КРИТИКО-БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ РАЗДЕЛ
Книги, сборники, издания 2011 – 2012 годов
Сергей Мазур
Исаков С.Г. Культура русской эмиграции в Эстонии в 1918-1940 гг.
Статьи. Очерки. Архивные публикации. Таллин 2011 г.
Книга, издание которой приурочено к 80-летию Сергея Исакова (1931–2013), представляет собой сборник избранных статей, очерков эстонского литературоведа, написанных им за последние десять лет. Все они посвящены истории культуры русской эмиграции в Эстонской Республике с 1918 по 1940 гг. Если в прежних публикациях автор преимущественно делал акцент на русском национальном меньшинстве, то в данном сборнике — на русскую эмиграцию, составлявшую в то время не более пятой части от всего русского населения Эстонии. С.Г. Исаков считал, что русские эмигранты определяли культурный уровень рус-ского национального меньшинства в Эстонии.
В статье «Русские Эстонии (1918–1940) как этнокультурный феномен» С.Г. Исаков рассматривает русских в Эстонии как особый социально-исторический феномен. Автор считает, что в 1918–1940 г. «эстонские русские» составляли этнокультурную общность со своею особенной субкультурой.
В статье «Русский фашизм в Эстонии 1920–1930-х гг.» автор пишет об интересе к фашизму, проявившемуся в русской прессе уже в конце 1922 г. Такой интерес был связан с приходом к власти в Италии фашистов во главе с Б. Муссолини. Идеология итальянских фашистов и действия их вождя оценивались положительно в местной эмигрантской прессе. Так в «Последних известиях» публицист и писатель Я.В. Воинов (Яровой) отмечает: вождь итальянских фашистов — настоящий рыцарь, он «зажег факел веры в своем народе», показал миллионам людей «истинный путь», спасающий их от заблуждений парламентаризма, демократии, фальшивого прогресса, от демагогии социалистов». С 1923 г. на страницах русской периодической печати появляются сообщения о немецком социализме и хвалебные статьи А. Гитлеру. В то время многие монархисты, а их было немало среди русских эстонских эмигрантов, идеал сплочения национальных сил связывали именно с фашизмом. В 1927 г. в органе местных евразийцев в газете «Рассвет» брюссельский евразиец Н.А. Перфильева находит общие черты у итальянских фашистов с евразийцами.
С.Г. Исаков отмечает, что распространение идей фашизма — не локаный, а мировой процесс и эстонские русские были составной частью этого процесса. Русские фашисты видели союзника в эстонском политическом движении вапсов.
Первые русские фашистские объединения в Эстонии возникают в 1933–1934 гг., при этом намечается две изолированных друг от друга линии их становления и развития. Одна из них связана с Германией, другая — с Всероссийской фашистской партией К.В. Родзаевского с центром в Харбине. Ключевую роль в создании первой русской фашистской организации в Эстонии сыграл Г.Г. Кромель. Участник белого движения, входивший в состав местного отделения Монархического совета, после прихода Гитлера к власти Кромель назначается эмиссаром нацистской партии в Эстонии и Финляндии. Пик деятельности русского фашизма в Эстонии падает на промежуток времени с весны 1933 по весну 1934 г. После введения в конце марта 1934 г. главой правительства К. Пятсом военного положения, происходит угасание движения русского национал-социализма в Эстонии.
К вопросу о русском фашизме С. Исаков уже в соавторстве с В. Бойковым обращается в похожей статье «Русский фашизм в Эстонии в 1920–1930-е годы», опубликованной в другом сборнике «Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. XII сборник в честь профессора С.Г. Исакова — к 80-летию со дня рождения», Таллин 2012 г.1
Автору приходится признать «...особого влияния на общественно-политическую жизнь здешней русской общины фашисты не оказали... Русских фашистских объединений было немного, их личный состав — в отличие от местных немецких организаций — невелик».2
Последний раздел сборника — архивные публикации. В него включены «Записки» видных деятелей русской эмиграции в Эстонии М.И. Соболева и А.К. Баиова.3
К теме русского фашизма обращается И.З. Белобровцева в статье «Русский фашизм в зеркале русского большевизма: натаска фашистких «крошек»» из сборника «Культура русской диаспоры: эмиграция и мифы. Сборник статей». Таллин 2012.4 Речь идет о детской русской фашистской литературе, связанной с организацией в 1934 г. в Харбине «Союза фашистских крошек», организации для детей от трех до десяти лет. Писатель Пац-Помарнацкая в одноактной пьесе «Именины крошки Наташи» воспроизводит разговор с девочками, одна из которых требует на именинах говорить только о фашизме: ее предложение встречают с восторгом: «Все. Браво, браво! Как весело! (хлопают в ладоши).5
Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. XII, Таллин 2012. 426 c. Сборник в честь профессора С.Г. Исакова — к 80-летию со дня рождения.6
Сборник выпущен в честь профессора С.Г. Исакова (1931 — 11 января 2013 г.) профессора-эмеритуса отделения славянской филологии Тартуского университета, доктора филологии. С.Г. Исаков родился в Нарве, учился в Тартуском университете, был учеником Юрия Лотмана. Основной предмет его научных изысканий составляла история русской культуры в Эстонии и история русской эмиграции в целом. В 90-е годы он был избран в Рийгикогу, где входил в состав парламентской комиссии по культуре. Он также возглавлял Русский исследовательский центр Эстонии, при котором выходили некоторые его книги. Не так давно, к своему 80-летию он выпустил книгу «Культура русской эмиграции в Эстонии в 1918-1940 годах», а в последние годы работал над «Хроникой культурной и общественной жизни русских в Эстонии».
С.Г. Исаков сотрудничал также с Гуманитарным семинаром SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS. В 2009 г. 28 февраля в Таллине состоялись выездные Чтения Гуманимтарного семинара «Опыт русских в Прибатике — 1920–1930-е годы», на которых с докладом выступил Сергей Геннадьевич.
С.Г. Исаков принимал участие в Гуманитарных Чтениях в Риге. Так 14 сентября 2007 года он выступил в Сенатском зале Латвийского университета на XXV Чтениях Гуманитарного семинара «История России: мифы и реальность». В XIX Альманахе им опубликована статья «О русской диаспоре в Эстонии 1920–1930-х гг. и о возможности использования ее опыта в наши дни».
Сборник тематически делится на пять частей: Русские после распада империи: актуальность исторического опыта (1918–1940), Русские деятели культуры — дачники в Эстонии, Самойловские чтения, люди литературы, люди в литературе и публикация повести Бориса Дикого «Возобновленная тоска».
В сборнике представлены две латвийские публикации. В разделе «Самойловские чтения» сообщение Ф. Федорова — «Ars poetica Давида Самойлова» и в разделе «Русские после распада империи: актуальность исторического опыта (1918–1940)» статья А. Гаврилина — Латвийская православная церковь и русская эмиграция в межвоенный период».
Несмотря на то, что в «Балтийском архиве» находят себе место материалы по истории русской культуры трех разных Балтийских государств — Латвии, Литвы и Эстонии, есть в них и общие темы. Одна из них — «Русский как чужой». В 2011 году наш альманах в XXVII выпуске опубликовал исследование Б.Ф. Инфантьева «Миф о русских в латышской литературе», в которой латвийский фольклорист и литературовед проследил развитие сюжетов о русском как чужом в латвийской литературе. Нечто подобное можно прочитать в статьях эстон-ского филолога из Таллинского университета А. Кывамеэс. Если в сборинке Avoti «Трудах по балто-российским отношениям и русской литературею. В честь 70-летия Бориса Равдина» во втором томе можно познакомиться с ее статьей «Заметки о военной прозе Эстонии 1940–1950-х гг.», то в XII номере «Балтийского архива» отражен другой период с 1990-х – 2000-х гг.
Аннели Кывамеэс в статье «Образ русского в эстонской прозе 1990-х–2000-х годов»7
(как и Б.Ф. Инфантьев для латышской литературы) отмечает маргинальность темы и ее ярко выраженную идеологическую направленность.
Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе.
В честь 70-летия Бориса Равдина.
Под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана. (Stanford Slavic Studies, volumes 42-43.) Stanford, 2012.
Новый том «Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина. Под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана» из посвященных в Stanford Slavic Studies балтийско-русским связям, выпускаемых в сотрудничестве с Институтом славянских языков и культур Таллинского университета, посвящен 70-летию историка и литературоведа Бориса Анатольевича Равдина (12.03.1942, Омская область).
Сборники, издаваемые Лазарем Флейшманом совместно с Ириной Белобровцевой и др., традиционно собирают в одном издании не только русских исследователей из стран Балтии, но и эстонских, латвийских, литовских представителей академической науки, также специалистов из России, стран Европы, Израиля. Последний сборник посвящен 70-летию латвийского историка Бориса Анатольевича Равдина.
В предисловии к сборнику отмечается: «Многие его находки и открытия существенны как для историков России, так и для историков Латвии и балтийских стран в целом. Работы его впечатляют масштабностью охвата и тщательностью осмысления источниковедческого материала. Взятое названием сборника латышское слово Avoti, обозначающее «родник, ключ, источник», отсылает одновременно и к этой особенности научного творчества Б.А. Равдина и к его органической близости лучшим, давним традициям историко-филологического исследования населения и культур Латвии и Балтийского региона, и, хоть и в совершенно ином плане, к домашнему адресу семьи (по улице Авоту в Риге) в его юности, когда с 1960-х гг. стали складываться научные интересы его в годы учебы в Латвийском университете. Несмотря на невозможность в советское время вступить на обычную академическую стезю в силу происхождения и отказа от предполагавших ее компромиссов, Б.А. Равдин занял почетное место в нашей профессии благодаря новизне и высокому уровню его публикаций, отличающихся строгой точностью подхода к фактам, взвешенностью и смелостью — формулируемых выводов»8.
Борис Анатольевич Равдин также является автором нашего издания «Русский мир и Латвия», участником Гуманитарных семинаров Seminarium hortus humanitatis. Среди его публикаций отметим в 3-м номере Альманаха статью «Русское образование и меньшин-
ственные проблемы в Латвии в 1920-1930 годы», в 8-м Альманахе — «Парадоксы Второй мировой войны — позиция историка», в 24-м Альманахе — «Архив архиепископа Иоанна (Поммера), участие в Гуманитарных семинарах, отраженных в стенографических отчетах Альмнаха — 31-е Чтения 10 апреля 2008 года «Русское Зарубежье в 20-е – начале 30-х гг. XX века: православие, эмиграция, национальное меньшинство» (18-й Альманах), 34-е Чтения 1 ноября 2008 года (председатель Чтений Б.А. Равдин) «Проблемы истории послевоенной (1945-1953 гг.) Прибалтики» с участием доктора исторических наук Елены Зубковой» (17-й Альманах), 48-е Чтения 12 октября 2009 года, посвященные памяти архиепископа Иоанна (Поммера) (21-й Альманах), 50-е Чтения 15 декабря 2009 года «Проблема изучения биографии Бориса Федоровича Инфантьева» (22-й Альманах).
Сборник Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина включает в себя два тома.9
Отметим, прежде всего, публикации, имеющие непосредственное отношение к Латвии. В первом томе это статья Томса Кикутса «К истории латышских антибольшевистских организаций и войсковых частей», статья Айварса Странги «Торговая политика, отношения Латвии с СССР в 1932 году и газета «Сегодня», статья Эрика Екабсона и Лазаря Флейшмана «Первый российский консул в независимой Латвии». Во втором томе мы хотели бы обратить внимание читателей на статью Аннели Кывамеэс «Заметки о военной прозе Эстонии 1940–1950-х гг.», перекликающуюся с некоторыми мотивами книги Б.Ф. Инфантьева «Миф о руских в латышской литературе», опубликованной в 27-м Альманахе «Русский мир и Латвия».
В первом томе наиболее заметной и по объему, и по глубине исследования является статья Эрика Екабсона и Лазаря Флейшмана «Первый российский консул в независимой Латвии».
Первый консул — это Пресняков Владимир Александрович (1884–1961), уполномоченный Северо-Западного правительства, признавшего государственную независимость Эстонии. Эрикс Якобсон и Лазарь Флейшман характеризуют Владимира Преснякова как незначительную, маргинальную фигуру. Однако Лазарь Флейшман уже неоднакратно в своих исследованиях обращается к «незначительным» фигурам истории русских в Латвии. Одна из его предыдущих публикаций — «Под Дамокловым мечом». Об одной незамеченной книге. В сборнике «Русская культура в Европе. Vol. 3 Peter Lang c. 364-419» коснулась деятельности члена Латвийского общества Рериха Ивана Георгиевича Блюменталя (1905–1973). Авантюризм одного и другого персонажа истории сближают их друг с другом и дают повод предположить то, что тип авантюриста был вовсе не чуждым для русских в довоенной Латвии.
В некрологе, увидевшим свет 25 августа 1961 г. в «Русской жизни» (Сан Франциско) облик усопшего описывается в необычайно елейных тонах: «С большой душевной скорбью русская общественность Сан Франциско и далеко за пределами его встретили весть, что 17 августа, после тяжелой болезни, тихо отдал Господу Богу свою благородную душу Владимир Александрович Пресняков.
Глубоко преданный православной Церкви, большой русский патриот, высоко культурный и образованный человек, В.А., тотчас же по окончании С.-Петербургского университета, вступил в Российскую императорскую государственную службу в С.-Петербургскую судебную палату, занимая различные должности по судебному ведомству, подведомственные столичной Палате.
Человек служебного долга, беспредельно верный Царю, России и ее народу, покойный с первых же шагов своей служебной деятельности снискал всеобщее уважение и любовь, как человек великодушный, справедливый и внимательный ко всем и к своим обязанностям... Назначенный в первые годы Великой войны товарищем прокурора Псковского Окружного суда, покойный одно время состоял в Высочайше учрежденном татьянинском комитете помощи беженцам из районов, занятых неприятелем и находившихся вблизи прифронтовой полосы, почетной председательницей которого была Е.И.В. Великая Княжна Татьяна Николаевна, и был председателем Псковского отдела Комитета... Тяжело пережил Владимир Александрович февральские дни 1917 года и отречение от престола Императора Николая Александровича, хорошо предвидя последствия этого ужасного, вынужденного от царя акта. С захватом власти в России интернациональными коммунистическими бандитами, Владимир Александрович переселяется в Латвию, где, по предложению латвийского правительства и по просьбе русского населения Латвии, принимает на себя обязанности возглавителя русского национального меньшинства в Латвии, на правах русского консула, и с присущей ему преданностью делу широко и энергично ведет защиту интересов русских людей в Латвии, особенно клира Православной Церкви в Латвии...
Наступает время второй великой войны и угроза захвата большевиками Латвии. Владимир Александрович с семьей, как и почти вся русская колония Риги, эвакуируется и в конечном результате прибывает в Америку и поселяется в Калифорнии, где принимает деятельное участие во многих русских общественных организациях...»10 Эрикс Екабсон и Лазарь Флейшман дают иную, отличную от некролога характеристику «первому российскому консулу в независимой Латвии», сравнивая В.А. Преснякова с героем комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» Хлестаковым.
В биографии В.А. Преснякова находится место всему: общественным скандалам, склокам, вымогательству, сотрудничеству с большевиками, тюрьме, обычному мелкому мошенничеству. Из-за недостатка места позволим привести лишь небольшой эпизод из послужного списка «возглавителя русского национального меньшинства в Латвии»: «Не менее неприглядные вещи открылись при допросе ювелира Якова Зусера и его сына Абрама. Я. Зусер показал, что в октябре 1926 года Пресняков, явившись к нему в магазин и представившись как бывший депутат Учредительного собрания и председатель Русского Общества в Латвии, предложил продать брошь и она была куплена за 2200 лат. Через некоторое время он пришел снова, чтобы продать серьги за 45 000 рублей, а потом пришел снова, предложив перстень за 300 лат (прим. драгоценности из шкатулки, которую он получил в результате вымогательства). Вскоре он вернулся, сказав, что жена не согласилась с продажей перстня, попросил отдать его назад и обещал тотчас же принести назад 300 лат, но исчез. Снова объявившись в марте, он признал свой «нехороший» поступок, показал квитанцию за заложенный в ломбард перстень, прося 300 лат, чтобы его выкупить из ломбарда и после этого продать Зусеру. Тот выразил опасения относительно сохранности денег, на что Пресняков предложил послать с ним кого-нибудь из ломбарда. Зусер согласился, предложив вначале, что деньги занесет спутник, но Пресняков убедил его, что его общественный статус не позволяет ему идти в ломбард с кем-то, и просил, чтобы спутник следовал в некотором отдалении. Зусер согласился, выдал 300 лат и послал сына Абрама. Но пока тот собирался, Пресняков вышел из магазина и снова исчез, и Абрам напрасно искал его повсюду, включая ломбард. Когда Зусер пригрозил по телефону обратиться в полицию, Пресняков обещал выдать вексель и принес его, но не на свое имя, чтобы не бросало тень на его общественное положение, а другой вексель в 500 лат на имя какого-то своего клиента — латгальского крестьянина Кузьмы Минина. Когда Зусер предъявил его в Коммерц-банк, оказалось, что вексель фальшивый и такого лица вообще не существует».11 Но несмотря на монументальность труда Эрикса Екабсонса и Лазаря Флейшмана, нам представляется спорным целый ряд утверждений авторов, касающихся общественной жизни Латвии 20–30-х гг. XX века.
Остановимся на их оценках двух фигур — архиепископе Иоанне Поммере и Константине Ивановиче Арабажине.
Вот что пишут Эрикс Екабсонс и Лазарь Флейшман об архиепископе Иоанне Поммере:
«Однако ближе ознакомившись с раскладом общественных сил в русской Риге, архиепископ, бывший до революции членом Союза архангела Михаила, почувствовал себя естественнее в окружении сановных представителей дореволюционной бюрократии и купечества, чем в контактах с Пресняковым с его репутацией выразителя позиций демократического лагеря, пользовавшегося поддержкой «еврейской» газеты Сегодня. Он встал во главе образованного 11 августа Русского Комитета помощи голодающим в России, который во-брал в себя Русский Национально-Демократический Союз в Латвии с его руководителем, председателем (реально не существовавшей) «Русской фракции Латвийского Учредительного собрания» А.С. Бочаговым, Особый Комитет по делам русских эмигрантов в Латвии. Союз Православных Приходов г. Риги и взморья, Русский Дамский Комитет. Газету «Рижский курьер» и другие «истинно русские» организации, образовывавшие в совокупности фронт заклятых врагов Преснякова. Председателем Президиума нового Комитета стал К. Гудим-Левкович. Когда явственно обозначился общественно-политический облик архиепископа, Пресняков 10 января 1922 года доносил старшему дипломатическому представителю России за границей М. Гирсу:
«Несколько месяцев тому назад я сообщал Вам об отрадном, тогда мне казалось, факте — назначении в Ригу православного Архиепископа Иоанна Поммера, латыша по происхождению и русского по духу. К сожалению, надежды на его доброе и разумное сотрудничество в деле защиты интересов русского населения в Латвии не только не сбылись, а наоборот, его неосторожная и близорукая деятельность, как руководителя местной религиозной жизи и духовенства осложняет здесь русское дело.
Властолюбивый, честолюбивый и весьма задорный по своему характеру, Архиепископ Иоанн сразу же по приезде сюда стал в резкую оппозицию к местному правительству и этим, конечно, вызвал к себе враждебное отношение со стороны латышских правящих кругов. Оставшись вне всякого влияния на местную государственную жизнь и потеряв многие привилегии, обычно предоставляемые архиерею, он однако продолжает в своих обращениях к рускому православному населению свою враждебную линию поведения к местным властям и этим со стороны последних все более и более вызывает неприязнь к русскому населению этого края.
Несмотря на неоднократные по поводу этого со мной беседы и мои предупреждения о безусловной недопустимости в данный момент такой политики, он продолжает упорствовать. Я опасаюсь, что это может кончиться неприятным скандалом для него и сможет нанести значительный ущерб делу защиты русских интересов. Несколько раз мне уже приходилось иметь серьезные переговоры с местным Министром-Президентом (прим. З. Мейровиц), который готов был предполагать, что линия поведения Архиепископа диктуется ему откуда-то из центра из Парижа или Берлина».12
Непонятно, откуда авторы получили сведения о том, что архиепископ Иоанн до революции состоял в союзе «Михаила Архангела», автору данных строк этот факт неизвестен.
Говорить о том, что именно архиепископ Иоанн прибыв в Латвию, занял недружест-венную позицию к местным властям, также не приходиться. Как известно, Латвийская православная церковь в первой половине 20-х годов XX века испытывала определенное давление со стороны властей. До 1926 года церковь не могла получить права юридического лица, что затрудняло ее хозяйственную деятельность. Значительная часть дореволюционного церковного имущества было национализировано или передано другим собственникам. Приехав в Ригу летом 1921 года, архиепископ Иоанн вынужден был поселиться в подвале Рижского кафедрального Христорождественского собора, так как архиерейская резиденция была отобрана властями. В этой связи можно утверждать, что власти сами вынуждали главу православной церкви быть к ним в оппозиции.
Что касается еврейского вопроса и газеты «Сегодня», архиепископ не был антисемитом. Крупнейшая русскоязычная газета постоянно освещала его деятельность.
Неоднократно архиепископ давал интервью изданию. Бывали случаи, когда на страницах газеты печатались обращения главы ЛПЦ. Будучи депутатом сейма Латвии, владыка Иоанн голосовал за предоставление государственных субсидий не только русским организациям и учебным заведениям, но и еврейским.
Несколько слов о К.И. Арабажине и его оценке в статье Л. Флейшмана и Э. Екабсонса.
Авторы статьи передают об Арабажине уже давно введенные в научный оборот сведения. Однако они не пытаются дать оценку его деятельности, разобраться в его мировоззрении, понять причину произошедшего конфликта между руководством Русского общества и Арабажиным. На наш взгляд, причиной возникновения конфликта не могла стать одна статья, в которой профессор неуважительно высказывался о русском народе.
Пресняков и Арабажин по-разному понимали цели и задачи деятельности Русского общества и создаваемом под его эгидой Русского народного университета в Латвии. Если Пресняков пытался охватить (захватить) всевозможные сферы деятельности: общественную, культурно-просветительскую, политическую и даже предпринимательскую, то Арабажин сознательно дистанцировался от участия в прямой политической борьбе (Пресняков, как известно, неоднократно баллотировался в представительные органы власти, в свою очередь, Арабажин никогда открыто не поддерживал ни одну из политических партий). Созданный в начале 1921 года в Риге Русский народный университет не отвечал запросам русской интеллигенции. Русская общественность считала необходимым создать частное учебное заведение, предоставляющее более или менее полноценное высшее образование для русской молодежи. Именно таким заведением впоследствии стали созданные Арабажиным в Риге Русские университетские курсы.
Свою роль в конфликте сыграла и авантюристская натура самого лидера Русского общества в Латвии. Профессор Арабажин, скорее всего, не захотел в своей деятельности зависеть от Преснякова.
Вероятно, было и личное соперничество между Арабажиним и Пресняковым. Арабажин имел ярко выраженное стремление быть непререкаемым лидером в создаваемых им общественных и учебных заведениях.
Исходя из этого, конфликт был неизбежен. А обвинения в шпионской деятельности Арабажина было искусственно раздуто Русским обществом Латвии, чтобы его уход из организации представить как изгнание, дискредитировать и уничтожить Арабажина как конкурента.
Приведенные в письмах Преснякова сведения, авторы статьи никак не комментируют. Хотя, на наш взгляд, они содержат еще ряд неверных данных. В частности, в письмах указывается, что Арабажин якобы самовольно себе присвоил профессорское звание. Согласно данным из личного дела преподавателя Латвийского университета Арабажина (преподавал в Латвийском университете недолго, в начале 20-х годов), он имел профессорское звание. Никто больше не оспаривал тот факт, что Арабажину в Финляндии, в Гельсингфорсском (Хельсинском) университете еще до 1917 года было присвоено профессорское звание (там же он стал и заслуженным профессором). Практически везде: в архивных документах, на страницах газет и др. Арабажин именовался именно профессором. Стоит отметить, что Арабажин еще в конце XIX века в Харьковском университете получил ученую степень магистра, его перу принадлежит несколько книг и большое количество научных статей (некоторые статьи были опубликованы на иностранных языках за границей). За книгу «Казимир Бродзинский и его литературная деятельность», изданную в 1891 году в Киеве, он был удостоен премии АН России имени графа С.С. Уварова и премии университета Святого Владимира.
Padomju Savienības nodarītie zaudējumi Baltijā. Rīga – 2012
17-18 июня 2011 года в Риге состоялась международная конференция, посвященная материальным потерям странами Балтии во времена оккупации Совет-ского Союза. Организаторами конференции выступили: депутат Европарламента, профессор Инесе Вайдере и Латвийское общество по исследованию оккупации (Latvijas Okupacijas izpētes biedrība). По результатам конференции был издан сборник.
В обращении к участникам конференции Инесе Вайдере подчеркнула, что СССР нанес колоссальный экономический, демографический, социальный и экологический ущерб странам Балтии. Многие на конференции говорили — русские не заплатят. Но И. Вайдере верит в те времена, когда Россия станет более демократичной и богатой страной, и как в свое время Германия компенсирует материальные потери жертвам режима. Но нужно заранее подготовить предварительный счет и в этом евродепутат видит смысл конференции. В то время еще будучи министром иностранных дел Гиртс Валдис Кристовскис призвал власть искать финансовую поддержку для продолжения работы правительственной комиссии, в свое время возглавляемой господином Станкевичем, по изучению ущерба, нанесенного Советским Союзом Латвии. Это вопрос самоуважения, считает чиновник, очень значимый труд, что доказало принятие Европарламентом в 2005 году резолюции, приравнявшей преступления нацизма и сталинизма.
Объемную статью «Исторический фон (1939-1991 г.)» для сборника «Padomju Savienības nodarītie zaudējumi Baltijā» подготовил адмирал флота в отставке Андрейс Межмалис. С обстоятельностью учебника истории 9-го класса, автор извещает читателей об «историческом фоне» Латвии с 1939 по 1991 годы. В конце статьи А. Межмалис, ссылаясь на подсчеты Модра Шмулдера, называет цифру в 210 миллиардов долларов ущерба, нанесенного Советским Союзом Латвии за все время 50-летней оккупации. Четверо из пяти жителей Латвии, считает он, работали только для обеспечения военного комплекса СССР. Особенно любопытна инсинуация Андрейса Межмалиса о вреде русификации. По его мнению, программа русификации включала не только уменьшение роли латышского языка, который великорусские шовинисты иначе как собачьим и фашистским языком не называли. Именно преднамеренно разработанная программа русификации привела к наводнению всей Латвии колонистами. Латыши иногда не могли купить даже куска хлеба, если в магазине к продавцам не обращались на русском языке. В этом была суть московской политики. Ведущие должности в Риге и в провинции заняли приезжие, не знавшие латышского языка, не собиравшиеся его изучать, и все дерективы к тому же в Латвии издавались только на русском языке.13
Более конкретными в своих аргументах и методиках подсчета ущерба со стороны Советского Союза были доктор философии, директор центра изучения Балтийских и Северных стран Юрис Прикулис со статьей о промышленности в Латвии в 1940-1960 гг., также в прошлом статистик Янис Калниньш и заместитель директора одного из департаментов министерства экономики Гунта Пиньке в статье об оценке возможных потерь в Латвии, если бы страна не была оккупирована. Также заместитель директора департамента Защиты окружающей среды Роландс Артурс Бебрис о нанесенных потерях окружающей среды Латвии со стороны Советского Союза и др.
О трудностях подсчета потерь и выплат компенсаций пострадавшим от Советского Союза с 1940 по 1991 гг. рассуждал един-ственный представитель России на прошедшей конференции историк Борис В. Соколов.
Все-таки расчеты, которые строятся только на позиции жертвы той или иной исторической ситуации представляются нам односторонними и необъективными. Что собственно и подтвердили многочисленные публикации авторов данного сборника.
Михаил Булгаков в периодике русского зарубежья. 1922-1940: аннотированный библиографический указатель / Российская государственная библиотека искусств; сост.: Мишуровская М.В., Ефимова И.С., Фишман О.П., М., 2012. Изд-во Московского ун-та, 2012. - 158
Указатель произведений Булгакова М.А. и текстов, связанных с именем писателя, опубликованных на страницах русскоязычных зарубежных журналов и газет 20–30-х годов XX века. Второе издание подготовлено в рамках фундаментального библиографического проекта «М.А. Булгаков» Российской государственной библиотеки искусств (РГБИ).
«Свершилось. Пришли немцы!».
Идейный коллаборационизм в СССР в период
Великой Отечественной войны. М., 2012
В книгу, выпущенную издательством РОССПЭН, включены уже не раз публиковавшийся «Дневник коллаборантки» Л.Т. Осиповой и воспоминания В.Д. Самарина. Для них сотрудничество с оккупантами в период Второй мировой войны было, по мнению О.В. Будницкого и Г.С. Зелениной, авторов статьи «Идейный коллаборационизм в годы Великой Отечественной войны», «сознательным выбором».
С «Дневником коллаборантки» Л.Т. Осиповой и многочисленными комментариями к тексту можно ознакомиться и в Интернете.14 В данном же сборнике издана полная версия рукописи, хранящейся в Гуверовском архиве Стэндфордского университета. Также в сборнике представлены документы другого коллаборациониста Владимира Самарина. Первый документ — «Советская школа в 1936–42 годах», второй, — «Гражданская жизнь под немецкой оккупацией в 1942–44 годах». Оба документа из Бахметьевского архива Колумбийского университета.
Коллаборационизм — явление международное. Но Г.С. Будницкого и Г.С. Зеленину интересует именно антисоветский коллаборационизм. Явление это сложное, неоднозначное. Никакая армия, действующая в качестве оккупантов, не может обойтись без коммуникации с властями и населением покоренной страны. Без такого соприкосновения оккупационная система не может быть эффективной. Исторически сложившееся отношение к людям, в той или иной форме сотрудничавших с оккупантами как к изменникам, предателям родины, кажется, претерпела значительное изменение. Этот тезис пытаются доказать Г.С. Будницкий и Г.С. Зеленина, объединяющие в своей статье «Идейный коллаборационизм в годы Великой Отечественной войны» коллаборационизм и антисоветизм в одно явление. Отсюда их экскурс в прошлое «сознательного антисоветского выбора».
Для этого они используют термин «внутренней эмиграции», вошедший в обиход в 1922 году, после публикации в литературном приложении к берлинской сменовеховской газете «Накануне» письма К.И. Чуковского к А.Н. Толстому. Термин нередко употреблялся на страницах эмигрантской печати. Так, в литературном журнале, основанным в 1949 году одним из руководителей НТС Евгением Романовым, появляется статья Н. Осипова «Внутренняя эмиграция в СССР». В ней первой задачей внутреннего эмигранта называется «...охранение своего внутреннего мира от искажающего воздействия большевистской стихии... Внутренняя эмиграция — это самое решительное неприятие советской власти, самое решительное отрицание ее теоретических основ, обычно ничем не обнаруживаемое...»15
Однако внутрення эмиграция имеет определенные границы, она возможна как определенный тип поведения, умонастроения, оценки власти внутри советской действительности. Как только граница перейдена, с «внутренним эмигрантом» происходит метаморфоза. Он превращается в коллаборациониста. Так, у четы Поляковых в 1943 году перебравшихся в Ригу — это сотрудничество в фашистской газете «За Родину!». Вывезенным из Пскова в Ригу, Пирожковым не пришлась по вкусу выделенная для них квартира в бывшем еврейском гетто, часть обитателей которого была уже истреблена нацистами, другая же часть отправлена в лагеря для уничтожения. Была ли у «внутренних эмигрантов» та грань, которая отделяла радостный возглас: «Свершилось. Пришли немцы!» от уголовного преступления?
В июле 1944 г. Поляковы были эвакуированы из Риги в Германию, где они сблизились с представителями НТС. Опасаясь преследований со стороны советских властей, Олимпиада Георгиевна стала Лидией Тимофеевной Осиповой, Николай Николаевич — Николаем Ивановичем Осиповым. Осипов — активный член Совета НТС (солидаристов), работал в газете «Эхо». Сделался «пламенным власовцем» и столь ярым солидаристом, что даже более молодые товарищи посмеивались над ним. Лидия Осипова-Полякова печатала после войны статьи о фальше советской литературы. Как отмечают О.В. Будницкий и С.Г. Зеленина, «Дневник коллаборантки» — своеобразная апология коллаборационизма. Однако сам документ в каком-то смысле рукою Лидии Семеновны превращен в фальшивку, так как при подготовке к публикации подверг-ся с ее стороны существенной редакции. Все ради приукрашивания значения своей воли, ума и чувства собственного достоинства.
Ilūziju un baiļu mašiinrija. Propaganda nacistu okupētajā Latvijā: vara, mediji un sabiedrība (1941–1945).
Rīga 2012. Mansards, lpp. 364.
(«Машинерия иллюзий и страха. Пропаганда в оккупированной нацистами Латвии: власть, СМИ и общество (1941–1945)»)
В книге «Машинерия иллюзий и страха. Пропаганда в оккупированной нацистами Латвии: власть, СМИ и общество (1941–1945)», подготовленной в рамках государственной программы «Национальная идентичность» и проекта «Латвийская социальная память и идентичность», доктор исторических наук Каспар Зеллис собрал и обобщил значительный по объему материал о пропаганде на территории Латвии во время немецкой оккупации. Книга разделена на четыре главы. Первая глава — вводная, вторая — посвящена гражданским и военным институтам пропаганды, третья — каналам пропаганды (периодические издания, корреспонденции новостных агентур, книгам, брошюрам, радиопропаганде, изданию плаcтинок и визуальным формам пропаганды) и четвертая глава отображает собственно содержание пропаганды.
Каспар Зеллис в 2011 году в Латвий-ском университете защитил докторскую диссертацию о нацистской пропаганде в Латвии. Издание книги, таким образом, сделало возможным познакомить читателей с результатами многолетнего исследования латвийского историка. Нет смысла пересказывать доброт-ный труд, который можно рекомендовать для ознакомления всем интересующимся латвийскими сюжетами во Второй мировой войне. Но на одном аспекте все-таки хотелось бы остановиться.
Вводную главу, как часто случается, начинают с теоретического обоснования выбранной темы. У Каспара Зеллиса она состоит из теоретического введения в тему, разделов: «Что есть пропаганда?», «Источники», «Историография».
Отвечая на вопрос, что есть пропаганда, Каспар Зеллис обращается к краткому экскурсу в историю термина, начиная его с папы римского Григория XV, учредившего в 1622 г. конгрегацию Sacra соngregatio de propaganda fide (Священная конгрегация по пропаганде веры), завершая Второй мировой войной. Упоминает также в этой главе теоретиков пропаганды — племянника Зигмунда Фрейда и пиарщика Эдварда Бернейса, американского политолога Гарольда Ласвелла, французского психолога и социолога Гюстава Лебона, американского социолога Пола Лазарсфельда. Итак, пропаганда — это идеи, взгляды и теория, систематически распространяемая с целью приобретения сторонников и побуждения людей на определенное поведение в обществе. Так как у нацистов не было времени и желания перевоспитывать латышей в желаемом направлении и духе, они занимались манипулированием общественного мнения, используя социальные мифы, лозунги, символы и образы.
Создается впечатление, что написание вводной главы — это своего рода дань моде. Кажется, книга ничего не потеряла бы и без вводной главы. Вполне можно было обойтись без «теоретического» экскурса в историю термина. Труд и так очень интересный и полезный для читателя. Однако теория обычно служит целям обоснования, выбранного автором подхода. Иначе, если нет обоснования, то исчезает, размывается предмет исследования и историю неизбежно вытесняют идеологические клише, языковые штампы. Кажется, так в целом и получилось у латвийского историка, без ясного, целостного обоснования собственного взгляда на сущность явления нацистской пропаганды в Латвии во время Второй мировой войны. Кто же у К. Зеллиса столпы теории пропаганды, на кого если уж не опирается, то от чего отталкивается латвийский историк?
Конечно же, это Ханна Арендт с ее «Истоками тоталитаризма». К. Зеллис приводит цитату немецко-американского философа о том, что пропаганда является важнейшим инструментом тоталитаризма. При этом латвийский историк оппонирует основоположнику теории тоталитаризма, указывая на нерешенную в ее трудах проблему коммуникации тотальной политической власти со своими гражданами. Также К. Зеллис посвящает один абзац представителям Франкфуртской школы Теодору Адорно и Максу Хоркхаймеру с их тезисом о пропаганде как фабрике, уничтожающей индивидуальность. Этот тезис, полагает латвийский историк, делает пропаганду признаком не только тоталитарной власти, но и проблемой, сопутствующей современному обществу. Собственно Ханной Арендт и представителями Франкфуртской школы заканчивается вся теория.
Вряд ли у К. Зеллиса есть специальные работы, посвященные анализу трудов Ханны Арендт, Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера. Их неуместность в пространстве истории Латвии кажется очевидной. Модель тоталитаризма Ханны Арендт возможно и вызовет восхищение у почитателей ее творчества, но к историческому контексту Латвии 1941–1944 года она не применима. Не случайно в дальнейшем К. Зеллис не вспоминает ни Ханну Арендт, ни других теретиков пропаганды XX века. Для чего историку нужна теоретическая схема? Это своего рода рабочий инструмент исследования. Читателю, по крайней мере, становится понятно, на каких основаниях построены выводы историка.
При знакомстве с аналогичными публикациями, касающимися пропаганды на территориях Советского Союза, оккупированных немцами, нетрудно заметить в них почти полное отсутствие обращения авторов к такого рода «теориям». Читая, к примеру, книгу кандидата исторических наук, доцента Санкт-Петребургского государственного университета Н.А. Ломагина «Неизвестная блокада»16, обращаешь внимание на прикладной характер нацистской пропаганды. Если более 80 процентов населения Ленинградской области благодаря пропаганде сотрудничали с оккупационными властями или хотя бы не становились участниками вооруженного сопротивления, то пропаганду вполне можно считать эффективной.
А как дело обстояло в этом отношении в Латвии?
Каспар Зеллис утверждает, что немецким агитаторам местное население не доверяло, в обществе очень быстро появились барьеры восприятия нацистской пропаганды.17
Противоречивость данного тезиса вполне можно обнаружить в той же самой книге «Машинерия иллюзий и страха. Пропаганда в оккупированной нацистами Латвии: власть, СМИ и общество (1941–1945)». В главе, посвященной пропаганде освобождения Латвии, К Зеллис приводит факты массового воодушевления местного населения в связи с завованием нацистами Латвии. Факты, приведенные в книге, указывают в пользу действенности немецкой пропаганды. Это и фотографии «Немецкие войска входят в Ригу 1 июля 1941 г.» (с.198, 199), свидетельствующие о массовой поддержке нового оккупационного режима, пусть даже и в связи с ложной надеждой на независимость Латвии в будущем. Это и ежегодно отмечаемые во время войны в Латвии дни 1 июля и 18 ноября с богослужениями и праздничными публикациями в прессе. И даже антисемитизм как основной структурообразующий элемент нацистской пропаганды, вполне прижившийся в Латвии, не был, по словам К. Зеллиса, чуждым явлением (с. 226). Знакомясь с главой об институтах пропаганды в Латвии, находишь, что с оккупационными пропагандисткими изданиями (Daugavas Vanagi, Tevija, Nacionālā Zemgale, Daugavpils Latviešu Avīze и др.) охотно сотрудничали местные журналисты...
(Endnotes)
1 Исаков С., Бойков В. Русский фашизм в Эстонии в 1920-1930-е годы.// Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. XII Таллин 2012, с.62-85.
2 Там же, с.84.
3 http://www.russianresources.lt/archive/Baiov/Baiov_3.html
4 Белобровцева И.З. «Русский фашизм в зеркале русского большевизма: Натаска фашистких «крошек»//Таллинский университет. Культура русской диаспоры: эмиграция и мифы. Сборник статей. Таллин 2012, с. 122-131.
5 Там же, с. 126.
6 Содержание:
РУССКИЕ ПОСЛЕ РАСПАДА ИМПЕРИИ: АКТУАЛЬНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА (1918–1940)
Лаукайте Р. Эпилог Российской империи в Литве: русские эмигранты в 1918–1940 гг. 8
Шор Т. Культурный сдвиг в русском общественном сознании на закате первой Эстонской республики (1939 – июнь, 1940) 22
Гаврилин А. Латвийская православная церковь и русская эмиграция в межвоенный период 30
Поташенко Г. Старообрядческая церковь в Литве (1918–1923): церковное объединение и государственное признание 39
Нарушене В. Вопросы русской культуры в публицистике Иосифа Альбина Гербачевского и его деятельность в Славянском клубе 55
Исаков С., Бойков В. Русский фашизм в Эстонии в 1920–1930-е годы 62
РУССКИЕ ДЕЯТЕЛИ КУЛЬТУРЫ – ДАЧНИКИ В ЭСТОНИИ
Меймре А. Лесков на «чухонской» земле 86
Кузьмин Д. Русские дачники в Эстонии: Кясму 96
Пономарева Г., Шор Т. Русские дачники в Эстонии: Анастасия Цветаева и эстонские писатели 115
Пальм И. Вызу как дачный поселок в Эстонии 126
САМОЙЛОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
Сообщения
Федоров Ф. Ars poetica Давида Самойлова 140
Гельфонд М. Идиллическое и элегическое в поэзии Давида Самойлова: «Цыгановы» и «Пярнуские элегии» 166
Белобровцева И. Эстонский москвич Давид Самойлов 176
Абишева С. Стихия воды в поэтическом мире Д. Самойлова 189
Кононова Н. «Старый Дон-Жуан» Давида Самойлова. Диалог с классикой 201
Давыдов А. Самойлов и государство 210
Тумаркин В. Им всем по двадцать с небольшим 219
Воспоминания
Баевский В. Пролил кровь за отечество и выразил его в стихах. Давид Самойлов в жизни 225
Перелыгин В. Давид Самойлов в Пярну 253
Харитонов М. «На пире ума, благородства, любви» 265
ЛЮДИ ЛИТЕРАТУРЫ, ЛЮДИ В ЛИТЕРАТУРЕ
Сакалавичуте К. Людас Гира, Константин Бальмонт и американская поэтесса Лидия Нобль 274
Исаков С. Леонид и Лидия Пумпянские. Опыт биографии 300
Лавринец П. Девять писем русских писателей Алексису Ранниту 323
Кывамеэс А. Образ русского в эстонской прозе 1990-х – 2000-х годов 335
Публикации
Борис Дикой. Возобновленная тоска. Публикация и послесловие А. Данилевского 352
Именной указатель 415
Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. Т. XII. Сборник в честь проф. С. Г. Исакова – к 80-летию со дня рождения. Таллин, 2012. 426 с. ISSN 2228-1584. ISBN 978-9949-29-027-7.
7 Кывамеэс А. – Образ русского в эстонской прозе 1990-х – 2000-х годов//Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. XII, Таллин, с. 335-351.
8 Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина. Под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана. (Stanford Slavic Studies, volumes 42-43.) Stanford, 2012, с. 10.
9 PART I (Stanford Slavic Studies, volume 42)
аурика меймре – Арест генерала Юденича: миф и действительность
томс кикутс – К истории латышских антибольшевистских организаций и войсковых частей
татьяна шор – Начало журналистской деятельности Р.С. Ляхницкого в Эстонии
эрикс екабсонс и лазарь флейшман – Первый российский консул в независимой Латвии айварс странга Торговля, политика, отношения Латвии с СССР в 1932 году и газета Сегодня
роман тименчик – Латвийские топосы и локусы в русском стихе
роман абисогомян – Полковые, корпусные, училищные и иные объединения русских военных в Эстонской Республике 1920–1930-х г
PART II (Stanford Slavic Studies, volume 43)
сергей исаков – Н.А. Макшеев и его статья «Университет в Тарту»
александр данилевский – «Я должен был бежать в Ревель»: «Шурин экс-кайзера» в освещении русской зарубежной прессы
сергей доценко – Почему Венеция – «размокшая каменная баранка»?
ирина белобровцева – К поэме В. Маяковского «Про это»: заметки на полях рисунка владимир хазан – Об одной литературной мистификации (К биографии Андрея Соболя)
александр белоусов – Всматриваясь в «Портрет»: «товарищ Шацкина» у Добычина григорий утгоф – Об одной метафоре Ю.Н. Тынянова
людмила спроге – Ирина Сабурова «Инна», Леонид Зуров «Увоз»: к смысловым контурам «латгальского текста»
олеся лагашина – Точка зла: Марк Алданов о тайной полиции
лийса бюклинг – Письма Михаила Чехова Марку Алданову, 1944 – 1951 гг.
александра столински – Возможный источник ранних переложений Л.Н. Гомолицкого из немецкой поэзии
павел лавринец – По страницам дела С.И. Шовгенова (Нальянча)
федор поляков – «Трагическая и неискупимая судьба»: Свидетельства о гибели Михаила Горлина
галина пономарева – Русская культура на страницах газеты Eesti Sŏnа (1941–1944) аннели кывамеэс – Иваны и герои: заметки о военной прозе Эстонии 1940–1950-х гг. николай богомолов – Картинки провинциальной жизни 1950-х годов
леонид кацис – «Доктор Живаго» встречается с идишем. Рецепция романа Б. Пастернака в еврейской печати
габриэль суперфин – О процедуре смертной казни через расстрел в СССР в 1956–1983 гг.
10 Avoti: Труды по балто-российским отношениям и русской литературе. В честь 70-летия Бориса Равдина. Под редакцией Ирины Белобровцевой, Аурики Меймре и Лазаря Флейшмана. (Stanford Slavic Studies, volumes 42-43.) Stanford, 2012, с. 208-210.
11 Там же, с. 194.
12 Там же, с 135-137.
13 Mežmalis A. Vēsturiskais fons (1939-1991)// Padomju Savienības nodarītie zaudējumi Baltijā. Rīga – 2012, c. 58.
14 http://dnevniki-okkupacii.narod.ru/osipova-dnevnik.html
15 «Свершилось. Немцы пришли!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны». М., с.9.
16 http://lib.rus.ec/b/195531
17 Ilūziju un baiļu mašiinrija. Propaganda nacistu okupētajā Latvijā: vara, mediji un sabiedrība (1941-1945). Rīga 2012, с. 191.
