Борис Инфантьев

Митава в русской литературе

       Митаву как резиденцию герцогства Курляндского заметил писатель Георгий Иванов (Георгий Иванов. Собр. соч. в 3 томах. Том 2, проза, М., 1994, с. 324)
       Митава. Ныне тихая латвийская провинция, в прошлом столица герцогства Курляндского. Неподалеку, вниз по течению реки Аа стояла когда-то небольшая мыза Калнецем. Ее арендовал мелкопоместный дворянин фон Бюрен. У арендатора этого был сын, звали его Эрнест Иоганн.
       Эрнст Иоганн фон Бюрен (впоследствии его фамилия стала писаться иначе: Бирон) приезжал иногда в Митаву верхом или на отцовской двуколке. Дорога из мызы в город лежала по берегу реки мимо древнего Комтурского замка, резиденции рода Кетлеров, герцогов Курляндии. В Митаве у Эрнеста Иоганна водились друзья среди разночинцев и купцов. Надменная курляндская знать ни его, ни его отца в свой круг не пускала: не говоря уже о бедности Бюренов, самая их принадлежность к дворянству вызывала сомнения. С завистью молодой фон Бюрен смотрел на своих знатных и богатых сверстников, перед которыми распахивались ворота герцогского замка, для него навсегда закрытые.
       Впрочем, не всегда. Когда Бирон в 1737 году был провозглашен повелением Анны Иоанновны великим герцогом Курляндским, – он один-единственный раз в эти ворота вошел. Ему хотелось лично убедиться, что в подвалах расставлено достаточно дубовых, окованных железом бочонков, и что порох в них не отсырел. Потом Бирон со свитой взобрался на пригорок на противоположном берегу реки. Герольды затрубили в трубы. Войска взяли на караул. Новый великий герцог не спеша вынул из кармана платок и высоко им взмахнул. Взрыв был так силен, что окна полопались в половине домов. Для неслыханной по великолепию резиденции, которую задумал Бирон, было очищено место.
       Строитель был уже намечен заранее: граф Бартоломео Растрелли, «Варфоломей Варфоломеевич», как любил он сам себя называть, еще молодой, но уже прославленный строитель Зимнего Дворца.
       Митавский и Руэнтальский (Рундульский) замок, возведенные по прихоти Бирона, одни из ранних созданий Растрелли. Они начаты незадолго до смерти императрицы Анны и ссылки Бирона в Пелым и стояли неоконченными 21 год, вплоть до восшествия на престол Екатерины. Пока звезда временщика гаснет в мрачном ущербе, – все выше всходит слава генераль-ского строителя. Зимний, Аничков, Петергофский, Царскосельский дворцы, Александровский театр, Смольный, дом Строгановых, Пажеский Корпус, Владимирский собор – все это в одном только Петербурге и его окружностях создано Растрелли, когда шестидесятичетырехлетним стариком он возвращается в Митаву к своим неоконченным творениям. Бирон, дряхлый, больной, изголодавшийся по роскоши и власти, лихорадочно торопит архитектора. Ему мало почти готового Руэнтальского дворца, он хочет как можно скорее, торжественно вступить в главный – Митавский. Даром, что ли, он взрывал резиденцию прежних герцогов, даром тратил без счету золото русской казны? Но Митавский дворец простоял без крыши и без стен с лишком двадцать лет, и хотя триста рабочих работают на постройке день и ночь, Бирону придется еще долго ждать, ждать почти до самой смерти. Только шесть месяцев проживет он во дворце, в котором как бы воплотилось все его ненасытное често-любие, вся его непомерная гордыня. И Растрелли не суждено увидеть свое творение завершенным: незадолго до окончания работ умрет его жена, и великий архитектор, бросив все, уедет в Италию.
       Митавский замок не уцелел во время войны (там одно время жил Вильгельм и из кабинета Бирона по прямому проводу разговаривал с Берлином) – он был сожжен войсками Бермонта-Авалова, хлопнувшими дверями, отступая. Дверь хлопнула громко: имя Бермонта до сих пор произносится в Латвии с ненавистью. Дело, конечно, не в одном Митавском замке: взрыв пироксилиновых шашек, превративший в ноябре 1919 года великолепный дворец в пылающие развалины, только эффектный росчерк в конце длинного «списка благодеяний» этого современного конквистадора, полугрузина-полунемца.
       Теперь Митавский дворец реставрируется латвийским правительством. От потомков Бирона, князей Саган, и из Венского музея Альбертини раздобыты подлинные чертежи Растрелли.
       Заглядываю за решетку углового окна подвального этажа. Низкая сводчатая комната пуста. Но еще месяц тому назад здесь стоял литой почерневший гроб с прахом великого герцога Курляндского. Наконец-то он предан земле. Вечного успокоения Бирону пришлось тоже долго ждать. С 1825 года во дворце поселяется Курляндский губернатор, и гроб Бирона по «хозяйственным соображениям» переносится из усыпальницы в кладовую. Там труп временщика пролежал среди разного хлама почти сто лет – даже не закрытый крышкой. От большевистского владычества сохранилась фотография: набальзамированная, высохшая кукла Бирона стоит во весь рост у стены: на голове немецкая каска, в провале рта трубка, по бокам два хохочущих красноармейца. Когда Бермонт жег Митаву, тело Бирона валялось на обледеневшей земле перед пылавшим дворцом. Потом его подобрали и снова водворили в кладовую. И только в 1933 году серебряный вычурный гроб рококо зарыт в землю на обывательском кладбище, и над ним поставлен простой деревянный крест.