ЦЕРКОВЬ И ОБЩЕСТВО
Семинар БИСИ:
«Анализ ситуации в Латвии с 1989 по 2004 год»
Доклад группы "Религиозная ситуация" (фрагмент) 27.10.2004
И.Злотников:
Сегодня у нас 7-й семинар по анализу ситуации в Латвии. И сегодня же Сергей Мазур сделает сообщение по поводу ситуации в духовно-религиозной сфере в Латвии.
С.Мазур:
Для обсуждения религиозной ситуации в Латвии недостаточно выделить факты конфессиональной жизни Латвии за 1987-2004 гг. Ритмы, задающие политические, экономические, религиозные процессы, отличны друг от друга. Поэтому исследователю религиозной ситуации или религиозных ситуаций в Латвии предварительно придется построить методологию изучения религиозных явлений, процессов в обществе для того, чтобы ответить, например, на такие вопросы: «что есть факт религиозной жизни или ситуации»? Какого рода источники позволяют выделять такие факты? У меня есть предположение: латвийские СМИ не могут служить историографическим материалом для нашей цели. Моя задача на семинаре БИСИ, как я ее понимаю, развернуть мое представление о наиболее существенных факторах, формирующих религиозную ситуацию как таковую, и соотнести полученные представления с ситуацией в Латвии.
Думаю, все присутствующие на семинаре понимают: есть такие мировые явления, к которым Латвия причастна опосредованно. Ситуация в экономике определяется не в Латвии, а, как вы утверждаете, в США, Европе, России, в других крупных индустриальных странах. Политический процесс в Латвии тесно связан с мировыми тенденциями. Религия в этом ряду не исключение. Православие, старообрядчество, католицизм, лютеранство, баптизм, пятидесятничество свои истоки имеют вне пределов Латвии. Центры религиозной жизни, точки притяжения современной духовности также находятся за ее пределами. Поэтому рассматривать ситуацию правильнее в более широкой рамке, увязывая происходящие в Латвии события с историческими религиозными центрами, т.к. именно религиозные центры учреждают «моду» на происходящее в мире, в том числе и в Латвии. Религиозные центры православия, старообрядчества находятся в России, католицизма – в Италии, Польше, пятидесятничества – в Германии, США... Маршруты религиозных деятелей Латвии пролегают через такие страны, как США, Россия, Финляндия, Германия, Италия... Религиозные центры – формообразующие для многих церковных и социальных процессов, происходящих в Латвии.
Для понимания религиозной ситуации в Латвии важно удерживать в сознании тот момент, что религии представляют сложные социокультурные образования. Они часто представляют организации (например, церкви), которые имеют права юридических лиц, собственность, вступают в сложные отношения с латвийским (и не только с латвийским) государством, имеют историю, культурное наследие. Поэтому многие проблемы, которые современные исследователи идентифицируют с религиозной ситуацией, на мой взгляд, никакого отношения к религиозной ситуации не имеют.
Например, вопросы отношения церкви с государством, о которых иногда пишут в СМИ, не относятся к религиозной ситуации и духовности как и вопросы межцерковных отношений. Социальные проблемы в современных церквах – это проблемы локальных сообществ, отгороженных от общества нормами, традициями, представлениями о мире, человеке, Боге. Локальные сообщества живут по законам социальной механики. Закрытость латвийских церквей – неотъемлемая черта локальных структур. Общество, особенно в период советской перестройки, жило завышенными ожиданиями. Люди от церкви ждали какой-то перспективы, надежды на будущее. Однако традиционная закрытость, зацикленность на своем, только церковном мире быстро охладила общественные ожидания. Мой опыт, конечно, ограниченный. Все-таки я хорошо помню, что в 1988-1990 гг. интерес к церкви, ее истории, истокам выражался хотя бы в том, что на улице Бривибас в букинистическом магазине Библия была одной из самых покупаемых книг. Пару лет спустя, после того как общество отвернулось от церкви, в магазинах перестали их покупать, и дело здесь не только в насыщении книжного рынка Библиями. Поменялось время. Где-то с 1992-1993 гг. начался новый этап в истории отношений церкви и общества.
В описание набора социальных проблем церкви входит, безусловно, отношение между церквами в Латвии. Подобные отношения, как вы понимаете, тоже не относятся к религиозной ситуации. Это отношение локальных структур, их обычно называют межцерковным диалогом. Здесь, в конфессиональных отношениях, гармонии не было и в Первой латвийской республике, нет его и сейчас в ХХI веке. Оппозиции: православие – католицизм, старообрядчество – католицизм, традиционные церкви – сектанты и др. в Латвии приобрели свои очертания, отличные от России и Европы. Диалог между церквами в Латвии заметен только на уровне высшей церковной иерархии, а рядовые верующие часто относятся друг к другу как к конкурентам, порой враждебно. Для исследователя, методолога это существенный факт. Факт указывает на то, что церковь – это сложная организация, внутри которой важно различать классы или группы в зависимости от рассматриваемой нами конфессии, например, высшая иерархия – рядовые верующие – неофиты – невоцерквленные верующие. Группы внутри церкви вступают в сложные общественные отношения как внутри церкви, так и за ее пределами. Однако давайте не забывать: такого рода отношения не несут в себе ничего специфически религиозного. Это отношения локальных сообществ. Религиозная ситуация за пределами такого рода вопросов.
Общество (или какие-то слои общества) имеют определенные ожидания от церкви. Церковь не исключена из общества. Государство не зря время от времени обращается к церкви по вопросам проведения торжественных богослужений в день независимости, по вопросам сохранения памятников культуры, по введению христианской этики в школах и т.д. Некоторые функции, выполняемые церковью, востребованы современным обществом. Все-таки даже такие функции не выполняются достойно в Латвии из-за недостаточного образовательного уровня священников. Паства часто оказывается более образованной, чем наставники, отсюда переходы верующих из одних церквей в другие, поиски новых духовных наставников. История проблемы низкого уровня образования священников корнями уходит в советскую Россию, может быть еще и глубже. Это серьезная социальная проблема, которую, на мой взгляд, необходимо решать наряду с такими общественными проблемами, как высокая аварийность на дорогах Латвии, ставшая притчей во языцех бездеятельность латвийской полиции, низкий уровень рождаемости в Латвии, миграция населения в страны Европы. Церковь наряду с другими общественными институтами, такими как образование, армия, СМИ выполняет ряд важных функций в обществе. Если церковь перестает выполнять эти функции, то их место занимают другие общественные силы. Для тех, кого беспокоит судьба Латвии, ее будущее - образовательный уровень священников должен стать одним из самых существенных вопросов для сохранения, восстановления и развития той ткани общественной жизни, которая является формообразующей для Латвии.
Процессы маргинализации церкви в обществе – одна из заметных современных латвийских социальных проблем. Если в 13 веке во время Крестовых походов общество шло за церковью, если в эпоху Реформации или географических открытий церковь так или иначе оказывалась в авангарде происходящих перемен, то после Октябрьской революции церковь вытеснили из многих сфер жизни: управления, образования, культуры, оставив ей только сферу ритуальных услуг. Вряд ли можно утверждать, что и современное поколение свой жизненный выбор сделало в пользу церкви. Выбор остался за другими типами деятельности. Тема разложения, распада одних церквей наряду с локальным ростом других церквей в Латвии – малоисследованная и плохо описанная страница в истории церквей Латвии.
Коллеги!
Не просто ответить на вопрос, что есть религиозная ситуация, какой круг вопросов составляет религиозную ситуацию. Пафос моего вступительного слова – в необходимости отделять социальные стороны деятельности церкви от духовной и религиозной ситуации. Я думаю, методически полезно расширить взгляд, взяв для рассмотрения более широкую, историческую рамку. Тогда, например, можно вычленить асинхронный характер процессов в истории церкви и в истории современной Латвии. Если для Латвии, для ее истории важным, скажем, для взаимоотношений русской и латышской общин, стало знаменитое постановление номер 14 правительства Годманиса об ограничении миграции, то для взрыва интереса общества к церкви в бывшем Советском Союзе таким событием было празднование 1000-летия крещения Руси.
Празднование тысячелетия крещения Руси приходится на 1988 год. Но это лишь один срез. Если на 1000-летие Крещения Руси смотреть не только как на праздник, в котором очень многое задействовано, а как на глобальное событие, то выводы перекроют не только время (1988 г.), но и пространство одной маленькой Латвии. Сегодня, спустя 24 года, трудно утверждать, а исчерпывалось ли празднование 1000-летия Крещения Руси только возрождением христианства в Восточной Европе и России? На мой взгляд, процесс был глобальнее. Вполне возможно, что праздник Крещения Руси вторичен по отношению к Возрождению ислама или ценностному перевороту в Западном мире в 70-е гг. У историка академика Конрада была одна очень интересная схема. Он интересовался Японией и построил новую методологию истории. И многие процессы, которые происходили в Европе, он пытался объяснить как производные от того, что происходило на Востоке. Было исламское возрождение в России, а как определенный итог, возникло движение в другом месте и другом времени, как к примеру возрождение христианских церквей в Латвии после 1988 года. Был момент, о котором писал Неклесса, о том, что в 70-м году мир поменялся, и как результат этого изменения возник другой интерес к психологии, к религии. Массовый интерес церковь не сумела аккумулировать, по крайней мере в пределах Латвии.
А.Визулис:
Может быть это происходит потому, что нет критики внутри церкви. Соревнования между церквами нет… А какая критика может быть у церквей?
С.Мазур:
Ситуация на Западе показывает, что может. На Востоке ситуация существования разных споров и школ также была частью церковной культуры. Но сейчас эта культура отсутствует, а критики социальных действий церкви не существует. Более того, те, кто внутри церкви пытаются что-то сказать, подвергаются репрессиям.
Есть еще одна сложность, возникающая при анализе религиозной ситуации в Латвии, она носит методологический характер. Изучая религиозную ситуацию, аналитик должен ответить для себя: а является ли религия феноменом? То, что религия в современном мире является производным явлением, а не феноменом, заметили еще религиоведы в XIX веке. Вот из этого понимания следует очень важный вывод: религию нельзя изучать как некую целостность. Надо понимать, частью какого феномена является церковь. И тогда возможно применять методы анализа к целостности, и понимать, что происходит с ее частью. Здесь есть и еще один чисто практический момент. Нет такого понятия «латвийская религиозная ситуация». В Латвии нет религиозной ситуации. В том числе и потому, что в Латвии нет ни одной церкви, которая существовала бы внутри своего исторического центра. (Кроме того, не следует забывать, что церкви Латвии разделены по этническому барьеру). И это тоже крайне затрудняет исследование. Я беру «пятидесятничество», в частности харизматическое направление Алексея Ледяева. Очень хорошо известно: то, что происходит здесь, является отражением того, что происходит на Западе и в Германии.
Если изучать миграционные волны, то направленность миграционных волн к историческим центрам очевидна. Известно, в советское время было три мощных миграционных волны. В 1987 году было подано в Прибалтике около 10 тысяч заявлений на выезд. И все заявления были связаны с желанием верующих отправиться к историческому центру. Уехать не просто из СССР, а вернуться в свой исторический церковный центр. Сейчас ситуация для исследователя еще более сложная. Социологических исследований нет, а миграционный фон есть. Значит, чтобы что-то понимать, надо смотреть на яркие фигуры в церквах Латвии. Беря такого рода фигуры, можно прослеживать взаимосвязь того, что здесь происходит, с теми историческими центрами, которые привлекают верующих.
Но даже если оставить в стороне необходимость постоянного восстановления смыслов жизненного самоопределения церкви, а актуализировать лишь производные, социальные функции, то церкви в Латвии не выполняют и их. Если за церковным правилом: «Не епископ да не богословствует», действительно находилась глубокая интеллектуальная традиция. Например, если епископ гиппонский, блаженный Августин выдающийся богослов, то сегодня наиболее видные церковные иерархи в Латвии скорее напоминают сельских кюре, чем богословов, способных к минимальному интеллектуальному усилию.
Если церкви вообще не работают над функцией воцерковления, а это их задача, кто будет это делать, если пастор не образован и не способен это выполнять? И соответствующим образом меняется сама паства, ее запросы, ее работа, качество церковной жизни меняется. То, что я озвучил, я отношу к вторичной идеологической оценке – молодежь не идет в церковь. То, что происходит – это есть провал кадровой политики церкви. Т.е. церковь вообще не выполняет своей исторической функции. Историческая функция церкви – воцерковление, введение в христианство неверующих людей. Миссионерство, другими словами, т.е. те функции, которые и определяли явление церкви со времен возникновения христианства. Изначальное христианство было церковью, выполняющей свою историческую миссию, т.е. воцерковления неверующих людей. Сегодня церковь есть культурно-историческое образование, которое строится по принципу культурного ограничения. Вообще есть понятия «русская церковь», «латышская». Католики – это только латыши, православные – только русские (или почти только русские; как известно, в Латвии лишь фрагментарно представлено латышское православие). Есть латыши-баптисты. Есть русские баптисты… Но изначально христианство себя позиционировало как отрицание культурной идентичности. Раннее христианство возникло как ответ на явление «кризис идентичности» в Римской империи.
На этой волне кризиса возникло новое общество, которое само обозвало себя «христианством». А сегодня почему-то христианами называют тех, кто укореняет себя в эдакие дурные особенности. Для меня это ситуация, которую можно анализировать в совершенно других понятиях, например, понятиях «я – они». Я бы хотел еще раз подчеркнуть производный характер явления «религия». В Латвии основная идеологическая проблема – национальная. Церковь также делится по национальному признаку. Частное (церковь) отражается в общем (полисе).
А.Визулис:
Мне не понятно, что такое религиозная ситуация? Потому что пока мы обсуждаем лишь политические и экономические вопросы вокруг устройства и организации церковной действительности.
С.Мазур:
Я это так не называл бы. Я пытался показать, какие трудности возникают, если подходить к исследованию этой темы. Это только первые трудности, я их всех еще не обозначил. Здесь еще есть проблемы с терминами: что такое, например, духовная практика, что такое религиозная ситуация. Если брать термин «духовная практика», он более-менее ясен, и понятно, о чем речь пойдет. Но с другой стороны, с этим термином нельзя показаться в приличном сообществе. Если я напишу этот термин в тексте, то со мной никто из "культурных людей" разговаривать не будет. Потому что у этого термина есть своя история. Похожий термин применялся в марксизме, когда происходило различение духовной и материальной культуры, там под этим термином понимались определенные формы сознания. Этот термин я счел возможным применять достаточно условно. Здесь необходимо проделать работу для нахождения другого термина. Второй момент в том, что термин появился и активно использовался в 70-80 годы псевдо-религиозными течениями: в дианетике, в псевдо-восточных культах и т. д. Они этот термин специально воспроизводили и использовали. Даже в средствах массовой информации стали использовать термин «духовность». В этом смысле терминами фиксируется конкретное содержание, и где попало этот термин использовать нельзя. Но пока не сконструировано других терминов, я использую старый, привычный. Если хотите отнестись к самому христианству, ортодоксальному направлению, то в самом христианстве используется другой термин, этот термин не духовность, а «аскетика». Если брать и западное и восточное христианство, то эти «духовные практики» определялись церковью как «аскетика». В средневековой Руси духовность, или аскетика, воплощалась в исихазме. В России более позднего времени духовность, или аскетика, развертывались в целом ряде направлений, связанных с монашескими практиками. Аскетика указывала на то, что сегодня называют «духовными практиками». Я бы не хотел пока расставаться с этим термином, а показать, в какую актуальность он вводит в наше время. Т.е. я попытаюсь примитивно пояснить, как аскетика вообще возникала. Скажем, церковную жизнь определяла духовная практика, или аскетика, которую осуществляли монахи. На нашем языке, монахи осуществляли проработку основ. Конечно, не методологическую работу исполняли монахи, но в чем-то близкую к ней деятельность. Т.к. основы важные, сложные, требовавшие от осуществляющего аскетическую практику, к примеру, деятельности по развертыванию догматики и сведению ее к некоторой форме монашества, то... (пауза) ... монаху приходилось формировать в себе качества, изменяющие личность. Вокруг этой практики возникал более широкий круг людей, над этим кругом надзирал епископ, наставник и потом за всем этим шла остальная масса людей. Таким образом, жизнь средневекового общества, которая строилась вокруг церкви, была организована следующим образом. В центре люди, которые прорабатывают основания на понятийном категориальном уровне, и их действия по изменению личности можно характеризовать как «духовную практику», а лучше эти действия называть аскетикой. Дальше располагался более широкий круг, входивший в официальную церковь, над которой надзирал епископ, и дальше, из этого центра развертывалась социальная действительность. И это была аскетика, если вам угодно, духовная практика, которая строилась на индивидуализме. Исихазм – это опыт прежде всего индивидуальный... То, что сейчас происходит в Латвии, касается не индивидуального, а массового опыта. В Латвии сейчас существуют не индивидуализи-рованные практики, а то, что связано с манипуляцией масс. Вот этот пласт, который необходимо определять как отсутствие духовных ситуаций в латвийской религиозности.
И.Злотников:
При советской власти ведь была более жесткая ситуация. Надо как-то разграничить ситуацию. Сейчас, когда сняты еще более глупые запреты коммунистического общества, вроде бы церковь должна как-то вздохнуть свободнее, и по всем параметрам она получила то, что так долго мешало ей развиваться. По этим параметрам есть какие-то контрастные изменения?
С.Мазур:
Здесь нужно различать религиозные ситуации и духовные практики. В церкви с духовными практиками произошел перелом в тот момент, когда церковь стала государственной, т.е. в эпоху Петра I. Понятно, что государству духовные практики не нужны, и поэтому такой перелом в церкви наступил. А то, что касается советской власти, речь идет о социальной ситуации, а не о восстановлении духовных практик. В специальной литературе под религиозной ситуацией понимается только лишь нормативно-правовые взаимоотношения между государством и церковью. Я же считаю, что это определение построено неправильно. Религиозная ситуация, на самом деле, хотя и включает в себя фактор взаимоотношения с государством, этим фактом не ограничивается. Религиозная ситуация возникает в том месте, где осуществляется попытка построить «духовность». Те трудности, с которыми приходится сталкиваться при формировании «духовности», и определяют понятие религиозной ситуации. В том числе это и социальные трудности, связанные с взаимоотношением церкви и государства. Но это могут быть и другие трудности, связанные, к примеру, со взаимоотношением с враждебной социальной средой, как это было у первых христиан в Римской империи... Этот пласт нельзя обойти, в этом смысле те, кто считают, что религиозная ситуация – это только нормативно-правовые отношения с церковью, сужают поле деятельности для исследователя. Однако нормативно-правовые отношения церкви с государством - это существенный пласт в современном религиоведении. В принципе, прежде чем выходить со своим докладом, я должен был изучить этот пласт. Я должен был взять все законы, связанные с религиями и церквами, и изучить их, а потом объяснить, какие коллизии в отношении между государством и церквами возникли в результате принятия подобного рода законов. Поле для исследования здесь очень сложное. Это и система налогообложения, и договор государства только с традиционными конфессиями Латвии, и проблемы перерегистрации церкви... Однако существующий механизм позволяет вмешиваться государству во внутренние дела церкви. Я ограничусь одной иллюстрацией. В современном старообрядчестве Латвии красной линией проходит проблема противостояния духовных наставников председателям староверческих общин. Такой ситуации в довоенной Латвии не было. В старообрядчестве в довоенной Латвии духовный наставник обладал всей правовой действенностью – он занимался и церковными, и хозяйственными делами. Но, начиная со времен советской власти, и эту практику переняла Латвийская власть – была введена так называемая демократическая процедура, связанная с выбором председателя общины. Председатель стал почти равновеликой величиной в общине, и это способствует повсеместному возникновению конфликтов в церквах. Латвийское государство переняло советскую систему управления церковью. Отличие заключается в том, что в советское время эта система управлялась более умело, а сейчас государство относится к церкви, если так можно выразиться, менее грамотно и более жестко. Поэтому конфликты стали обычным явлением в отношениях между церковью и государством.
В целом, я хотел бы еще раз сделать утверждение, что необходимо отделять взаимоотношения церкви и государства от самого понятия религиозной ситуации. В прошлый раз вы предложили искать религиозную ситуацию в рассмотрении традиций церкви. Я мог бы провести большую работу на фактологическом материале для того, чтобы показать, что и здесь, в этой ситуации, в анализе такого рода, мы не выйдем на понимание религиозной ситуации. Поэтому мной было в прошлый раз заявлено, что церковь на нынешнем этапе является, по существу, культурным и историческим образованием. И для церкви то, что она относит к традициям, она восстанавливает не религиозную ситуацию, а те традиции, которые позволяют этой церкви функционировать как культурно-историческому образованию. А религиозную ситуацию необходимо искать в тех моментах, которые вообще выделяют церковь в христианстве как особую религию. И в этих моментах, выделив особый признак, окажется, что именно в этой области и есть та ситуация, которую мы определяем как религиозную. А после этого, когда мы это увидим, мы сможем соотносить это с ситуацией в Латвии – есть ли вообще религиозная ситуация в Латвии?
Признак, который отделяет христианство от других религий – это наличие догматики. Нигде больше такого феномена не существует. Я должен теперь очень коротко пояснить, что такое догматика и откуда она берет свои корни. Определение догматики зафиксировано в церковной литературе. Ничего нового я вам не открою. Скорее мне придется заниматься переформулировкой хорошо известных вещей с языка церкви на язык нашего с вами общения. Так вот, происхождение догматики связано, прежде всего, с одним очень важным религиозным событием.
А.Визулис:
Откуда вообще появилась эта догматика?
С.Мазур:
Религиозное событие, которое впервые осмыслил апостол Павел – это событие в его восприятии оценивалось как воскресение божества. И догматика появилась из той деятельности, которую после своего обращения в христианство осуществлял апостол Павел. Смысл этой деятельности заключался в следующем. В римском мире в первом веке нашей эры существующие религиозные общины самоопределялись по отношению к государственному закону, римскому закону; самоопределялись по отношению к выполнению религиозного закона, иудейского закона. А апостол Павел впервые поставил задачу иначе, он в своей деятельности заявил, что нужно самоопределяться не к государству, не к религиозному закону, а самоопределиться к событию – религиозному событию воскресенью божества.
Самоопределение – именно то, что называется верой в переведенной на русский язык Библии, на греческом это называется pistis, на латинском это fides. Сегодня любой человек скажет, что слово «вера» не является научным термином и попытается ввести какие-то обозначения для того, что было обозначено апостолом Павлом как pistis. Pistis – это, с точки зрения философской интерпретации, есть самоопределение к событию. Вся духовная жизнь апостола Павла представлена в исторических документах, и своей жизнью Павел осуществлял попытку убедить и языческое, и христианское, и иудейское сообщество в том, что нужно самоопределяться прежде всего к событию, а не к обрядам, обычаям, государственным законам. Именно такое положение вещей привело к возникновению догматики. Символ веры, который впервые был утвержден в виде формулы на Никейском соборе в 325 году и есть плод трудов апостола Павла. В этом символе смысл и сущность христианской догматики.
И.Злотников:
Здесь у меня к тебе вопрос. Правильно ли я понимаю, что догматика по большому счету и есть некое самоопределение к событию?
С.Мазур:
Да, это есть форма некоего самоопределения к событию. Религиозная ситуация, которую мы пытаемся обсуждать на примере современной Латвии, наиболее ярко проявилась именно на одном из первых исторических этапов истории церкви, приблизительно с I по V века нашей эры. То есть религиозную ситуацию можно проследить на материале Вселенских церковных соборов (а вот на материале борьбы латвийских церквей между собой или c государством религиозную ситуацию выявить не удастся). Церковные соборы выразились в попытке самоопределения к событию в споре о языке. Дело дошло до спора о единой букве. Спор был настолько важен, что в него было втянуто даже государство, более того, будущее государства зависело от решения этого спора. Спор в ту эпоху перерос в гражданскую войну в Римской империи. Именно самоопределение к событию определило разворачивание различных форм религиозной жизни, различных форм государственной и социальной жизни, проектов государства, в том числе в ту отдаленную от нас эпоху. Да, это было выражением квинтэссенции борьбы в религиозной ситуации. Причем для современного сообщества непонимание корней религиозной ситуации ведет к неправильным действиям церковных деятелей с точки зрения сохранения ценностей церкви. Если позволите, я приведу пример. Известно, что сегодня в Латвии церковь собирает жития мучеников советского тоталитаризма. Этот сбор и канонизация мучеников представляет собой борьбу за восстановление церковных традиций. Но корни подобного рода практика берет в первых веках христианства. Поскольку в любом мало-мальски приличном учебнике по истории христианской церкви прописано следующее, что первоначально история христианства – это мученичество, и оно показано как форма утверждения справедливости, праведности церковной, христианской жизни.
И.Злотников:
Правильно ли я понимаю, что на тех этапах анализа этого события и за счет самоопределения к этому событию единицей анализа было выбрано такое явление, как мученичество?
С.Мазур:
Оно было выбрано значительно позже. Где-то в VI-м веке. Представление о мученичестве сформировано церковью в V–VI веках, когда церковь перешла к экспансии как методу и форме освоения мира. Тогда возник миф о первых христианских мучениках, пострадавших за веру. Смысл этого действа – в желании убедить средневековый христианский мир в мысли, которую можно выразить следующими словами: «если вы сейчас не накажите язычников, то они сделают с вами то, что сделали первые язычники с мучениками христиан». Это была исключительно идеологическая форма, которую приняла церковь. И сегодня то, что делает церковь в Латвии, выискивая новых мучеников среди пострадавших от советской власти, чем-то напоминает древнюю традицию.
Во-первых, я отошлю вас к исследованиям историка церкви Адольфа Гарнака (1850-1930), который, кажется, первый из историков стал утверждать, что мученичество первых христиан – это миф. Проблема заключается в том, что сохранились только христианские источники. Фактически, языческих источников не сохранилось. И ситуация была такая, что Гарнак, изучая историю церкви, нашел лишь два основополагающих эдикта римского государства, которые можно оценивать как репрессивные. Знаменитые гонения Нерона не были гонением против христиан, поскольку римское общество до конца 1-го века не отделяло их от иудеев. Идея мученичества была связана с гонением государства на церковь. А в римском праве невозможно найти эдиктов, которые были направлены против христианства. Но вот два выделили, да и то они были направлены не против христианства, а против новых религий в Римской империи.
Дело в том, что эти вещи, о которых я говорю, являются прописными истинами. Можно взять любой учебник, рекомендую прочитать того же самого М.Э.Поснова «История христианской церкви», и после прочтения книги будет ясно, что идея мученичества родилась из гонения государства на церковь. Вот это и есть рамка идеи мученичества: римское государство было плохим, оно преследовало первохристиан. А когда первый историк, критически разбирающий источники церкви, решил найти хотя бы один государственный закон, направленный против христиан, то он этого закона не нашел. Вот такова ситуация. А что произошло? Произошла мифологизация. Почему она произошла – я пояснил. И второй момент по поводу отношения государства и церкви. Римское государство было толерантным, терпимым к любым религиям. Ситуация с христианством же была следующей: пока христианство оставалось сектой, локальной общиной, оно существовало в форме похоронных или каких-то других разрешенных в Римской Империи союзов, но именно в III-м веке возникает новая организация, названная Церковным Собором. А вот существование таких организаций входило в противоречие со всем строем государственной жизни римского государства. Поэтому оно выступило против христианства эдиктом Диоклетиана в 250-м году. Но дальше произошла еще большая метаморфоза. Дело в том, что в III-м веке христианство стало распространенным явлением в государстве. И вот тогда начинаются подлинные гонения. Однако таких гонений, которые развернула христианская церковь против самого язычества, римское право и римское государство не видало и не знало со времени своего существования. А после того, как в V-м веке христианство перешло к экспансионистской политике (я не против христианства, я пытаюсь анализировать факты), вот тогда-то мученичество и было введено в виде мифа. Именно в это время впервые была скрыта от общества Библия. Известно, что вначале религиозный культ передавался на том языке, на котором говорили. А потом возникла ситуация, когда основополагающий текст Нового Завета скрыли от верующих, так как варварам для понимания Священного писания необходим непонятный для них греческий язык и латынь. Да и Новый Завет, на самом деле, оказался очень плохо склеенным текстом. Евангелия очень похожи на россказни Аполлония Тианского с чудесами, превращениями... И вдруг за Евангелиями следуют совершенно непохожие на них тексты писем апостола Павла (там, кстати, из 13 всего 5-6 подлинных, остальные сомнительной принадлежности), которые являются текстами совершенно другого рода они строятся как самоопределения к событию. Все проповеди апостола Павла были направлены на то, чтобы забыть чудеса, подвиг Христа. В 57-м году был знаменитый конфликт в Иерусалимской церкви. Апостол Павел приезжает в священный город, там собрались все самые близкие друзья, ученики, родственники Христа, которые всю эту изначальную традицию воплощали. Первая церковь аккуратно сохраняла мельчайшие детали из жизни Спасителя: как выглядел Христос, она хранила память о его образе... Апостол Павел буквально всю «старину» порушил. Ему было "наплевать", как выглядел Христос, какие слова он произносил, а смысл заключен в радикальном изменении мира. Мир поменялся, поэтому призыв Павла упрощенно можно выразить в словах: «Самоопределяйтесь к событию, стройте свое самоопределение». Из-за этого апостола Павла первые христиане хотели убить, и он был вынужден обратиться к римскому государству за помощью.
Следовательно, если теперь, после того как построен термин “религиозная ситуация”, можно ответственно заявить, что то, что происходило и происходит в церквах Латвии, к религиозной ситуации не имеет никакого отношения. Но есть возможность обсуждать духовные практики, значимость церкви в обществе.
