«Седьмая. Фацетия» Валентина Екабсона

Борис Инфантьев

        В самый разгар формирования независимой и демократической республики, а именно в 1997 году, латышский писатель Валентин Екабсон печатает в журнале «Карогс» пьесу под заглавием «Седьмая. Фацетия» («Septītā. Facecija»). «Седьмая» — это седьмая палата в больнице, по аналогии с чеховской «Шестой палатой», где лечатся и латыши, и русские. 1997 год — седьмой год формирования независимой демократической Латвии, со всеми ее проблемами, складывающимися между латышами и русскими. Приводим фрагменты из этой «Фацетии» с соответствующими комментариями.

        Стр. 30.
        Боцман:
        — Я здесь, в Латвии, прослужил все годы службы во флоте. В Лиепае. Охранял государственную границу. Заслужил награды. После службы здесь же бросил якорь — в те времена Балтику считали культурной областью. Ей Богу. Двадцать пять лет я здесь прожил, как среди своих. Но гражданства мне не дают, не дают.
        Следует реплика находящегося тут же рядом латыша:
        — Жили как среди своих, а еще до сего времени не знаете ни слова по-латышски.
        — Что там скрывать, по-латышски не знаю. Labrīt, labvakar, paldies, lūdzu, brauksim uz krogu — это все. Исправлюсь.
        Стр. 39.
        Праулс:
        — В Гулаге мы стихами противились оболваниванию, угнетению и унижению. Книг не было. Случались товарищи, которые знали наизусть много стихов. Они читали Блока, Белого, Мандельштама, Ахматову, Цветаеву и многих других. Были такие, кто знал наизусть всю «Пиковую даму» и «Евгения Онегина».
        Стр. 41.
        Боцман:
        — Скажите, тот человек был наш, русский?
Праулс:
        — Да, он был русский. Очень образованный человек.
        — И он был вашим другом? Так вы сказали?
        — Да. Хороший товарищ и хороший друг.
        — Так выходит, что с русским можно хорошо жить вместе, разве не так? Можно?
        — Можно, разумеется. Очень хорошо можно. В Москве живет не один мой друг. И в Петербурге.
        — Так почему же…
        Стр. 43.
        Боцман:
        — Арест (новый персонаж), я вас уважаю. Если что, зовите на помощь. Жору. Жору Нарышкина.
        Стр. 48.
        Жора Нарышкин:
        — Вы говорили, что у вас русские друзья. Что с русскими можно жить вместе. Так ведь?
        Праулс:
        — Говорил. Говорил, что иной русский может быть, как говорил Тит Ливий, — «Бóльшая часть лучше, чем лучшая часть».
        — Если можно ужиться, то русский — неплохой, так сказать — неплохой. Только почему же ваши латыши нас не любят?
        — Любовь и сожительство — разные вещи. Из чего вы делаете вывод, что вас не любят?
        — Из чего? Из многого. Меняют наши названия улиц, обзывают нас оккупантами, в таком духе.
        — Вы должны помнить, что здесь произошла колонизация свободного государства и русификация латышей с целью подавить латышский стиль жизни. Но денационализация может произойти только в условиях оккупации.
        — Какой я оккупант! Я здесь служил, защищал границу.
        — Какую границу?
        — Здесь. Эту. Вашу.
        — Наши границы? Действительно наши? Латвии?
        — Ну, так сказать — общие, ваши и наши, Эсэсэсэр.
        — Так разве это не оккупация, если непрошенная армия охраняет границы другого государства?
        — Почему другого государства? Вы были советскими, вы тоже были эсэсэсэр!
        — Мы в это эсэсэсэр были вогнаны обманом и насилием. Только оккупанты делают вид, что не понимают факт оккупации.
        — Тогда латыши сами просили, чтобы их приняли в эсэсэсэр, полистайте газеты.
        — Жора, вы с серьезным видом говорите глупости. Ложь. Но эти глупости вы говорите только потому, что хотите как бы законно обосновать свою жизнь в чужой стране.
        — Это правда, раз она напечатана.
        — Удивительно, что еще в наше время даже просвещенные люди верят в особое назначение… русской нации, которая должна спасать против воли спасаемых. К тому же они все мечтают о Великой России. Такое стремление называется шовинизмом. Коммунисты это проявление скрывали под красным знаменем трудящихся мира.
        — Мы никогда не были шовинистами. Никогда. Если русского человека оставлять в покое — то это турок или татарин, или немец. Об этом свидетельствует дружба советских народов. Где вы еще такую видели?
        — Видели. Это вы правильно сказали. Сначала русская армия вторглась в чужую страну, поставила своего наместника и затем говорит: «Будем жить в дружбе». Как только ружье от груди народа отнимают, великая дружба исчезает.
        — Эти земли всегда принадлежали России. Со времен александров, николаев, елизавет. Других земель нам не нужно.
        — Старый анекдот: один русский — хороший человек, двое — шовинизм, трое — империализм. Царские и советские империалисты завоевывали земли огнем и мечом, убивали миллионы свободных людей. На колоколах латвийских храмов можете прочитать запись: «Боже, спаси нас от московитов и чумы».
        — Все великие государства когда-то воевали, все что-то завоевывали. И это происходило не без пролития крови.
        — Именно так. Раньше завоевывали, теперь это называется оккупацией. Это международное обозначение.
        — Но я ведь не был завоевателем. Большевики на вас напали еще до моего рождения. Разве в этом виноват я и русский народ? Коммунистический террор русский народ уничтожал не в меньшей степени, чем латышей и всех других. Еще больше. Поэтому ваши упреки несущественны.
        — Вы заблуждаетесь. За беззаконие советского времени должны отвечать русские. Исполнителей должен судить международный трибунал, а народ должен отвечать перед Богом и своей совестью. Народ должен покаяться в содеянных грехах так, как это сделали немцы, которые осудили коричневую чуму, свое участие в ее делах.
        — Как вы можете немцев сравнивать с нами? Русские избавили вас от фашизма. Избавили Европу от рабства, от ига! Немцы были угнетатели, мы — освободители.
        — Вот я слышу шовиниста!
        — Разве это неправда?
        — Послушайте, что о своем народе сказал Александр Блок:
                                Нас много,
                                От нас темнеет поднебесье.
                                Приходите и станьте все рядом.
                                Да, скифы мы
                                С раскосыми глазами.
                                Да — азиаты мы.
        Настоящий освободитель освобождает, а потом уходит восвояси. К тому же вам следовало бы знать то, что Вторую мировую войну подготовил Сталин. Его цель была — завоевать Европу, к тому готовились испокон веков.
        — Вы забыли те миллионы, у которых немцы отняли жизнь, тех, кого фашисты бесчисленно уничтожали.
        — Нет, я их не забыл. Но я помню и то, что коммунисты так же зверски замучили гораздо больше. В мировой истории больше таких подвигов нет. И я надеюсь, что больше никогда не будет.
        — В этом вы правы. Но почему гражданство не присуждают Малюте? Он в Латвии родился! Родился здесь, а гражданства нет.
        Стр. 52. Читает стихи Гумилева в своем переводе.
          Клянется он Мадонне
                                Клянется он Мадонне святой,
                                Что будет ей верен и правдив
                                Своей избранной даме,
                                Той, взгляд которой неумолим.
                                Забыв о том, что говорил в ту ночь,
                                Любовь он раздает бездумно,
                                В попойке произнесенный, он приходит
                                Перед двери Рая.
                                – Разве ты не обещал свято
                                Служить верно и свято?
                                Своей избранной даме?
                                Той, у которой взгляд непреклонен?
                                Пошел вон! Не такую поросль
                                Стремится убрать властитель единый.
                                Тот, кто нарушил клятву,
                                Не достоин Царства Божия.
                                На колени встав перед Святой
                                Строптивый, но на словах правдивый:
                                Такой избранной дамы
                                Нет, у которой недоступный взгляд.

        И это Гумилев.
        Стр. 74.
        Снова спор о гражданстве.
        Стр. 94.
        Дискуссия с Маркизом (предпринимателем-бизнесменом).
        — Латыши хорошо послужили Ленину. Победу большевиков обеспечили ваши стрелки. А вы все жалуетесь на государство коммунистов, которое сами создали.
        — Это удивительное утверждение. Нигде, никогда несколько стрелковых полков не могли победить империю. Я бы постыдился высказывать такую возможность. Но надо говорить о «Страшном годе», 379 днях в 1940 — 1941 годах, когда латышам заткнули глотку, когда один за другим люди исчезали. Народ говорил: «Русская эпоха».
        — В России также господствовал террор, мы страдали дольше и тяжелее, чем вы.
        — Это была часть вашей жизни. Но поэтому вы не должны удивляться тому, что впоследствии два латышских легиона на стороне немцев боролись с Красной Армией. Многие офицеры, которые в Первую мировую войну верно служили царю и России, во время Второй мировой войны воевали против русских. Парадокс? Нет. Это был выбор «меньшего зла».
        — Для русского характера это неприемлемо.
        — Разве в великой армии генерала Власова не было ни одного русского?
        — У вас две машины, квартира на улице Альберта. И вы считаете себя униженным?
        — Я не говорю о себе, у меня всего вдоволь. Я говорю о большей части русских.
        — О русских или о русскоязычных меньшинствах?
        — О русских и обо всех других. О тех, кто пришел из России.
        — Из Советского Союза?
        — Из Федерации.
        — Вы защищаете татар, башкир, украинцев, армян, черкесов, эвенков, азербайджанцев, узбеков, казахов, остяков и якутов? Почему вы не защищаете латышей?
        — Что вас защищать? Вы здесь хозяева. За счет других.
        — Нет, счета ваши, русские счета, и они стары, как мир. Они показывают «разделяй и властвуй». В Латвии вы защищаете чеченцев, в Чечне — латышей.
        — Мы защищаем слабых. Это у русских в природе.
        — В природе русских — господствовать над кем-нибудь.
        — Это неправда!
        — А вы настоящий русский?
        — Самый настоящий. У Изюмовых древние корни.
        — Так вы, конечно, патриот?
        — Несомненно.
        — Если бы я был русским, к тому же патриотом, я давно бы уехал отсюда и жил бы в России. На своей родине. А вы не едете. И Родина не зовет вас, своих детей! Почему так? Почему родина забывает о своих детях?
        — В деревне мне нечего делать. Там скучно. А в городе очень грустно.
        Стр. 107. Пьяная попойка.
        — Иль ты, дурак, не понимаешь, что наша Рига полна силы, чтобы вас смолоть на колбасу? Бывшие афганцы, десантники, моряки… Амуниции и взрывчатки у нас кучами, смотри — сколько хочешь… Этим парням надо только свистнуть, и все важнейшие узлы будут в их руках. И затем быстро танкисты из Пскова прибудут, — (Маркиз)
        Иленс:
        — Наши танки быстры!
        Маркиз:
        — За два часа с вами будет покончено. Плюрит со всей республикой. И со вторым Ульманисом!
        Янис:
        — И там вы хотели закончить войну в два часа — Солсет.
        Стр. 115. Читает Ходасевича.
                                Шуршит под ногами, скользит и звенит,
                                Ветер начинает веять, снега снежат.
                                Владыко, так грустно мне.
                                Великий Бог, так тяжело на сердце!
        Стр. 116 Разговор в сумерки, 1997.
        Валентина Екабсона иннервирует Янис Рокпелнис.

        Стр. 120. Юлиан Тарковский, чекист, разведчик, ученик в ГУЛАГе         Яниса Медениса.
        Ю. Тарковский Янису Меденису.

                                Мой милый друг! Сегодня я ликую:
                                Добился своего. Счастлив и торжествую.
                                Она, шумя, не шла все в руки мне.
                                Я начал бредить ей, как днем, так и во сне.
                                Порой стал засыпать, о ней одной мечтая.
                                Сонетов не писал, от нетерпенья тая,
                                Страдал, как и всегда, когда бывал влюблен.
                                И наконец-то был роскошно награжден.
                                А вы, мой милый друг, вели себя как сводня,
                                Что масло льет в огонь. Благодарю сегодня
                                Я вас за то, весьма. Она уже сдалась.
                                Послушною строкой покорно улеглась.
                                Я счастлив так сейчас, как будто впал я в детство,
                                Увидев, что отказ ее — одно кокетство, и что, хотя не дожил                                 еще я до седин,
                                Балладу написал за номером один.