Продолжение
Стенографического отчета
XX-х Чтений гуманитарного семинара
Очередная наша странность (шестая, если не ошибаюсь) в том, русские философы не становились западными, то есть европейскими, даже когда в большинстве своем там оказались посредством того замечательного пароходного рейса в 1922 году, о котором упоминал г-н Левинтов. Вероятно, просто не смогли ими стать. Во всяком случае, мне известны только два имени — это Александр Кожев, ставший французским философом, и Лев Карсавин, преподававший и писавший на литовском. Известно, что Лев Шестов, уже в эмиграции, читал лекции в Сорбонне, содержанием которых сейчас мало кто интересуется. Во всяком случае, во Франции он не был тем, что в России. И нет никаких известий о переходе западного философа в русские. В то же время «русскость» русской философии не в языке. Есть западные специалисты по Толстому, по Достоевскому, по тому же Чаадаеву, по славянофилам и западникам. Именно они и были знатоками русской философии, когда в России до недавнего времени изучать ее было почти невозможно. Есть совершенно западные философы, пусть не первой величины, удивительно созвучные русским как раз и дидактической манерой, и эссеистическим изложением, и самой «нравственно-социальной» проблематикой. Это, прежде всего, западные космисты и экзистенциалисты. Некоторыми специалистами считается, что русский персонализм (Достоевский, Бердяев и др.) имел влияние на персонализм западный.С точки зрения гуманитариев вообще и философии в частности, а семинар у нас гуманитарный, люди делятся на две категории: на тех, которые мыслят и которые не мыслят. Те, которые не мыслят, могут быть патриотами, могут быть врагами, могут быть космополитами, но когда с ними говоришь, то говоришь не с ними, а с теми обстоятельствами, которые формируют их позицию. Изменись эти обстоятельства — изменятся и сами «убежденные». Такие перемены для человеческой натуры есть самое обыкновенное. Но дело в том, что философия-то и состоит в сопротивлении этим «обстоятельствам», что возможно только при видении чего-то большего, нежели только человеческое. Я имею в виду мышление. И никакого иного предназначения у философии нет. Боже упаси! Иначе это полнейшее непонимание сути философии, ее происхождения, ее действия, что ли.
Наконец, последняя на сегодня странность — это возвращение русской философии в Россию. Прекрасной иллюстрацией для этого может быть история статьи молодого Лосева, написанной в 1918 году о современной ему русской философии. Статья была напечатана без его ведома на немецком языке в Швейцарии, о чем сам автор узнал только в 1983 году, перевод на русский и публикация были сделаны в 1990-м.
Дамы и господа, странная эта вещь — русская философия, как и ею же созданный Русский мир. И тем, кто рассуждает о нем, должно быть известно, что Русский мир — это просто способ личного осмысления, а не идеологических предпочтений, но при условии, разумеется, философской глубины своего отношения. Спасибо.
Вопрос:
— Я хотел бы спросить, правильно ли я понял, что идея вашего выступления — “я не люблю русскую философию, которая не существует”?
Алексей Романов:
— Нет, она существует.
Вопрос:
— Тогда сформулируйте тезис своего выступления. Что вы обосновывали вот этими цитатами?
Алексей Романов:
— Парадоксальность языка русской философии в отличие от западной, и этот язык и есть какое бы то ни было рассуждение о Русском мире.
Александр Алексеев:
— В первую очередь я хотел бы поблагодарить нашего сегодняшнего докладчика, того, кто начинал сегодня семинар, потому что своим выступлением он, по сути, поставил целый ряд вопросов, которые все время и обсуждаются тогда, когда говорят о месте русских, о Русском мире, о том, что им надо делать. Мы меньше всего говорим о том, что надо делать. Все время ищем, что нам надо делать у персов, у царя Кира, у кого угодно, кроме современности и того, что нам самим надо сегодня. Что бы мне хотелось сказать, что очень многие такого типа обсуждения сводятся к тому, что начинают формулировать, что в России вот это было плохо, вот это было плохо и вот это было плохо. Я не понимаю таких выступлений, потому что если мы возьмем любую современную культуру, от островов Моамбы до ведущей цивилизации современного мира, американская цивилизация, хотим мы этого или нет, а именно она ведет мир в настоящее время, мы точно такое же перечисление можем сделать, может даже и страшнее получится. Возьмите любую современную культуру. То есть вот эти перечисления негативов из прошлого ничего не дают, кроме того, что теряется время, если, конечно, у нас нет цели. Я не хочу говорить о чужих целях. Есть такая древнекитайская притча. Два философа стояли на мосту и наблюдали за играющими в воде рыбками. Один философ сказал другому: “Смотри, как здорово они играют в воде, это доставляет им удовольствие.” Второй философ ему ответил: “Откуда ты знаешь, что это доставляет им удовольствие?” На что тот ответил: “Как ты, не будучи мной, знаешь, что я знаю?” Многие дискуссии вот в таком стиле происходят, и ничего не дают для будущего. Но я никому никаких целей не хочу приписывать, потому что я нахожусь на точке зрения другого философа. Много раз сегодня, собственно, и прозвучало слово “империя”. Не знаю, у каждого тут свое отношение, я не имею в виду одну конкретную отдельно взятую империю, но поезжайте в тот город, который сегодня называется Санкт-Петербург, поезжайте в тот город, который называется Вена, поезжайте в Лондон — все эти города созданы империями. Империя, поставленная в правильные рамки, возможно, это лучший способ существования, потому что в конечном итоге приводится к одному, посмотрите на любые политические течения. За разговорами о демократии на самом деле решается вопрос: кто будет главным. Это тот же средневековый феодализм, который аккуратно оформлен нашим современным словарным запасом, разработан способами выдергивания отдельных фактов для того, чтобы доказать, что нужно подать сейчас, сегодня, в данный момент. Играя словами, мы все знаем, можно доказать все что угодно. И опять-таки это ничего не дает для будущего. Это неконструктивно. Если, конечно, у нас нет каких-то целей кого-то замазать, оттеснить, и тем самым решить свой вопрос, что мы будем главными. Это естественный вопрос, игра правящих кланов происходит все время и нам остается ее только наблюдать.
Теперь относительно этой империи, того самого двуглавого орла, который очень часто почему-то приписывают конкретно России. Это, на мой взгляд, может иметь совершенно иную интерпретацию. Играя словами, можно доказать все, что угодно. “Правящий клан — будь бдителен, смотри и туда и сюда, иначе ты скоро не будешь правящий”. Это можно понимать и так. Вот это приписывание России каких-то имперских настроений в последнее время в связи с какой-то медвежьей газовой атакой на Украину, странной такой. В ночь на Новый год, нашли самое время, когда, видимо, нечем было развлечь население или новогоднюю программу лень было подготовить. Приписывание конкретно России каких-то опять-таки отрицательных черт очень странное и неконструктивное. Любое государство использует то, что оно имеет, для того, чтобы выгородить себе какой-то огород, на котором оно будет пастись. Почему России это нельзя, а всем остальным можно? Почему это у России имперские настроения, а у Соединенных Штатов или у какого-то любого другого государства это не имперские настроения? Любой правящий клан следует той же самой логике, которая нам всем известна из старинных пословиц: плох тот солдат, который не мечтает быть генералом. Любой правящий клан старается расширить сферу своего влияния. Это закон построения любой организационной структуры. Она стремится расшириться. Говорить, что это плохо, бессмысленно. Можно говорить: “Плохо, что на поверхности Солнца температура 5 тыс. градусов, а не 6, не 9 и не 18”. Неконструктивность всех этих разговоров просто задела меня. Господина Переслегина нет, но, на мой взгляд, это ничего не значит. Он представил свой доклад, и мы можем его обсуждать. Например, я хотел бы упомянуть некоторые моменты, которые у него здесь сказаны.
Доклад оставляет странное впечатление. В нем есть три части. В первой он излагает нам гибель богов, имея в виду развал Европейского Союза, то есть, он так считает, он имеет право на такое изложение. Но вот когда он переходит к анализу нашей ситуации, все это оставляет впечатление какого-то скомканного, наспех написанного текста, в котором он допускает некорректные высказывания. Ну, например, что стоит такое высказывание: «Ну, уж точно, никто в ЕС не собирается советоваться с Латвией по какому-то ни было вопросу». Все мы, кто постарше, знаем, что существует такое понятие, как “московское хамство”. Это понятие введено в оборот самими москвичами, это как раз из этой оперы. Почему он так считает, что ежели он не хочет советоваться с Латвией ни по какому поводу, то в Евросоюзе не будут этого делать? Вся его вторая часть построена как раз в этом духе. В отличие от нашего сегодняшнего разговора он пытался что-то сказать о том, что он это делает, но все это слилось в такого типа высказывания.
Господин Митрофанов упомянул здесь, что Русский мир — это хрупкий Ноев ковчег. Я хотел бы напомнить, что у русской цивилизации, возможно, существует, действительно, очень странная роль, которую, здесь цитировали по Чаадаеву. Если вспомним историю, то, как минимум, трижды в истории Европы случались катастрофические системные кризисы, и все три раза эти системные катастрофические кризисы пришлось решать русским. Потому что итог этих кризисов обрушивался на Россию. Но, извините, если вы попались, то по тому, что было, по тому и ударили. Как получилось, ну, так оно и вышло. И после всех этих трех ударов все восстанавливалось и развитие продолжалось. Это какая-то странная роль интерпретации русской цивилизации.
Когда говорят о цивилизованных странах, я задаю вопрос: что называть цивилизованной страной? Все зависит от того, какая цель выдвигается перед соответствующей культурой. Если наша цель в том, что мы живем на острове, там растут бананы, все хорошо, нам ничего больше не нужно, мы любуемся закатами. Будет ли эта страна цивилизованной? Она имеет свою цивилизацию, она живет так, как она живет, как у нее это получилось. Далеко не обязательна смена мобильных телефонов каждые три минуты в магазинах, повышение цен на бензин, а потом скидывание их обратно, вряд ли это означает цивилизацию. Знаю, что существуют красивые города, произведения искусства, философия и так далее, но что такое цивилизация, что такое права человека, кто какие права не соблюдает? Попробуйте взять любой список прав человека или чего угодно и начните сопоставлять, вот эта страна, вот это список. Вы не найдете ни одну страну в мире, которая соблюдала бы любой наугад выбранный этот список. Все эти разговоры, фактически, борьба правящих кланов. Мы ее наблюдаем.
Комментарий Левинтова:
Это выступление показалось мне наиболее «покаянным», рефлексивным, «метаноидным». Совершенно неважно, что я в корне не согласен с Александром Алексеевым, одним из самых активных и яростных участников дискуссии. Ну, не согласен. И он со мной не согласен. Мы ведь собрались не соглашаться друг с другом, а высказывать свои мнения. Важно, чтобы это были наши мнения, а не цитаты из вчерашних газет.
И еще одно замечание, касающееся не только этого выступления. Каковы границы покаяния?
Их, слава Богу, нет. И можно, подобно монаху, провести всю жизнь в покаянии. И можно, подобно Библеру, считать свою личность распластанной по всей истории и культуре, а потому нести покаяние за все содеянное Человеком.
Эдуард Давыденко:
Я не русский и поэтому мне как-то трудно говорить и давать вам советы, как России жить, как развиваться, но я поклонник России. Я даже не выходец из России, потому что я жил в Советском Союзе, который я совершенно не идентифицирую с Россией. Это разные государства. А ведь на всем этом, на идентификации Советского Союза и России строятся все претензии к России и все требования к ней, и все негативные течения. Поэтому я не хотел бы поучать, как России жить и что ей делать, как ей дальше двигаться. Я только точно знаю, что тот багаж знаний, тот багаж культуры, тот багаж духовности, который на протяжении тысячелетий Россия создала, накопила и которым мы все пользуемся, он никогда не даст ей исчезнуть с лица Земли, как бы ни хотели определенные силы и группы, Россия будет вечно! И я буду рад пользоваться ее благами, и вся моя семья, и все мое окружение, потому что уровень их высочайший в мире. Разве можно сравнить уровень тех благ, что создала Америка и какие-то страны Европы, с уровнем духовности России? Нельзя сравнить. Поэтому у меня были некоторые пожелания к России как к государству, с которым связаны большие надежды на стабильность в мире, на то, что она не даст опять всему раскачаться. Пожелания эти такие. Ну, во-первых, мне кажется, что России нужно уделить большое внимание формированию и укреплению чувства собственного достоинства, потому что эта тенденция, которая существует сейчас, что все кому ни лень, лягают ее, пинают Россию, а Россия огрызается очень слабо и вяло. Это некрасиво и неприемлемо. Я даже могу предложить, как сделать, чтобы свое чувство национального, государственного достоинства укрепить и лелеять: очень просто, как в технике, за словом должно следовать дело. А у России пока что получается так: одни слова и никаких дел дальше. .
Пример, вот, сколько мы слышали сотрясений воздуха, что если Латвия, Прибалтика вступят в НАТО, если здесь появится военная техника НАТО, если здесь что-то, ну, мы ответим адекватно. Ну, пожалуйста, здесь и НАТО, здесь и аэродромы сейчас строят, здесь и самолеты летают, ну, что ответила Россия? Да ничего. Следующее какое-то заявление — ничего она не ответила. А ведь, между прочим, это России завещал ее формирователь или создатель Петр I, это же его слова — ”слово и дело”. И второе, я уверен, что существует проект распада России, так же как существовал проект ликвидации СССР. И он успешно решен, и как сказал Переслегин, Третья мировая война закончилась поражением СССР. Также существует проект распада и ликвидации России.
Я думаю, что мы, участники этого проекта, мы не просто так собрались, нас используют в определенной мере. Я так считаю. В определенной мере, потому что если у нас есть какая-то цель и мы хотим до нее дойти, и по дороге у нас что-то существует, надо почувствовать реакцию этого существования, нужно знать, как мыслить, как это нейтрализовать. Но я думаю, что это бесперспективные проекты исходя из того, что я раньше сказал, что Россия была и будет вечно, никто ничего не сможет сделать. Это первое, что я хотел бы обратиться к России с такой просьбой: берегите чувство своего достоинства не на словах, а на деле.
И второе: вина России в нашем положении определяющая, почему мы в таком положении очутились здесь, за пределами СССР, в Латвии. Я не буду говорить, вы все знаете прекрасно. Почему она определяющая, потому что именно Россия в определенные этапы исторического периода не сделала определенных практических шагов. Каких именно. Когда “известная тройка” собралась и нас распускала, ведь нормальный человек, да любой из нас, да крестьянин, который за плугом ходит, он бы первым делом решил: давайте договоримся, на каких условиях мы распадаемся. Они договорились только по одному вопросу: кто сколько хапнет. А вот по нашему вопросу они не договорились. Это мой первый упрек России. Второй упрек. Когда образовалась Латвия как независимое государство, как последователь той Латвии, в легитимности которой я также сомневаюсь, можно было тоже каким-то образом решить наш вопрос. Кто тянул за язык Россию признать Латвию, прежде чем оговорить все функции и вопросы нашего здесь пребывания, ведь не только россияне здесь, но и украинцы и белорусы. Вот кто тянул за язык российского лидера, не хочется называть его оскорбительными словами, — никто. Это был второй момент, который Россия упустила, чтобы раз и навсегда решить этот вопрос.
Третий момент — вывод войск из Латвии. Кто тянул их, не знаю за что, чтобы они вывели войска, не решив этот вопрос. Это было просто решить: заключили договор, все оговорили, все, ребята, решили, а иначе не выведем. Американцы могут такое себе позволить! И четвертый момент, договор о границе. Кто заставлял подписывать Россию договор о границе с Литвой, Латвией и Эстонией? Никто. Они сами подписали, хотя сначала в пакете грамотно было сказано: пока не решите гуманитарный вопрос, не подпишем этот договор. Все равно они подписали, вопрос повис. Поэтому мне кажется, что и здесь Россия должна... Да, на словах она все время за нас: мы такие бедные, мы такие несчастные. И поэтому и здесь есть нарушение принципа причины и следствия. То есть после слова должно следовать дело.
И я хочу сказать, что мне этот семинар понравился. Он понравился тем, что мы увидели, что в России есть люди, которые ее не любят, которые ее презирают, которые хотят ее повернуть черт знает куда, вместо того, чтобы идти вперед. У нас тоже в Латвии есть такие. Нас же все время заставляют смотреть куда-то назад, а что ты сделаешь с головой, повернутой назад? Сразу в канализационный люк попадешь. Поэтому я хочу сказать, что мне жаль этих людей, которые хают Россию, вместо того, чтобы ее поддержать. Каждая страна черт знает что творит. А что в Латвии? Если мы ее начнем по косточкам разбирать, и плюнуть жалко будет. А мы же живем здесь, стараемся. Я бы уехал давно, но если я уеду, вы уедете, что здесь останется?
Реплика (Бориса Михайлова):
— Ну, последнее предложение весьма разумно.
Смех в зале и продолжительные аплодисменты
Эдуард Давыденко:
— Мне очень приятно находиться в гуманитарной системе или сфере, потому что у меня мысли технические, а тут я как бы тренируюсь.
Смех в зале
Эдуард Давыденко:
— Я очень рад, что такие семинары есть, я уже тут второй раз, буду еще ходить, потому что даже что плохое есть, надо знать, понимать и ориентироваться в нем.
Продолжительные аплодисменты
Александр Левинтов:
— Мне очень понравились заключительные рассуждения о Русском мире и о России. И в этом смысле не все так плохо, как кажется, все гораздо хуже. Постольку, поскольку я стараюсь говорить не о том, что было плохо, а о том, что плохо сейчас. Я позволю выдвинуть себе такой тезис: главным врагом Русского мира является государство Россия. Одним из проектов развала СССР является проект по развалу России, чтобы согнать все население России, это 130—140 миллионов, в коридор Санкт-Петербург — Москва, на всю остальную территорию наплевать и забыть, осваивать ресурсы вахтовым методом. С этим кремлевским проектом борются, в том числе и профессиональные географы. Авторами проекта являются кремлевские мечтатели, администрация президента. Россия как государство сейчас быстрыми шагами идет к формированию нового тоталитарного режима с полутора партиями. Одна партия — «Единая Россия» и полпартии — все остальные партии. Что-то вроде блока коммунистов и беспартийных. Лидер этой партии, которой принадлежит 309 думских мандатов из 450-ти, Грызлов, он же спикер Думы, публично заявляет: «Дума — это не место для дискуссий». Это не смешно, это наше светлое настоящее. Это еще более светлое будущее.
Реплика (Борис Михайлов):
— У меня первое замечание к организаторам семинара. Шел разговор о том, что будет поднят вопрос о Русском мире Латвии в Европе, обсуждение доклада Переслегина. Спасибо Александру Евгеньевичу, что правильно проблематизировал аудиторию, с самого начала провоцировав ее. Но почему разговор пошел о России? Я поясню свою мысль. Был в свое время анекдот такой: нормальные русские мужики сидят на кухне и обсуждают, как они с женами разбираются. “Я — главный, жена мелочь всякую выполняет. Я говорю: “Ну, что будем делать?” А жена все купит, все сварит, с детьми занимается.” Для меня этот сюжет — это обсуждение России, Русского мира в Латвии, да еще и в Европе.
Еще я хочу ответить тому, кто беспокоится о НАТО и об этих несчастных самолетах, которые летают над Латвией. Ну, будем говорить, что в Латвии есть определенное количество коренных русских. По происхождению. Они будут работать в обслуге! Нужно спросить у православного священника, почему у католиков все так хорошо: хор поет, орган играет, а у православных вот только мы тут поем? Талант — он от Бога. В НАТО тоже не дураки и сюда ничего особо ценного не привезут. Но, тем не менее, мне очень понравился текст Переслегина. Игорь Вольдемарович мне только вчера послал его по электронной почте. Ну, думаю, наконец-то хоть кто-то скажет, что нечего ждать от России, что нечего на зеркало пенять, кроме этого самого. Если хочешь что-то делать, делай здесь сам. И последнее, что я добавлю к Александру Евгеньевичу, если хочет коренное население страны построить консерваторию, библиотеку, мост, восстановить замок, музей, дадим ему эту возможность? Дадим им это построить. У нас есть Санкт-Петербург, памятники. Вот я только не понимаю главного. К сожалению, не получилось той дискуссии, которая планировалась, но текст Переслегина я очень рекомендую почитать.
Игорь Ватолин:
— Я сначала поделюсь своим пониманием Русского мира, что это такое. С моей точки зрения, Русский мир — это лингвистический мир и Русский мир возникает каждый раз там, где звучит русская речь, причем в любом ее варианте. И, соответственно, тем определяющим моментом является не просто язык употребления, не обязательно кириллица, а язык и некоторые имманентные ценностные смыслы, которые находятся внутри русского языка. Что это такое? Об этом пыталась говорить и русская, и западная лингвистика и философия. Это, возможно, тема отдельного мероприятия. Соответственно, можно сделать такую карту мира, где в зависимости от плотности закраски будут зоны преимущественного употребления русского языка, редкого — в Антарктиде среди пингвинов и еще возможно где-то. И я думаю, что такую карту общими усилиями мы тут в Латвии можем изготовить и подарить, например, России или Брайтону. Это первая фиксация.
Вторая фиксация. Я согласен с Борисом Михайловым, что хватит обсуждать “кто виноват”, пора перейти ко второму вопросу, “что делать” в масштабе именно Латвии. За 15 лет, надо сказать, мы в Латвии мало чего сделали. Реально какое-то дело началось, по моим оценкам, весной 2003 года, когда поняли, что спасение утопающих есть дело рук самих утопающих. И фактически сегодня мы находимся в позиции пушкинской старухи из сказки «О рыбаке и рыбке», имеется в виду последняя стадия. То есть реально я тут могу встать в позу призыва и сказать, что пора осознать, что за сохранение, функционирование и развитие русского языка и, соответственно, Русского мира несем ответственность мы, здесь присутствующие, русская община, а не латвийское государство, которое отказалось от этой функции, не страна Россия, которая за 15 лет не продемонстрировала никакой готовности, ни возможности это делать, ни Европейский Союз. Если мы это сделаем, если мы наладим русские школы, если мы наладим празднование русских праздников, восстановим церемонии, ритуалы, принятые в Русском мире Латвии, поймем, что нужно, что не нужно, только тогда сумеем использовать ресурсы Латвии, России, Европы и всего окружающего мира. Если нет, этого не будет, то тогда надо поставить диагноз, что на сегодняшний день мы находимся в очень глубоком кризисе и, прежде всего, должны понять, что есть кризис и что кризис — это не конец, а начало поиска инновационных шагов. И никто нам, кроме нас, не поможет. Это та точка отсчета, с которой следует начинать работу и, соответственно, дискуссии, но не просто так, а без которых невозможно осмысленное действие здесь, в Латвии, в Русском мире. Пора брать ответственность за себя в свои руки. Прежде чем объединяться в моменте интеграции с соседями, надо размежеваться и понять, что мы есть и мы иное, мы русские латвийцы, отдельные от России и от наших соседей, и начинать действовать.
Владимир Соколов:
— Снова хотелось сказать по поводу покаяния. Покаяние — вопрос глубоко индивидуальный. Если человек ходит в церковь поклоняться каким-то идеалам, он сам определяет, когда покаяние закончилось. У меня иногда это занимает пять минут, иногда десять, или больше, как предоплата в счет будущих грехов. Это, естественно, глубоко личный вопрос. И вопрос границы покаяния определяю я сам. И более того, я не понимаю покаяния народа, во-первых, перед кем, во-вторых, где граница, когда этот факт будет зафиксирован, что является фактом, что покаяние состоялось? И в этом проблема, и в это все мы упираемся, если мы понимаем, что это такое, когда это закончится и перед кем? Вот три вопроса, которые должны встать перед каждым. Если даже человек не может понять, перед кем каяться, кроме как перед Господом Богом, а как народ или государство? Этого я вообще не понимаю. Что он должен сделать и когда конец, чтобы сказать: “Все, покаяние состоялось”? Государство — тем более. Этот вопрос я вообще не понимаю. Таким образом, вопрос покаяния снимается. Покаяние должно быть личным и только отдельно каждого человека. Но никакие страны, народы, деятели не могут сказать: “Вот, я покаялся”. Все. Огородник знает, что лучше для морковки, но другой человек никогда не может знать, что лучше для другого человека. Это разные вещи.
Теперь я материализую вопросы. Любая община живет в государстве и у нее три варианта: она существует как принадлежность государства, в Америке так и происходит, потому что там так сложилось. Она существует как община, как часть принадлежности государства, для нее интересы государства превыше всего и в культурном плане тоже. И третий вариант — это пятая колонна, когда она четко проводит чьи-то интересы и выполняет политические заказы. И здесь возникает вопрос, в каком состоянии существует Русский мир? Действительно, существует во всех трех состояниях. И в этом его проблема. Вторая проблема русских - это то, что русские не являются чисто этническими. Поэтому здесь возникает вторая проблема — поддержка общины. Поддержка общины может осуществляться тремя способами. Первая — это заинтересованность государства в общине, крепкой, нормальной общине, которой принадлежит государственный сектор. Это материальная поддержка общины, культуры и всего остального. Есть ли все это у государства, Евросоюза — не знаю, не могу сказать. В какой-то мере есть, но не является основным источником. Вторым источником является сама община.
Все говорят о ценностях. Я вам сейчас скажу: ценность появляется тогда, когда открываешь бумажник и достаешь деньги на дело. Вот это ценность. А если ты готов рассказывать за культуру, за Русский мир, но когда тебе говорят: раскрой бумажник, положи на это деньги. Чего? Извините, оказывается, это не ценность. Самое смешное, когда вы будете выкладывать деньги, вот тогда вы поймете ценности. Понимаете, это очень взаимосвязано.
Теперь вопрос о поддержке России. За 15 лет — никакой поддержки. Я сейчас вам скажу откровенно: наша организация из Фонда Фриденхауза получает, из Фонда Сороса, Березовского, Министерства интеграции, откуда только деньги не получаем, есть франкоязычный фонд. Но я до сих пор не могу понять, куда можно подать заявку, в какой фонд, который поддерживает русскую культуру? Я не могу понять! Потому что все равно, о чем бы мы ни говорили, упирается в материальное существование. Какие ценности они провозглашают? А до этого, не обижайтесь, то есть все это ни о чем. Вот в чем проблема.
Аплодисменты
Сергей Ясинский
— Поскольку я выступаю последним, я хотел бы коснуться глобальных вопросов. Вопрос очень серьезный, существует ли в данный момент духовность в России как некая ценность или базовая идентичность, которая противопоставляется западной идентичности. И второй вопрос, кто мы и куда мы идем, и что мы можем изменить в своей собственной позиции? Это вопрос нашей личной ответственности, нашей личной идентичности, насколько мы созрели по тем или иным вопросам. Я хотел бы взглянуть на ситуацию, которая происходит в нашей стране, с точки зрения глобализации. Если на нее посмотреть с этой точки зрения, с космической высоты, то мы увидим, что весь мир стремится превратиться путем действия некоторых сил, я не говорю, что они не персонифицированы, они персонифицированы, он должен превратиться в гигантский супермаркет, в котором все продается и покупается. Причем он управляется единым механизмом, он открыт, он контролируем в данный момент, и в нем нет авторитарности в понимании жестких государственных организаций. Какие базовые ценности этого гигантского супермаркета?
Эти ценности были сформулированы еще в XVIII веке в том документе, который скоро станет библией, он уже стал библией для всех ведущих политиков Запада. Это «Декларация прав человека и гражданина», написанная в Америке, и которая говорит о том, что приоритет вот этих ценностей должен быть подавляющим для всех, для всех! То есть ценности свободы личности выше базовых ценностей и свобод государства, который не является монополистом. Теперь, если мы посмотрим на историю России, и посмотрим, каких базовых ценностей она придерживается, то поймем, что в данный момент соборный принцип «самодержавие, православие и народность» используется Российским государством, но используется очень грубо. Россия выступает как центр автократии, авторитаризма, который зомбирует государственный сектор моральной и другой власти. Каждый человек, как винтик, не имеет ценность сам по себе. Он ничто, что и показывает трагедия в Беслане. Это страшная трагедия. Вся борьба русской автократии с параллельной идентичностью либеральных демократов, скажем так. Я не имею в виду Жириновского, он не либеральный демократ. То есть о чем я хотел сказать? Дело в том, что мы поставлены в мир между двумя жерновами. И мы можем только выбрать в данный момент, кто мы такие? Мы понимаем, что есть явления природы, которые мы не выбираем. А глобализация — это как стихия, ее избежать нельзя. Это экономический закон. Но в этом экономическом законе существует в данный момент понятие микроклимата нашей собственной идентичности и идентичности того тела, нации, той гигантской семьи, к которой мы принадлежим, общность, которую мы представляем в данный момент. То есть эта общность и есть в данный момент община русская. И насколько мы готовы взять ответственность на себя за то, что мы являемся отдельным организмом этой общины, которая не зависит от марки гигантской, которая называется Россией. Насколько мы можем быть латвийскими русскими и сами себя сохранять, заниматься законами самосохранения, настолько велика будет наша ответственность и настолько мы станем личностями и людьми. Иначе мы просто превращаемся в какое-то жалкое подобие каких-то сил, чтобы нами управляли. Наше самосознание, наша собственная ответственность перед самими собой говорит о том, что это внутриличностное самоотождествление должно происходить по своим собственным законам: не по законам государств, конфликтов между государствами, а по законам внутренних ценностей и нашей совести.
Сергей Танцоров:
— Уважаемые коллеги, я хотел бы в своей реплике затронуть три момента. Первый момент связан с той дискуссией, которая состоялась в первой части. Я, с одной стороны, с трепетом, с другой стороны, с переживанием отнесся к дискуссии, поскольку я один из создателей этого семинара, и в организации этого семинара принимал участие. Естественно, я стал задавать себе вопрос о том, а что должно вообще происходить на гуманитарном семинаре в таком формате. Должны ли там быть какие-то правила и можно ли свободно, кому как хочется выступать? Я себе так отвечаю на этот вопрос: все, в общем-то, делает докладчик, делают выступающие. Если это направлено на то, чтобы появились вопросы, над которыми интересно размышлять, это именно то, ради чего семинар создавался. И я считаю, что Александр Евгеньевич с этой задачей прекрасно справился.
Второе, что я хотел бы сказать, тоже в ответ на ту ситуацию, которая вызвала достаточно много внимания. Это вопрос о покаянии. Я думаю, что для меня вопрос о покаянии, это вопрос о том, ответственность за что в этом мире мы готовы принять, готовы ли мы принять ответственность за ту или иную государственность, за ту или иную историю или мы не готовы это принять. Это то применение, которое добровольно на себя берет индивид. И только так этот вопрос можно рассматривать. Хотя видя отношение, которое аудитория показывала, отвечая на реплику по поводу того, правовой это или не правовой вопрос, связанный с покаянием, я бы сказал, что, наверное, право говорить о покаянии, право об этом докладчика говорить, абсолютно существует, а вот право говорить именно так о покаянии, как говорил Александр Евгеньевич, именно в этой аудитории, наверное, это дискутируемый вопрос, вопрос, который, наверное, с правовой точки зрения должен быть решен в виде общественного договора, который надо устанавливать и формировать и с которым нельзя так просто поступить: повесить бумагу, люди прочитают правила и согласятся. Это живая ткань — общественный договор, живая ткань того, что вы принимаете и что вы не принимаете. И последнее... Моя реплика связана с реакцией на статью Сергея Переслегина. Когда я прочитал эту статью, у меня было такое чувство, что вроде бы все очень правильно, но в конце, когда я читаю, те, кто не читали, обратите на это внимание, в самом конце я вдруг поймал себя на мысли, с чем я категорически не согласен. Хочу остановиться и позволить себе одну цитату для тех, кто не знаком с текстом. Самый конец — как бы вывод, который делает Переслегин: «Но и в логике высших интересов самих мигрантов и страны пребывания дискриминационные меры полезны, поскольку вынуждают мигрантов быть умнее, сильнее, образованнее, воспитаннее, компетентнее местных жителей, чтобы претендовать на равную с ними работу и оплату. И система дискриминационных мер начинает работать как своеобразный «усилитель», заставляя мигрантов развиваться как можно быстрее, культивировать в себе и своих детях лучшие качества».
«Разве многовековая история еврейской, армянской, корейской, китайской диаспор не убеждает нас в пользе дозированной дискриминации?» Конец цитаты.
Ну, вроде бы все правильно, и я сам в 2000 году в своем исследовании «Русские школы в Латвии» занимал примерно такую же позицию, когда писал, что закон 2004 года сыграл свою роль такого детонатора для включения латвийских русских в активность. Но тут есть один момент. С другой стороны, вы не пробовали сделать ремонт, предварительно попросив соседа, чтобы он вас залил? Мне кажется, действует такой момент, что если мы смотрим на это в рамке анализа исторических процессов, то, наверное, именно так можно описывать ситуацию. Если же мы смотрим на это, что мы должны определиться по отношению к проекту будущего, то, наверное, нас это не очень будет вдохновлять, что мы вынуждены внутри внешних обстоятельств, тяжелых, как-то там выживать и бороться. Наверное, нужно что-то другое в качестве источника вдохновения. И вот на этом я хочу закончить. Поскольку я думаю, что должны быть поставлены вопросы, что для русских латвийских должно служить источником вдохновения: государственность, русская или латвийская страна как некоторый отход от государственной политики, но собирательный образ для культурного самоопределения. И я думаю, что должен также быть поставлен вопрос по той новой субъектности. Здесь уже звучали такие реплики, которые должны стянуть на себя процесс смыслообразования, который будет выступать аттрактором самоопределения русских, проживающих на территории Латвии.
Аплодисменты
Сергей Мазур:
— Седьмой год работает гуманитарный семинар. В создании этого семинара участвует очень много моих коллег: Сергей Трудославович Танцоров, Алексей Николаевич Романов, Игорь Вольдемарович Злотников, я могу долго перечислять. И действительно, то участие, которое осуществлено этими людьми, оно просто неоценимо. Я благодарен вам за то, что вносите свои усилия, тратите свое свободное время. Потому что наш гуманитарный семинар никем не манипулируется. Это никакая не правительственная организация, это даже не юридическое сообщество, это есть некоторая инициатива, инициатива обсуждать, думать над теми вопросами, проблемами, которые волнуют, которые заставляют как-то иначе посмотреть на самого себя и на мир.
У нас есть Совет гуманитарного семинара, где мы обычно подводим итоги семинаров, определяем их тематику. Двадцатые чтения в этом смысле не только юбилейные, они подводят определенную черту под этими годами работы. Причем подчеркну, работа жертвенная. На этой работе никто не зарабатывает, на этой работе только теряют время, усилия, деньги. Но я думаю, она сторицей окупается, потому что общение, которое удается общими усилиями создать, должно обогащать нас. Мне как организатору семинара, по крайней мере, хотелось бы, чтобы так было на самом деле.
Я с большим трудом два года тому назад с помощью наших коллег по гуманитарному семинару пришел к теме Русского мира, потому что четыре года до этого мы работали над совершенно другими темами. Мы не обсуждали Русский мир, мы обсуждали русскую культуру, мы обсуждали тему образования, но тема Русского мира возникла из одной, я назвал бы, сложности. Дело в том, что мы обсуждали прежде всего вопросы культуры. Я не хотел бы сейчас как-то снижать уровень этой категории, но тот мостик, который мы перекинули от понятия культуры к категории Русского мира, был перекинут потому, что мы хотели увидеть нечто большее. Мы хотели поставить перед собой какие-то иные проблемы.
И я очень благодарен Игорю Вольдемаровичу Злотникову, который в декабре 2004 года пригласил сюда российского методолога и философа Петра Щедровицкого, который прочитал свой установочный доклад о Русском мире. Я думаю, что этот доклад не потерял актуальности по сегодняшний день. Я бы порекомендовал, у кого есть возможность, перечитать этот доклад, он выставлен на сайте гуманитарного семинара. Главная мысль, как я понял, у Петра Щедровицкого сводилось к тому, что да, конечно, мир многослоен. Мы можем в любом аспекте: в политике, в идеологии, в истории найти проявление Русского мира. То открытие, которое я сделал для себя, слушая Петра Щедровицого, касалось следующего: Петр Шедровицкий рассматривает Русский мир как категорию мышления. Категорию мышления, которая развертывается, как принято говорить у методологов, в целях, в проектах будущего... .
У Владимира Бибихина Русский мир развертывается тоже в мышлении. Для него Русский мир — это не нация, это не политическая партия, это никакая не идеология, а это ренессанс, это та историческая задача, которая делает мир русским, а не каким-либо другим. Я не хотел бы подводить окончательных итогов: “Вот мы сегодня закончили обсуждение Русского мира” ... Нет.
У нас есть Совет гуманитарного семинара, и я приглашаю вас принять в нем участие. Сам Совет построен как ассоциация свободных размышляющих, предлагающих, думающих о будущих темах гуманитарного семинара. Я приглашаю вас принять участие в подведении итогов и продумывании тех новых тем, которые могут возникнуть у нас уже после летнего перерыва.
Я очень благодарен тем участникам, которые приехали из Даугавпилса, из Вентспилса, из Юрмалы, из Цесиса и Резекне. Может быть на сегодняшнем семинаре нет участников из Резекне, но это та география, которая определяет границы гуманитарного семинара. Я очень благодарен Александру Евгеньевичу Левинтову, который нашел время приехать из Москвы и сделать свой доклад.
Но тот вывод, который я хотел бы сделать для себя и для Совета гуманитарного семинара состоит в том, что будущее гуманитарного семинара все-таки должно развертываться в размышлении о тех вопросах, о которых нужно думать прежде всего.
Комментарий Сергея Мазура
В конце семинара мне особенно хотелось акцентировать внимание аудитории на том, что в рамках гуманитарного проекта Русский мир рассматривается как категория мышления. Это, конечно, очень сложный поворот, особенно в той эмоциональной атмосфере, которая царила на XX юбилейных Чтениях. В истории дискуссии, развернувшейся с выступления в 2004 году Петра Щедровицкого, «Русский мир» представляли то диаспорой, то русским анклавом, то новой имперской выдумкой неугомонной России, то «пятой колонной», то очередным обреченным на неудачу проектом метрополии по мобилизации соотечественников. И даже была попытка Русский мир представить как этакий клуб по интересам русских евреев зарубежья. За каждым определением «Русского мира» следует своя интерпретация сложного перечня проблем, не приведенных к какому-либо понятию, касающихся разных аспектов существования России, национальных меньшинств, интерпретации прошлого…
Невозможность договориться о чем-то существенном на XX Чтениях — результат тех трудностей, которые возникают при введении новой, вероятно, недостаточно разработанной категории в уже сформированную культурную общность. Действительно, идентификация русских в Латвии до сих пор остается открытым вопросом. Поэтому обсуждение даже таких актуальных тем, как «Участие Русского мира Латвии в европейском проекте», будет постоянно натыкаться на вопрос: «А что такое этот Русский мир»? И это будет происхо-дить до тех пор, пока не будут выделены существенные признаки вводимой категории, пока не будет собран и обобщен соответствующий эмпирический материал, пока проблематика Русского мира не станет объектом общественной дискуссии в Латвии.
Гуманитарные семинары SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS частично выполняют выделенные три задачи. XX Чтения стали некоторым образцом общественной дискуссии, в которой ярко проявились широкий спектр мнений, оценок, разный эмоциональный настрой при обсуждении многослойных проблем Русского мира.
Игорь Злотников:
— Уважаемые дамы и господа, мы подходим к концу гуманитарного семинара. Завершая 20-е Чтения, я хочу сказать несколько слов от себя как от организатора этих Чтений. Не скрою, что задумка состояла в том, чтобы услышать здесь два совершенно разных доклада по теме Русского мира. К счастью, все это опубликовано, и вы можете прочитать. Но дискуссия, к сожалению, в основном возникала по тексту Переслегина. Хотя я был бы очень рад, если бы состоялась публичная дискуссия между Александром Евгеньевичем Левинтовым и Сергеем Переслегиным. Я думаю, для нас это было бы демонстрацией широчайшего диапазона представления о том, как должен и как может существовать Русский мир.
С другой стороны, для меня является очень важной задачей здесь, в пространстве гуманитарного семинара, демонстрировать одну, но очень важную позицию: мир очень сложен, чтобы мы могли давать простые ответы. На сложный мир нужно привыкнуть отвечать очень сложно. Более того, любое упрощение сложного мира ведет к фашизму. Поэтому я призываю вас всех действительно понять очень серьезную проблему: мы живем в очень сложном мире, и никогда не будет однозначного и одного ответа на поставленные вопросы. Поэтому гуманитарный семинар призван, в первую очередь, ставить самые острые проблемы, может быть, самые нелицеприятные вопросы и пытаться поискать и найти самые разные и многообразные ответы на поставленные вопросы.
В качестве возможного движения гуманитарного семинара в будущем я хотел бы предложить для тех, кто будет заинтересован и придет на Совет гуманитарного семинара, следующую, на мой взгляд, достаточно интересную рамку обсуждения. Звучит она так: «Гуманитарная мысль в европейском пространстве XXI-го века». Я думаю, что мы достаточно подготовлены к тому, чтобы не только обсуждать Русский мир, но и на русском языке обсуждать гуманитарные проблемы, которые существуют и обсуждаются в Европе, с соответствующим приглашением сюда наиболее интересных европейских мыслителей. Чтобы мы могли, опять же на русском языке, который является самым мощным языком-переводчикм, обсуждать то, что вообще-то является сутью того, что будет развиваться в Европе.
Спасибо всем!
Послесловие А. Левинтова
Пеларги, придя на опустошенный катастрофой Пелопоннес, оседали на этой земле комами и демами. Демы — форма слияния рода с землей, новой родиной, единение с ней в формировании культуры (=способа обработки земли). Комы ощущали себя пришельцами, враждебными этой земле, но выполняющими некое пассионарное поручение. Лоскутная Эллада была лоскутной не только ландшафтно или даже этнически, но и по этому основанию, коммуно-демографическому. Хотим мы того или нет, но в Латвии и, по-видимому, в других фрагментах постсоветского и прароссийского пространства идет формирование русских “ком” и “дем” — это и будет составлять мозаику Русского мира. Осталось только найти Иуду и Иисуса, которые бы в глазах тех или иных олицетворили в себе героев спасения, предательства, верности и страдания.
Послесловие М. Строжева
Георгий Щедровицкий — русский философ и методолог, один из немногих мыслителей, кто вывел русскую общественную мысль и философию из мертвой точки марксизма — очень ясно отдавал себе отчет о состоянии умов советских людей. Безмыслие и жизнь в безмыслии советских людей — как горький итог оформления такого понимания, многократно и настойчиво сообщался мыслителем всем тем, кто, как и он сам, пытался мыслить и отдавать себе отчет о реальности происходившего в стране. Состояние советского общества таково, что советский человек, неплохой в своей сути и много страдавший, может прожить без сознания. Оно ему не нужно. Да и нравственное чувство тоже. Без этого живут, не витально.Наша современность такова, что мысль и нравственное чувство по-прежнему не витальны. Язык остался прежним — не приспособленным для выражения мыслей и чувств. Русский язык способен сказать о слезинке ребенка, которой не стоят никакие деяния человека. Но русский язык не способен сказать: да, русские были те, кто ради общих идей и утопий был чрезмерно конфликтен, жесток, убивал, унижал достоинство и высылал с нажитых мест миллионы людей против их воли. Да, русские были те, кто менял привычные уклады жизни и общественные устройства других народов, которые не желали этого и противились этому.
Язык не поворачивается сказать — это русский язык.
Русский язык флексивен, содержит много синонимов, не категоричен.
Что есть в своей сути категория? В древнегреческом языке категория — это приговор, речение в суде. Нюрнбергский процесс дал немецкому языку и немецкому народу образцы речения — приговоры, после которых немцам и на немецком языке стало возможным сказать: да, мы, немцы, виноваты. Концлагеря, внесудебные и внеправовые расправы, массовые убийства, пытки, газовые камеры, уничтожение евреев и других народов — все это было.
Нюрнбергский процесс смог состояться после того, как общий массив доказательств того, что претерпели другие, при том, что многое претерпели и немцы — этот общий массив доказательств превысил способность чувствовать. Потребовались мыслительные конструкции, возвращающие способность чувствовать и действовать.
Современные определения геноцида в международно-правовых документах и в национальных законодательствах — это дословное воспроизведение определений Нюрнбергского трибунала по оценке деяний, совершенных нацистским режимом именно против еврейского народа во Второй мировой войне. Это воспроизводство определения геноцида стало возможным после того, как был построен и введен в юридическую доктрину особый правовой конструкт — военно-правовой деликт, или военное преступление. Такая сложная лингвистическо-инженерно-юридическая работа сделала возможным изменение немецкого языка, в котором появились значения и факты, новые для немецкого сознания: историческая вина и историческая ответственность.
У русского языка своя судьба, и в этом состоит историческая проблема гуманитарного семинара. Влияние русской литературы на русский язык в отношении программирования значений исследовано Тартусской семиотической школой. Игорь Смирнов, один из наиболее ярких исследователей этой школы, показал, что та структура значений русского языка, которая преподается в школе, сформирована не русской литературой, а подборкой отдельных произведений русской литературы.
Известное стихотворение Пушкина «Пророк», хрестоматийное для русской литературы, как и значительное количество других произведений, было результатом упражнения в написании стиха по заданной теме. Стихотворные произведения с таким же названием, таким же сюжетом и такого же размера написаны всеми лицеистами — друзьями Пушкина, другими поэтами той эпохи. Можно сказать, что существовал своего рода незримый задачник с темами и сюжетами, заимствованными у поэтов других стран и эпох (Байрон и др.) — обязательный для лицеистов, желавшими стать поэтами.
Русской литературой может считаться весь корпус произведений русской литературы, а не отдельные произведения, хотя бы и отмеченные печатью гения. Иначе исчезают важные значения и остаются словесные формы — цитаты, не несущие оригинального смысла. В этом имеется проблема: какие операции мышления и деятельности задействуют русский язык, как язык делает коммуникацию действительной, а не фантомной, коммуникацию, в которой воспроизводятся смыслы и значения, а не словесные формы русского языка.
Мераб Мамардашвили, замечательный мыслитель, писал о словах-пустышках советской речи, словах, которые ничего не значат. Это слова безмысленной и неартикулированной речи. Слова «погиб при исполнении интернационального долга» в неартикулированной речи с неопределенным артиклем ничего не значат. С определенным артиклем — «ваш сын погиб при исполнении интернационального долга», — слова эти для матери значат многое, почти все.
Немногое изменилось и немногое изменило человека, биоида и гоминида, за поколения истории. По-прежнему важен и чувственно воспринимаем ближний круг. Боль и претерпевание воспринимаемы только свои. Если восприятие и определение реальности не производятся в русском языке и его носителями, то реальность определяется и вменяется инстанцией власти.
Национальный закон о юридической ответственности за отрицание преступлений коммунистического режима — будет такой закон принят (вместе с механизмом его исполнения), конечно, вменит реальность русскоязычным людям Латвии. Но лишит русский язык этического преимущества самостоятельно определить то, чем был для русских ответственный период истории: коммунистическим режимом, советским социализмом, сталинской по сути восточной деспотией.
Тенгиз Абуладзе, создавая фильм «Покаяние», выразил свое грузина и художника — ощущение ответственности грузинского народа за деяния Сталина и Берии.
Лев Копелев — переводчик Дюрренматта, Белля, Зегерса. Фигура настолько же символическая, насколько символичен Александр Солженицын для англо-американской публики. Лев Копелев признал, что русский народ также ответственен за преступления советского режима, как немецкий народ за преступления нацистского режима. Диссидент, вынужденный покинуть Родину, Копелев в ответственности советского режима признавал и свою вину. Копелев считал, что он, будучи в свое время редактором партийной газеты, вольно или невольно способствовал утопической идеологии и агрессивной практике советского социализма.
Эрнст Неизвестный выдающийся скульптор, философ, писатель в интервью латвийскому женскому журналу попросил прощения за то, что находясь в 1945-46 гг. в Риге и будучи уже демобилизованным, носил свою военную форму офицера советской армии. Он видел, как раздражало это тогда рижан. Неизвестный в те годы 19-летний ветеран Великой Отечественной войны, герой войны, инвалид войны и в то же время юноша, чудом выживший в войне, сейчас просит прощения из своего американского далека. Что же ему, всемирно известному художнику, простившему своих хулителей и гонителей, что ему до извинений в латвийском дамском журнале, в котором для интервью с ним отведена дежурная рубрика «Встреча с интересным человеком»? Память? Долг? Совесть?
Вне категорий приговоров и судебных речений — признание в русском языке действительности доказательств и фактов, стоящих за этими доказательствами, останется уделом мыслящих и чувствующих. Мыслящие и чувствующие всегда будут суть инакомыслящие и инакочувствующие по отношению к немыслящим и нечувствующим.
Послесловие М. Митрофанова
С одной стороны, я удовлетворен итогами данной дискуссии. Точнее говоря, я удовлетворен моральным состоянием ее участников. Столь активная негодующая реакция абсолютного большинства участников семинара на провокационный доклад Александра Левинтова свидетельствует о жизнеспособности нашей русской общины, чья интеллектуальная элита в определенной степени была представлена среди участников семинара. Если использовать медицинскую аналогию, то доклад Левинтова подобен занозе, которая, попав под кожу, вызвала нарыв и бурное отторжение чужеродной ткани с последующим очищением и заживлением раны. Так может реагировать только живой организм. Народу, который уже не интересен сам себе, оскорбления и ложь в свой адрес безразличны. Тот факт, что русская общественность с жаром защищает свою историю и достоинство, свидетельствует, что некоторым запасом пассионарности мы все же обладаем. Да и среда вокруг нас скорее провоцирует наш ответ, постоянно держит нас в тонусе, чем подавляет и обезнадеживает. При всем нашем критическом отношении к латвийскому государству надо признать, что оно многого достигло в обеспечении демократических свобод. Самые критические отзывы об этом государстве свободно звучали на негосударственном языке в помещении одного из государственных же министерств! Мы привыкли к этой вольности, перестав ей удивляться. Я сомневаюсь, что подобное было бы возможно для русских в Средней Азии, да и в соседней Эстонии вездесущая госбезопастность и самоцензура заметно подавляет политическую дискуссию в русской среде.
С другой стороны, нельзя не отметить, что эксперимент был не совсем чистым — уж очень грязной была та самая «заноза». Доклад господина Левинтова содержал явные преувеличения, сомнительные факты и кричащий дисбаланс объективности их интерпретации. Судьба докладчика была предрешена уже в тот момент, когда он в рамках разговора о Российской истории сделал Трою персидским форпостом… Не случайно, в ходе последующего разговора докладчик напоминал волка-мазохиста, не желавшего покидать общество разъяренных парнокопытных.
Для чистоты эксперимента, для высоты дискуссии следовало бы задействовать более академичных и тонких русофобов типа профессоров Странги, Шадурскиса или виртуозного словесного эквилибриста Кирштейна. Изумительно аргументированные русофобы встречаются также среди финских, британских и польских евродепутатов. Смогли бы мы тогда найти фактические ошибки и логические несоответствия и заставить оппонента согласиться с критикой в его адрес? Не знаю, не уверен… Но идеальный эксперимент получился бы при вступлении в дискуссию тех русских депутатов и чиновников, которые в составе Первой партии приложили руку к уничтожению Русского мира, поспособствовав печально известной реформе русских школ. Я подозреваю, что испытать восторга по поводу легкого вскрытия примитивных ошибок в словах оппонента в этом случае нам бы не удалось. Но тем полезнее был бы результат встречи с современным, симпатичным и по-настоящему опасным врагом.
Чем я не удовлетворен, так это технологией дискуссии. При сложности и новизне темы нельзя не ограничивать число основных участников разговора. В таких случаях идеальным решением является панельная форма, при которой «на сцене» присутствуют до 7 основных участников, их высказывания жестко ограничены временным лимитом, который предполагает многократное возвращение к поставленному вопросу под разными ракурсами и облегчает ведущему контроль над удержанием дискуссии в основном фарватере. В таком виде дискуссия уже может быть интересна для журналистского репортажа, в том числе для телевизионной передачи.
Послесловие Игоря Злотникова
Почти два года внимание латвийской русскоговорящей интеллектуальной публики было занято обсуждением темы «Русский мир и Латвия». Для этого было несколько причин. Первая — в середине первого десятилетия XXI века как-то особенно очевидным становиться, что XX век уже закончился и надо смотреть вперед, а не пятиться, развернувшись спиной к будущему, все время смотря в прошлое. Вторая — в мае 2004 г. фактически появилась новая реальность: Латвия в составе Европейского Союза. Необходимость определиться, что с этим делать, вернее, как с этим дальше быть, оказалось жизненно важным для тех, кто почувствовал необратимость изменений. Одна часть уважаемой русскоязычной публики перекрестилась, но, как это обычно бывает, после того, как грянул гром, и осталась с родными образами. Другая часть попыталась вскочить в последний вагон уходящего европейского поезда, а третья мучительно решала — остаться ли окончательно на полустанке, с ничем не примечательным названием «Латвия», но тогда нужно было объяснить в первую очередь самим себе осмысленность такого выбора. Вопрос самоопределения — это вопрос о том, куда двигаться: в прошлое или в будущее, если говорить о времени; в Европу или в Россию, если говорить о пространстве; внутрь или вовне, если говорить о движении души. Другими словами, обсуждение темы «Русский мир и Латвия» — это был повод для самоопределения в сложном историческом и культурном контексте быстро меняющего мира, в глобальном пространстве без бывших границ и запретов. Эта необходимость самоопределения в самих себе, в тех глубинах души, которые раньше были не затронуты или не открывались по разным причинам, становится жизненно необходимой. Какие же результаты самоопределения мы можем зафиксировать, понимая, что процесс этот еще не закончился, но основные тенденции уже очевидны. Эти тенденции связаны с расширением публичности жизни и деятельности людей, с новыми возможностями освоения европейского пространства. Становиться предельно важным — быть открытым и доступным, быть свободным и интересным. И в этой открытости, готовности участвовать в коммуникации, в обсуждении самых острых вопросов находится ключ к будущему Русского мира.
Русский мир сможет существовать только будучи открытым другим мирам. Развитие Русского мира заключено в его способности вбирать в себя содержание и смысл других миров. Любая закрытость, замкнутость или отграниченность Русского мира влечет за собой застой, инертность и непонимание ситуации. Точно также как и желание собрать Русский мир под одним единственным, общим для всех лозунгом демонстрирует единство в единонемыслии. К сожалению, мы наблюдаем сейчас целенаправленную программу объединения русских под новым лозунгом, который, перефразируя популярный девиз середины XIX века, звучит сегодня как «Вертикаль власти. Православие. Суверенная демократия». Объявление этого лозунга единственно правильным и единственно возможным — есть факт и серьезный симптом.
По моему глубокому убеждению, опыт взаимодействия различных, порой непримиримых точек зрения, является реальной практикой демократического и гражданского общества. Как бы высокопарно это не звучало, но только в реальном опыте противоречия, именно «противо-речения», возможно формирование открытого и рефлексивного сознания, возможно реальное развитие человека, к какому бы миру он не принадлежал. Отсутствие таких публичных дискуссий между русской, латышской и другими общинами Латвии является серьезным препятствием в формировании латвийской политической нации. Замкнутость и ограниченность латышского мира также неэффективна и бесперспективна. В одиночестве новую политическую нацию нашим ближайшим соседям построить не удалось. Последние 15 лет латвийской истории демонстрируют этот исторический факт с беспристрастной очевидностью.
Построение новой политической нации могло бы стать реальной целью процесса интеграции латвийского общества, но называться эта новая политическая нация будет: европейский народ. Нужно отдавать себе отчет, что создание европейского народа является историческим мейнстримом ХХI века.
И Русский мир стоит перед историческим выбором: участвовать ли в создании этого нового европейского народа на правах одного из равных среди достойных или остаться на задворках истории, лелея внутренний миф исключительности и демонстрируя вовне самодовольную силу, которая кроме чувства опасности ничего другого в европейском сознании не вызывает.
