Мирослав Митрофанов

Сценарии развития отношений
русскоязычного населения с латвийскими партиями

 

       Все сценарии взаимодействия латвийских партий и русскоязычных избирателей делятся на теоретические сценарии и реальные. Теоретических сценариев может быть много. Реальный сценарий всегда один – это суммарный продукт реализации многих идеальных планов под воздействием факторов, который авторы частных планов не могли или не желали учитывать.
       Скажем, в начале 90-х политическая элита независимого латвийского государства не желала учитывать русского фактора в политике государства. Считалось, что все русское в Латвии это синоним советскому, а значит, является атрибутом режима, потерпевшего сокрушительный разгром и не имеющего исторических перспектив. Приведу один пример. В 2007 году Янис Юрканс заказал дорогостоящее политологическое исследование на тему «Как ПНС победить на парламентских выборах». Исследование занимало 250 страниц, но его вывод был прост: «партия должна взять на вооружение лозунги, популярные среди латышских избирателей, русскоязычных избирателей учитывать не следует, их влиянием можно пренебречь».
       В 90-х годах теоретический план взаимодействия избирателей и политических партий строился на жесткой республиканской модели франко-турецкого образца. То есть, по мнению правящей элиты, граждане разного этнического происхождения под мощным давлением государства были обязаны сплотиться на базе единого государственного языка и победившей системы исторических мифов. При этом избиратели вне зависимости от этнических корней должны за устоявшуюся политическую элиту, конкуренция, в среде которой организована в рамках партийной системы, где водораздел проходит по хрестоматийному признаку – «правые-левые» или «консерваторы-прогрессисты». Однако за прошедшие 17 лет такая политическая система в Латвии так и не сложилась, строительство жесткой республиканской модели зашло в тупик. Уже к концу 90-х стало ясно, что русский фактор в латвийской политике существует, а консолидация нации на базе единого языка в данной стране и в данное время остается нереальным, неосуществимым планом.
       На 17 год после восстановления независимости в Латвии нет единой политической нации. Есть латышская этническая нация, чья элита сохраняет контроль над системой государственной власти, и параллельно существует русское меньшинство, не совсем довольное сложившейся ситуацией. В отличие от начала 90-х сегодня наличие проблемы двухобщинного общества признается, но до сих пор ее обсуждение на политическом уровне считается проявлением дурного тона. Пример – в самом конце 2007 года мы с господином Розенвалдом были на телепередаче «Кас нотиек Латвия» в момент утверждения правительства Годманиса. Ответом на наши неоднократные настойчивые вопросы, когда же русские партии будут приглашены к переговорам о формировании очередного правительства, следовало высокомерное молчание, типа: «В приличном обществе о такой гадости говорить не принято». На сегодняшний момент политическая элита считает, что если проблему партий русской общины Латвии публично не затрагивать, то она сама как-то в будущем разрешится.
       Очевидно, что с точки зрения правящих партий республиканская модель не потеряла своей актуальности. Однако идеальная цель – единая нация, сплоченная языком и идеологией сдвигается в неопределенное будущее. Более актуальной становится промежуточная – так называемая «эстонская модель». Отголоски обсуждения этого сценария стали известны из неловких заявлений российских дипломатов и политтехнологов, имеющих деловые связи с правящими латвийскими политиками. Логика этого сценария примерно следующая: существующие русские партии Латвии постепенно выдавливаются за формальные границы политического процесса. Большинство избирателей этих партий перестает участвовать в выборах. Функцию представительства политически активной трети русских избирателей в больших городах берет на себя партия Шлесерса, которая должна стать аналогом партии Сависаара в Эстонии. Обе партии имеют несомненное отношение к национальной элите. В целом они поддерживают основные национальные мифы, однако в рамках системы им позволено не озвучивать их русофобский компонент, разрешено быть либеральными по форме, оставаясь национальными по содержанию. Например, Первая партия предлагает обсудить предоставление негражданам избирательных прав, но ее депутаты всегда голосуют против соответствующих законодательных инициатив.
       Реален ли эстонский сценарий в Латвии? С одной стороны, объективные предпосылки имеются – как и в Эстонии, русские партии Латвии рискуют потерять доверие избирателей в результате коррупционных скандалов в муниципалитетах и широко распространенного мифа об отсутствии результатов деятельности русских политиков. Однако только этого недостаточно. В Эстонии решающую роль сыграла негативистская позиция местной русской прессы и активная роль полиции безопасности, добившей партии изнутри в ходе оперативной деятельности. В Латвии ни такой прессы, ни такой полиции не существует. Русские партии Латвии слишком сильны, чтобы их можно было бы убрать со сцены по эстонскому примеру. К тому же эстонский сценарий имеет очень туманные дальнейшие перспективы в самой Эстонии. Пока его реализация привела лишь к насилию так называемой «Бронзовой ночи» и закреплению этнической сегрегации.
       Другой теоретический сценарий условно можно назвать «финско-немецким». Это план существует в голове нескольких депутатов объединения «Центр согласия». Он предполагает преобразование по сути ныне русской партии «Центр согласия» в настоящую внеэтническую левую партию, призванную занять место социал-демократов в политическом спектре. В Финляндии долгие десятилетия действует Шведская партия, которая из организации, представляющей интересы шведско-язычного меньшинства превратилась в общенациональную либеральную партию. В Германии сразу несколько левоцентристских партий развили бурную активность по привлечению в ряды своих сторонников (членов партии и избирателей) германских граждан эмигрантского происхождения. Немецкие граждане турецкого и курдского происхождения получили реальную возможность для карьеры внутри этих партий, были избраны депутатами самоуправлений, земельных парламентов, Бундестага и Европарламента. Внешне это выглядит очень красиво и многообещающе применительно к Латвии. Слияние меньшинственного и левого начала дает надежду на скорое окончание холодного межобщинного конфликта. За единую социал-демократическую партию могли бы голосовать и лево-настроенные латыши и национальные меньшинства.
       Однако я не верю в реальность социал-демократического пути. Во-первых, большинство русскоязычных и латгальских избирателей в Латвии имеют консервативные взгляды, абсолютно противоречащие современным социал-демократическим приоритетам, скажем, таким как защита иммигрантов из третьих стран («visibleminorities»), защита сексуальных меньшинств, жесткая критика России с правозащитной точки зрения. Заставить голосовать за такие ценности никто наших избирателей и не пытается. Поэтому на выборах согласисты используют проверенный коктейль из советской ностальгии и запчеловских откровенно русских лозунгов. И это работает. Во-вторых, так называемая «социализация» Центра Согласия невозможна в силу того, что осознанными сторонниками современной социал-демократии в ЦС является несколько депутатов, причем лидеры в это число не входят. Большинство же политиков-согласистов воспринимает социал-демократическую риторику как временный тактический ход. Третий момент, подрывающий веру в социал-демократическое будущее ЦС, – это категорическое сопротивление латышских социал-демократов, которые используют свою дружбу с эстонскими товарищами для того, чтобы блокировать для ЦС путь в общеевропейскую социалистическую партию. В условиях катастрофического падения популярности латышской социал-демократической партии такое поведение можно назвать «собака на сене».
       Существует еще один сценарий развития ситуации. Его условно можно было бы обозначить «откровенно правым». В отличие от социал-демократического, фактически интернационального пути, правый сценарий в условиях Латвии реализуется в форме личной интеграции отдельных русских граждан в структуру правящей Народной партии. Я думал назвать этот сценарий «американским», но вовремя вспомнил о принципиальном отличии между действиями Республиканской партии США и Народной партии Латвии. Американские республиканцы осуществляют активную политику по вовлечению испано-язычного населения своей страны в деятельность партии. Внутри партии создаются клубы и объединения испано-язычных республиканцев, из их среды выдвигаются кандидаты на выборы разного уровня. В Латвии же наши правые русских активно в свои ряды не привлекают. Народники просто не гонят тех, кто сам пришел в предыдущие годы, и милостиво позволяют им помогать себе на выборах. В ответ эти отдельные сторонники народников получают протекцию в карьере, и по возможности помощь в бизнесе. В кандидаты в депутаты инородцев народники особо не приглашают, особенно это касается парламентских выборов. Критерий «латышскости» на этом уровне действует безотказно. Впрочем, это касается и всех остальных правящих партий, кроме Первой.
       Однако на муниципальном уровне русские граждане появляются в списках Народной партии, иногда эти кандидаты становятся депутатами, даже руководителями самоуправлений. Не удивительно, что в таких самоуправлениях народники имеют и хорошие результаты на парламентских выборах. Однако эта практика не может стать повсеместной, ибо Народная партия представляет собой полузакрытый элитарный клуб, чья сплоченность держится на неравномерном распре-делении ресурсов. Каждое расширение партии за счет нового бедного самоуправления приводит к уменьшению доли более старых членов клуба. С другой стороны, более образованные и сознательные русские избиратели за инородцев в списках Народной партии не голосуют, поскольку наличие отдельных нелатышей в Народной партии абсолютно не влияет на политический профиль этой консервативной, «национальной» силы.
       И, наконец, «общинный путь», предлагаемый моей партией – ЗаПЧЕЛ. Он предполагает параллельное развитие русской общины Латвии и ее основной партии – ЗаПЧЕЛ. В идеале, в перспективе 15-20 лет должна сложиться ситуация, существующая ныне в Словакии, где единая партия венгров Словакии уже традиционно входит в правительство страны и гарантирует своим избирателям те права, о которых мы в Латвии пока еще только мечтаем. Венгерские школы ведут преподавание в Словакии на венгерском языке, этот язык является рабочим языком в самоуправлениях, где не менее 20% венгерского населения, венгерское меньшинство адекватно представлено в органах государственной власти и самоуправления. Разумеется, для осуществления «венгерской» модели в Латвии существуют и объективные препятствия. Первое связано с характером самого меньшинства – в Латвии русское меньшинство только еще находится в процессе формирования, в Словакии уже существовала традиционная структура, пронизанная нитями внутренних связей и скрепленное доверием.
       Второе негативное обстоятельство связано с отсутствием фактора внешнего давления. В случае Словакии на правительство и «национальные» партии давление осуществляли внешние силы, дружественно настроенные по отношению к венгерскому меньшинству – это консервативные партии Европы и Америки. У русских Латвии таких союзников на данный момент не имеется. Если кто-то попытается возразить насчет растущего влияния России, то надо признать, что на данный момент Россия не обладает ни политическим инструментарием, ни исторической логикой, необходимыми для повторения «словацкого варианта» в Латвии. Эти два негативных фактора объясняют отставание разви-тия ситуации в Латвии от такового в Словакии, Румынии, Македонии и других странах Восточной Европы, где с номинальными правами национальных меньшинств ситуация обстоит лучше, чем в Балтийских странах.
       По моему убеждению, движение в направлении «словацкого варианта» остается магистральным путем развития русской общины Латвии, однако этот путь займет значительно больше времени и потребует большей дисциплины и труда со стороны самого русского населения Латвии.