу не давали, потому что нечем, физически нечем было давать сдачу. Не говоря про стратегические аспекты необходимости введения собственных денег. Чисто тактически многие проблемы Латвии можно было решить за счет введения собственной денежной единицы.
     В 1992 году ввели латвийский рубль как переходную денежную единицу между бывшим советским рублем и теми деньгами, которые появятся в будущем. Новая денежная единица должна была решить два вопроса. Первый вопрос, хоть как-то нормализовать существующее денежное обращение. Второй вопрос, подготовить денежную реформу. Как произойдет денежная реформа, было еще достаточно непонятно. Тогда шли ожесточеннейшие споры по этому поводу.
     Введение латвийского рубля сопровождалось тремя факторами. Первый фактор достаточно курьезный. Печатали рубли в объединении «Rigas paraugtipografija», находившемся на ул. Лачплеша. Когда их напечатали, оказалось, что часть латвийских напечатанных рублей украли. Было заведено уголовное дело, но чем оно закончилось, никто до сих пор не знает. Очевидно, украли не столь много, чтобы поставить под сомнение возможность введения латвийского рубля. Не так как на Украине, где украли так много гривен, что они на целый год должны были отложить введение национальной валюты.
     Второе, когда было объявлено о дате введения латвийского рубля, весь финансовый рынок замер в ожидании. Советский или российский рубль свободно менялся всеми участниками рынка на валюту. Основным игроком на валютном рынке был тогда Parex. По моим тогдашним подсчетам, он владел долей порядка шестидесяти процентов рынка. Такие мои оценочные суждения. И весь финансовый рынок тогда затаился в ожидании первого дня, первого торга – будет Parex менять рубли или не будет? Если бы Parex не начал менять валюту, то никто бы от советского рубля к латвийскому рублю не перешел бы. Parex эту денежную единицу поддержал.
     Но что произошло дальше?
     С введением латвийского рубля все хозяйственные субъекты должны были открыть в банках параллельные счета, но в латвийских рублях. То есть каждое предприятие должно было иметь два счета. Один счет, на котором были еще бывшие постсоветские рубли, и второй счет с латвийскими рублями. В первый день можно было конвертировать советские рубли в латвийские по курсу один к одному. А дальше могли вести расчеты так, как это было им необходимо.
     В какой ситуации оказались мелкие производственники?
     Как ты помнишь, у нас в Латвии тогда было еще достаточно крупное развитое производства. Сырьевая база и база комплектующих на производстве была российская. Они расплачивались российскими рублями. Рынки сбыта у предприятий в основном тоже восточные. И кредиты в банках тоже еще были советские. Поэтому, естественно, основная масса промышленных предприятий конвертировала латвийский рубль, но только ту часть своих средств, которые им была необходима для текущих ежедневных расчетов внутри этой территории. Но оказалось, о чем заранее никто помыслить не мог, и что с экономической точки зрения это было вообще немыслимо, что после введения латвийского рубля началась немедленная, постепенная и безостановочная ревальвация. Курс латвийского рубля постоянно рос. Причем это можно было понять, если бы он рос только по отношению к российскому рублю, потому что Россия находилась в ужасающем состоянии. Российская валюта могла падать долго и беспрерывно. Но латвийский рубль рос ко всему миру, ко всем свободно конвертируемым валютам. Поразительно! Невозможно было понять, неужели у нас настолько бурно развивающаяся экономика, что наша валюта постоянно растет? Этого никто не мог понять.
     Но латвийские предприятия попали в ужаснейшую ситуацию, поскольку оказалось, что хоть они все взяли свои кредиты в банках в советских или российских рублях, возвращать эти кредиты банки потребовали в латвийских рублях. Курс латвийского рубля к моменту возврата кредита вырос примерно в три раза плюс еще банковские проценты. Все предприятия «автоматом» попали в ситуацию неплатежеспособности. Ни одна война, ни одно атомное оружие массового уничтожения не может так быстро и эффективно разрушить промышленность, производство, как это сделала денежная реформа в Латвии. Как ты помнишь, это произошло в течение года-полутора. Разваливалась в то время «Альфа», разваливалась «Радиотехника», «РАФ», т.е. все подряд. «Дзинтарс» еле дышал, тоже понятно, потому что предприятие «Дзинтарс» могло хоть что-то получать в твердой валюте. И такого хода развития событий никто не мог ожидать, и ревальвация продолжалась.
     И вот, когда подходил 1993 год и готовилось введение лата, тогда, правда, были достаточно жаркие споры по поводу того, какими способами должна проводиться денежная реформа. Денежная реформа должна быть конфискационного характера или она должна быть мягкого характера? Сторонники первой точки зрения исходили из того, что, во-первых, 1992 год – это год гиперинфляции. Уровень инфляции перевалил за девятьсот процентов в год. За счет конфискационной денежной реформы можно срезать ту излишнюю денежную массу, которая была в обращении. Сторонники мягкой денежной реформы исходили из того, что уже и так все сбережения давным-давно обесценены. Народ живет либо за счет челночного бизнеса, либо от зарплаты до зарплаты. Более жесткой политики проводить некуда, поскольку шоковая терапия 1992 года показала, что такое шок, а терапии нет. Куда уж больше? Лат был введен в 1993 году в соотношении один к двумстам к латвийскому рублю. Опять-таки, было два момента. Ревальвация лата продолжалась вплоть до февраля 1994 года, когда Latvijas Banka, наконец, сказал – все, хватит, и привязал лат к SDR (Special Drawing Rights) – единице расчета Международного Валютного фонда, и стабилизировал лат по отношению к валюте, т.е. к SDR .
     Я уж не знаю ни одного аналога во всей мировой финансовой истории, чтобы новая денежная единица еще во время перехода имела бы полную, абсолютную и ничем не ограниченную конвертируемость.
     Вообще-то, есть четыре основных вида конвертируемости валюты – внутренняя, внешняя, полная и неполная, которые между собой комбинируются. Может быть полная и внутренняя конвертируемость валюты, а может быть неполная и внешняя конвертируемость валюты и т.д. Конвертируемость валюты зависит от той ситуации, в которой находится страна, и тех экономических целей, которые ставит перед собою страна. Для примера, Южная Корея, высокоразвитая страна, до сих пор не конвертирует своего вона. По плану Маршалла, когда проводилась денежная реформа в Германии, для полной конвертируемости германской марки потребовалось более двадцати лет. В Японии то же самое. В Латвии свою денежную единицу стали конвертировать сразу. Дело в том, что полная, ни чем не ограниченная конвертируемость своей валюты оправдана и совершенно необходима в условиях, когда государство проводит политику экономической экспансии. По сути дела, государство объявляет финансово-торговую войну всему остальному миру и имеет для этого достаточно ресурсов и средств. Мы это сделали сразу. Чем это закончилось, видно сегодня, когда латвийских банков практически нет. Мы латвийские банки можем насчитать на пальцах одной руки – Hipoteku banka, Parex banka, ну, что еще осталось? Все основные банки в Латвии – это шведско-германские банки.
     Кроме идеологического лозунга, что нам надо привлекать иностранные инвестиции, последовательно завоевывать доверие потенциальных инвесторов, за этой конвертируемостью ничего не стояло.
     С моей точки зрения, введение полной конвертируемости латвийской валюты оказалось серьезной упущенной возможностью для реализации хоть какой-то самостоятельной экономической политики.
     Очень любопытно, есть многие вещи, которые можно разыграть, но которые очень трудно отыграть обратно. Понимаешь, при условии ограничения конвертации легко ее отпустить, но очень трудно «зажать». Хотя надо признать, в то время не было в Латвии людей, которые могли подумать серьезно об упущенных возможностях. Сегодня в Латвии любят ругать А. Шкеле. Между прочим, А. Шкеле был первый президент министров, который потребовал от министерства экономики составления хотя бы среднесрочного плана экономического развития. Когда А. Шкеле потребовал это в 1998 г., все министерство экономики оказалось в штопоре, т.к. не понимало, что это такое, среднесрочный план развития. Представляешь, в 1991 г. независимость Латвии была восстановлена, и только в 1998 г. первый раз премьер громко заговорил, хотя бы на пять лет вперед нам надо понимать, куда мы идем.
     Действительно, ситуация двигалась отчасти методом проб и ошибок, отчасти следуя тем советникам, которые помогали Латвии, и отчасти тому пониманию, которое вычитывали в книжках.
     Сергей Мазур – Правильно ли я понимаю, что те люди, которые проводили денежную реформу, до конца не понимали последствий денежной реформы?
     Дайнис Знотс – В то время не было человека, который мог до конца понимать последствия денежной реформы. Не было нигде такого человека – ни в Латвии, ни за рубежом. Ведь ты пойми ту ситуацию. Каждый знает, как сделать из яйца яичницу, но никто не знает, как сделать обратную процедуру. Ведь все понимали, как от капитализма переходить к социализму. А как идти обратно, никто не понимал. Когда сегодня И. Годманис говорит, что нельзя сравнивать сегодняшнюю ситуацию с той, он совершенно прав. По своему драматизму инакалу та ситуация была значительно сложнее. Не говоря уже о побочных факторах – социальных, политических.
     Денежная реформа, если тебя интересует хронология, закончилась 11 или 14 февраля 1994 года, я сейчас точно не помню, это дата привязки лата к SDR. Опять-таки Литва и Эстония шла не таким путем, но очень похожим. Эстония свою крону привязала к германской марке, а Литва – к американскому доллару.
     Сергей Мазур – Какова хронология банковской реформы Латвии?
     Дайнис Знотс – Сам процесс хозяйственного развала Советского Союза породил неимоверное количество возможностей. Когда Латвия восстановила свою независимость, до принятия ею собственного законодательства, – эта свобода была абсолютной. Я не могу себе помыслить, а что было нельзя делать? К 1993 году Latvijas Banka выдал порядка 62 или 63 лицензий на банковскую деятельность. То есть, было порядка 62 или 63 банков в Латвии. Справедливости ради надо сказать, что были такие банки, которые были созданы, но так и не начали собственную деятельность. Например, AVIA банк. Банки плодились, как кролики. Это очень понятный процесс, потому что свобода ничем не была ограничена.
     Правительство в то время вынуждено было заниматься тушением всех пожаров, «дом горел». Сейм занимался борьбой с остатками Интерфронта, ему совершенно некогда было заниматься внутренними проблемами. Поэтому все законодательное регулирование появлялось «после». То есть законодательство Латвии в лице Сейма только узаконило и легализировало то, что образовывалось само собой. Ведь закон о банках был принят после того, как банки уже существовали. Закон о бирже Сейм принял после того, как биржи возникли чуть ли не в каждом районном центре. Закон об акционерных обществах приняли после того, как акционерные общества во всю развились в Латвии, ну и так далее. Уж эта была та область, в которой никакого проектного вектора не могло быть. Некому было проектировать.
     К чему это привело? Реальным регулированием этой сферы никто не занимался. Хотя формально структура, которая должна была регулировать финансовый рынок, была создана и узаконена – это Latvijas Banka. Но что означает это регулирование, Latvijas Banka не очень-то понимал и требовал только соблюдения разных показателей – резервирования, ликвидности, т.е. надзором. И когда разразился банковский кризис 1995 года, Latvijas Banka начал орать на каждом шагу – банков в Латвии слишком много, это никуда не годится, банки должны быть более крупные. А когда Latvijas Banka спрашивали, сколько должно быть банков в Латвии, он замолкал. Банковское движение в Латвии тоже совершалось методом проб и ошибок.
     В развитии банковской сферы в Латвии было несколько этапов. До года 1994 основной статьей банковских доходов было расчет и кассовое обслуживание. Конечно, кредиты выдавались. 1992 г. – это был год, когда кредиты выдавались под один процент в день, во-первых, из-за инфляции, и, во-вторых, из-за повышенного риска. По капиталу тогдашние банки по сравнению с сегодняшними, как маленькая муха по сравнению с большим аэродромом. Где-то начиная с 1994 г. основной статьей банковского дохода был доход от государственных облигаций. Помнишь, тогда для финансирования государственного бюджета, государство выпускало облигации внутреннего займа порядка 30-33 процента годовых. Это были облигации краткосрочные, и каждый новый выпуск делался так, чтобы погасить предыдущий. К этому времени доходы от расчетно-кассового обслуживания были уже недостаточны, а вкладывать деньги было уже некуда, поскольку кредитование было не развито. Облигации воспринимались как инструмент рефинансирования коммерческих банков. Год 1996-1997 г. – эра развития дилинговых операций. Фактически всплеск кредитования, который мы наблюдаем сегодня - это есть результат деятельности последних четырех – пяти лет. Фактически после того, как в Латвию пришли крупные западные банки, они могли сделать это за счет того, что предоставили своим банкам достаточно дешевые и неограниченные ресурсы.
     Отдельный вопрос, который необходимо рассматривать в хронологии развития экономики Латвии, – это вопрос о кризисе банковской системы в 1995 году. К сожалению, сегодня этот кризис редуцируется исключительно к банкротству банка «Балтия», что совершенно неверно, поскольку это был системный кризис. Мало того, что в 1995 году неплатежеспособными стали 14 банков. 14 банков потеряли свои лицензии и вынуждены были остановить свою деятельность. Более того, оказалось, что за пару-тройку лет своей деятельности сам Latvijas Banka залетел в убытки свыше 60 миллионов лат. Я помню, была одна такая публикация в прессе, где этот факт вскрылся и разразился страшный скандал. Между прочим, до сих пор никто не знает, как Latvijas Banka умудрился сам залететь в такие убытки, и куда он такие деньги подевал. Ты же понимаешь – лат образца 1995 года по своей покупательской способности не сравним с тем латом, который существует сейчас. Вопрос о банковском кризисе, его истоках, причинах, его ходе и о том, как он гасился, совершенно не освещен. Очень жаль, так как исторически это очень серьезный вопрос. Достаточно любопытная вещь, хотя бы для сегодняшних студентов, которые чего только не слышат по отношению к бывшему Председателю Наблюдательного совета банка «Балтия» Александру Лавенту. На самом деле, критика не очень-то справедлива, т.к. нельзя структурный кризис сводить к одной личности, к одному банку.
     Сергей Мазур – Дайнис, сопоставимо ли влияние реформы в банковской сфере на жизнь общества Латвии с хозяйственным влиянием той денежной реформы?
     Дайнис Знотс – Ты знаешь, я сейчас не хотел бы говорить в таком ракурсе о банковском кризисе, поскольку это действительно серьезный вопрос. Банковский кризис был предопределен не только тем, что происходило в денежном отношении. Во многом это касалось еще и процессов приватизации, которая тогда разворачивалась. Ведь первые банки посыпались не в 1995 году, они посыпались в 1993 году. Это был «Taутас» и «Top-банки». Тогда это тоже свели к отдельным личностям, т.е. к руководителям банков, которые создавали эти банки якобы только для того, чтобы получить средства на депозитах, украсть эти средства и скрыться. Такая оценка событий поверхностная и не совсем соответствует действительности. В случае с «Таутас» и «Top-банками», я думаю, что сами того не желая, к этому кризису банков приложило руку своей не очень продуманной политикой агентство приватизации.
     Но в 1995 году сложилось несколько факторов, которые по времени сошлись в одно целое. Это системный кризис. Не все так просто. Посмотри, как образовался «Унибанк»? Когда образовался «Latvijas Banka», он объявил о приватизации всех своих отделений. Некоторые из них были приватизированы. Впоследствии из тех банков, которые образовались на приватизированных отделениях «Latvijas Banka», не выжил никто. Отделения «Latvijas Banka» были доведены до такого финансового состояния, что после приватизации никто не выжил. Ну, взять, например, Кулдигу, рядом с нами Сигулда – все впоследствии обанкротились. Тогда было двадцать или двадцать одно отделение, которые были в плачевном состоянии. Их никто не брался приватизировать. Их тогда соединили в одну кучу и назвали «Unibanka ». Для того чтобы он мог существовать, хотя бы формально, ибо нужно было выполнять внешние требования по достаточности капитала и т.д., государство выпустило облигации на сумму свыше семи миллионов латов, которые отдали Унибанку, и эти же облигации постепенно у него выкупало. И этого было все равнонедостаточно!
     Поэтому негласно все те предприятия, все те хозяйственные субъекты, которые подчинялись государству, были вынуждены свои счета перевести в «Унибанк». Негласными приказами! Предприятия вынуждены были вести свои операции через «Унибанк», чтобы его хоть как-то поддержать. И только после этого, когда все это прошло, когда «Унибанк» окреп, его продали. Действительно, в середине 90-х гг. ситуация была многофакторная и сложная, а банковский кризис, – тем более очень сложный процесс. И то, что его сводят лишь к личности А. Лавента, не очень справедливо.