IN MEMORIAM

Борис Инфантьев

Из архивной папки
«Юрий Иванович Абызов»

        Судьба свела меня с Юрием Ивановичем Абызовым в 1946 году, как только он начал появляться в аудиториях Филологического факультета Рижского университета. Но тогда наши пути не перекрестились, я завершал свое академическое образование, обремененный не сданными еще марксистскими предметами и подготовкой к государственным экзаменам. Он начинал толь только вживаться в совершенно новую для него обстановку Латвии.
        Контакты между нами возникли гораздо позже, когда я успел уже пройти через Сциллу и Харибду советской бдительности и идеологической чистоты, возродившись как Феникс из пепла в годы Хрущевской оттепели, а Юрий Иванович занял уже командные позиции в развитии латвийской русской культуры, включившись в организацию и осуществление изданий на русском языке и показав себя умелым, теоретически и практически хорошо подготовленным переводчиком с латышского языка на русский, и доказавший свои недюжинные способности переводом таких сложных произведений, как пьесы Райниса, латышские народные песни, которые некоторыми тогда считались совершенно непереводимыми.
        И как раз контактам суждено было установиться именно по этой для меня тогда весьма чуждой творческой переводческой деятельности. Юрий Иванович предложил мне подготовить подстрочник райнисовской трагедии "Илья Муромец". Хотя ничего подобного я до того не делал, а переводил главным образом авторефераты кандидатских диссертаций латышских фольклористов, литературоведов и лингвистов, ободряемый и вдохновляемый Юрием Ивановичем, я все же взялся за это ответственное дело. И тут же столкнулся с неимоверными трудностями. Юрий Иванович мне дал дельный совет:
        “А вы присмотритесь к русским соответствиям. Ведь, очевидно, Райнис творил свои неологизмы по образу и подобию русских слов”. И действительно, в каждом райнисовском неологизме можно было обнаружить тот элемент, исходя из которого он искал в латышском языке такие звукосочетания, которые в той или иной степени соответствовали русскому фольклорному слову..
        Повышенный интерес к проблемам перевода латышских народных песен на русский язык побудил и меня с моим постоянным напарником Александром Германовичем Лосевым взяться за историю перевода латышских дайн на русский язык, благо, материала у меня было накоплено достаточно еще с тех пор, когда я собирал материалы для моей кандидатской диссертации. Материал этот лежал втуне, и только предпринятое Юрием Ивановичем издание "Слово в нашей речи" заставило меня снова с Александром Германовичем этот материал пересмотреть, обновить, довести в плане абызовской теории перевода латышских дайн. И новый вариант исследования, опубликованный в абызовском издании, получил высокую оценку весьма уважаемых ученых, с мнением которых нам было лестно познакомиться.
Правды ради следует отметить, что никто из латышских фольклористов, и любителей, и академически образованных специалистов (Лайтенбах), в своей практической деятельности не дошли до четкой и филологически обоснованной теории перевода латышских дайн на русский язык, как они сформулированы четко и точно в многочисленных трудах и практике Юрия Ивановича.
        Еще теснее мои (в том числе и А.Г.Лосева) и интересы Абызова скрестились тогда, когда мы стали интенсивно разрабатывать теорию использования латышско-русских литературных связей в школьном изучении.
        В отличие от академически устремленной направленности изучения русско-латышских литературных связей, направленных, прежде всего, на рецепцию русской литературы в Латвии (знакомство, восприятие, перевод, публикация, постановка в театрах, иллюстрирование, влияние, проявляющееся в виде ссылок, реминисценций, подражаний, творчества в духе того или иного русского писателя, нам с позиций школьного обучения с одной стороны, а с другой, для преодоления однобокости рецепции, которая на протяжении всего XIX века шла преимущественно от русской литературе к латышам, мы с А.Г. Лосевым отдали предпочтение краеведческому, как мы его назвали, направлению изучения русско-латышских литературных связей, которое заключалось не только и не столько в рецепции, как в тесных органических связях русского писателя с Латвией (пребывание, знакомство с языком, бытом, историей Латвии, отображение в своем творчестве). Правда, направленность изучения русско-латышских литературных связей, предпринятая Юрием Ивановичем и его последователями, приняла по сравнению с нашей направленностью ту особенность, что он в круг своих интересов включил не только русских классиков (мы с Лосевым должны были ограничиться ими), поскольку в наши задачи сотрудников педагогического института входили прежде всего писатели-классики, школьное изучение которых входило в школьные программы по литературе. Юрий Абызов не был ограничен этими рамками, поэтому на его долю выпала задача первопроходца изучения жизненного и творческого пути таких писателей, о существовании которых не всегда знали и завзятые литературоведы. Так появляется цикл публикаций о таких поэтах и писателях, и стараниями Юрия Ивановича русский Олимп Латвии обогащается такими именам, как Ирина Евгеньевна Сабурова, Аделаида Казимирозна Герцык. За ними следуют Гроссен, Перфильев, Потемкин, Задонский, Магнусго-Магнусгофская, Горный, Строк, Северянин...
        Впрочем, Юрий Иванович непрочь взяться и за такие уже не раз дискутировавшиеся проблемы, как различные мистификации, связанные с различными спорными проблемами, сложившимися или искусственно созданными вокруг имен Блока, Маяковского и некоторых других наших современников.
        "Нерукотворный памятник" Юрий Иванович построил себе своими капитальными изданиями: шеститомным Балтийским Архивом, Архивом редакции газеты "Сегодня", который стал обязательным краеведческим сборником "От Лифляндии к Латвии", публикацией русских частушек, собранных Иваном Фридрихом, и, конечно же, Библиографией газеты "Сегодня", которая стала обязательным справочником для всех тех, кто занимается историей, литературой, искусством русской, и не только русской Латвии, прежде всего 20-30 годов, а в отдельных случаях и всего предыдущего времени.
        В возрожденной и обновленной Латвии Ю.И. Абызов не только переводчик, литературовед, издатель. Он – авторитетнейший идейный вождь русских Латвии, признанный идеолог, в какой-то мере политолог, совесть русского человека Латвии. К его авторитетному голосу прислушиваются не только русские Латвии. На межреспубиканских и международных конференция, на которых мне приходилось бывать (и надо отметить, происходило это только благодаря приглашениям Юрия Ивановича!), мне приходилось наблюдать, с каким интересом и вниманием прислушивались к его мыслям и предположениям русские ученые и общественные деятели Литвы, Эстонии, других европейских государств, как считались с его гипотетическими предположениями и мыслями. И надо отдать ему должное, Юрий Иванович всегда брался за решение самых сложных, самых ответственных проблем, связанных с пониманием самой сущности "русскости", с вопросами соотношений культур и народов, взаимообменом и сосуществованием, стремился решать эти вопросы оригинально, в соответствии с самыми строгими требованиями гуманизма, свободы, здравого разума.
        И поэтому тем более удивительно, что о руководителе русской идеологической жизни Латвии (а может бытъ и всей Прибалтики?) нет пока никакого обобщающего исследования хотя бы в виде бакалаврской или магистерском работы. И мне в данном случае при невозможности работать в библиотеках осталось только обратиться с папке с надписью "Юрии Иванович Абызов”, из которой я почерпнул и здесь публикую первую провизорную библиографию Абызова I97O-I999 годов, а также собранные мною публикации о нем в Тартуском журнале, некоторые выписки из его трудов, использованные в свое время мною и А.Г. Лосевым в наших публикациях.