А. Гаврилин

Православная Церковь
и русификаторская политика в Латгалии
во второй половине XIX – начале XX веков

(на примере Лудзенского благочиния)

        В латвийской историографии сложился известный стереотип, что активное участие в русификации инфлянтских уездов Витебской губернии (Латгалии или Восточной Латвии) во второй половине XIX века приняла Православная Церковь. Действительно, в планах генерал-губернатора Северо-Западного края в 1863–1865 годах М. Н. Муравьева по усилению в регионе российского влияния Православной Церкви отводилась одна из важнейших ролей. Муравьев считал, что нужно упрочить и возвысить в крае православие, как носителя российского духа: «если поддержать православное духовенство, поставить его в положение, независимое от землевладельцев», то оно вместе с крестьянством сможет «твердо противостоять польской пропаганде». А для этого правительство должно материально обеспечить православное духовенство, без участия которого не может быть и речи об успехах в русификации края; передать в руки православного духовенства народное образование; заменить бывших униатских священников на более благонадежных, присланных из центральных губерний; выделить средства на постройку в крае новых православных храмов и т. п.
         Как известно, Православная Церковь в Российской империи часто опиралась на авторитет государственной власти, от которой зависела. Однако нельзя забывать, что Церковь, получив от государства публичные права, одновременно обрела и обязанности по отношению к государству. В обязанности Церкви, конечно, не входило восхваление государей-императоров, государства и его политики, но подобного рода восхваления приносили Церкви материальные блага, поэтому поощрялись Св. Синодом. Превалирование в деятельности Церкви государственных интересов над церковными или совпадение этих интересов во многом зависело от способности церковной иерархии последовательно отстаивать церковные догматы в условиях давления со стороны государственной власти, а реализация политических установок государственной власти зависела, прежде всего, от желания или нежелания архиереев выступать в роли проводников этих установок, но, главным образом, – от деятельности священно и церковнослужителей в конкретных церковных приходах и, разумеется, от мирян, на которых были направлены эти установки.
         Разумеется, что меры по улучшению в крае материального положения причта и храмов поддерживались церковным руководством, так как епархиальных средств на строительство новых и благоустройство старых храмов, на открытие и содержание приходских школ катастрофически не хватало. Вместе с тем епархиальное руководство и приходское духовенство были далеки от русификаторских планов правительства и не только не реализовывали их, а на практике даже выступали им в разрез. Так, Православная Церковь всегда последовательно придерживалась принципа проповедования слова Божия на родном языке паствы. В 1861 году Полоцкая Духовная консистория обязала благочинных «строго подтвердить всему духовенству епархии, чтобы проповедь слова Божия не умолкала в церквях катехизическими поучениями и проповедями. Слово может принести пользу для слушающих оное, если будет понятно слушающим и, следовательно, на понятном им, употребляемом им наречии. Уже неоднократно было предписываемо священнослужителям епархии, чтобы катехизические поучения и проповеди в сельских приходских церквях были произносимы на том именно наречии, каким говорят прихожане... Пусть молодые священники полюбят народный язык, отрешатся школьной мудрости и беседуют с народом на их милом языке... Пусть не забывают пастыри, что они призваны единственно для руководства пасомых к спасению и поэтому не только не стыдятся присвоить себе язык своих прихожан, но и прилагать к сему особое старание, так как это один из вернейших путей к достижению цели их призвания». В большинстве своем духовенство Полоцко-Витебской епархии всегда последовательно придерживалось точки зрения, что православные «пастыри должны помнить лишь души людей, забывая совершенно к какому племени принадлежат тела их, и по мере широты своего сердца должны стараться быть всем для всех, чтобы спасти хотя некоторых. Мы не нетерпимые фанатики, чтобы из числа спасаемых Христом исключать тех, которые не принадлежат к нашему роду, напротив, признаем и открыто исповедуем, что в Церкви Божией нет различия между эллином и иудеем, обрезанным и необрезанным, варваром и скифом, рабом и свободным и что всякий человек, без различия его земного происхождения и внешнего положения, есть званный наследник Царствия Небесного».
         Следует отметить, что в 1893–1899 годах Полоцко-Витебскую кафедру занимал епископ Александр (Закис) – первый православный епископ – латыш по национальности. 24 октября 1893 года в Витебском Воскресенском соборе епископ Александр совершил первое в истории архиерейское служение Божественной литургии на латышском языке. Впоследствии епископ Александр регулярно совершал богослужения на латышском языке в Богоявленской (Симеоновской) церкви г. Витебска, по его инициативе с августа 1893 года Божественную литургию на латышском языке начал служить в Режицком (Резекненском) соборе во имя Рождества Богородицы о. Иоанн Жиглевич. По просьбе епископа Александра, Св. Синод в 1894 году учредил в Полоцко-Витебской епархии особую должность латышского миссионера. Вначале на эту должность был назначен настоятель Вараклянской церкви во имя Иоанна Крестителя о. Николай Пестмалис, с 1896 года должность латышского миссионера исполнял настоятель Тилжинской (Кокаревской) Вознесенской церкви о. Петр Лиепинь, который в 1896 году открыл в Тилжи церковно-приходскую школу для латышских детей (первая в епархии православная церковно-приходская школа для латышей была открыта в 1894 году в селе Манулки, в 1895 году была открыта еще одна латышская школа – в с. Веляшковичи). Только в одном 1898 году о. Петр Лиепинь исповедовал 1 754 латышей и окрестил 55 латышских детей. Кроме того, он организовал в Тилжи для латышской молодежи двухнедельные курсы катехизации. Последовательно проводя в жизнь позицию епископа Александра и всей Русской Православной Церкви в целом, о. Петр Лиепинь призывал священников русской национальности, служащих в инфлянтских приходах, не просто изучать латышский (латгальский) язык, но полюбить его так, как любит его сам народ: «Каждый народ любит свой язык, родные звуки его ему милее других, они сильнее действуют на сердце. Постоянно имея дела с латышами и следя за течением латышской жизни по латышским газетам, должен сказать, что любовь к родной речи среди латышей так сильна, что насильственная или неблаговременная замена латышского языка русско-славянским не мыслима без вреда для дела православия... Мышление народа и все миросозерцание выражается на его родном языке. Кто владеет языком информации, тот понимает хотя бы инстинктивно миросозерцание его... вместе со словами он употребляет элементы мысли народа». По инициативе епископа Александра ежегодно выделялись средства на издание на латышском языке религиозно-нравственной литературы, в Витебской Духовной семинарии были учреждены специальные стипендии для латышей, что позволило православным бедных латгальских приходов беспрепятственно проходить курс семинарского обучения. В мае 1895 года епископ Александр посетил все латышские приходы Полоцко-Витебской епархии, в храмах которых совершил богослужения на латышском языке.
         В XIX – начале XX веков в Люцинское благочиние входили следующие приходы: Люцинский, Бродайжский, Вертуловский,Михайловский, Голышевский, Ляудерский,Ново-Слободский, Бриговский,Старо-Слободский, Корсовский (Карсавский). Эти приходы находились в Люцинском уезде. Кроме них в состав благочиния входили два прихода, располагавшихся в Себежском уезде – Синозерский и Слободзинский. В двух приходах благочиния проживало только православное по своему конфессиональному составу население – в Голышевском и Синозерском. Население остальных 10 приходов благочиния было смешанным по своему вероисповедальному составу, на их территории вместе с православными проживали также католики, старообрядцы, иудеи и др. Достаточно много было и смешанных по конфессиональному составу семей. Так, например, в 1871 году в числе прихожан Люцинской православной церкви значился надворный советник М. М. Демидов, женатый на лютеранке; коллежский секретарь Ф. П. Ракицкий, женатый на католичке; А. А. Агеева, которая была замужем за католиком М. И. Стефановичем; губернский секретарь А. О. Рыбинский, женатый на лютеранке; унтер-офицер В. И. Павлов, женатый на католичке; Иван, Фекла и Анна Адамовы, мать которых Мария Адамова была католичкой и др.

        Еще одной характерной особенностью Люцинского благочиния и Люцинского уезда был пестрый этнический состав. Так, по Первой Всероссийской переписи населения 1897 года в Люцинском уезде проживало 123 015 жителей, из них латышей (латгальцев) – 82 068 чел., белорусов – 25 158 чел., великороссов – 8 481 чел., евреев – 3 450 чел., поляков – 2 560 чел., немцев – 300 чел., других – 998 человек. Большинство паствы Люцинского благочиния составляли великороссы и белорусы, однако среди прихожан были также латыши (латгальцы), поляки и др. Этнический состав можно проследить по именам прихожан. В основном местное православное население носило православные крестильные имена, однако некоторые прихожане православных храмов именовались Казимирами, Якубами, Венедиктами, Мареками, Францами, Констанциями, Терезиями, Стефаниями, Риммами и др.
         После подавления польского восстания 1863-1864 годов правительство попыталось увеличить количество православных приходов не только с помощью строительства новых храмов, но и за счет конфискации католических костелов и превращения их в православные церкви. В Люцинском уезде такая участь постигла Бриговскую римско-католическую церковь. Несмотря на, что в 60-х годах XIX века католическая община в Бриги насчитывала 1154 человека, распоряжением губернатора Витебской губернии В. Н. Веревкина от 31 октября 1866 года костел в Бриги был закрыт, а его здание передано в распоряжение Полоцкой Духовной консистории, которая отдала его ближайшему православному приходу – Ново-Слободскому и поручила настоятелю Ново-Слободской Покровской церкви священнику Николаю Слупскому перестроить костел в православный храм. После переделки это здание 14 марта 1871 года было освящено благочинным Люцинского округа протоиереем Димитрием Перлашкевичем как православная церковь во имя Воздвижения Св. Животворящего Креста Господня.
         Отношение духовенства благочиния к иноверным и, прежде всего к католикам, зависело, во-первых, от общего направления политики российского правительства в Северо-Западном крае, которая через Полоцкую Духовную консисторию доводилась до сведения благочинных и настоятелей приходов; во-вторых, от местной специфики межконфессиональных отношений. После польских событий 1863–1864 годов правительство через Св. Синод настоятельно потребовало от местного духовенства усилить миссионерскую работу среди неправославных и прежде всего среди католического населения. Однако в условиях, когда католическое население в десятки раз превосходило численность православного, когда широко распространенным явлением были смешанные браки православных с католиками, когда подавляющее большинство местных крупных землевладельцев были католиками, когда бедные, даже убогие православные церкви своими размерами и интерьером сильно проигрывали огромным, богато украшенным католическим храмам, такая работа не могла быть сколько-нибудь эффективной. Как отмечало в 1905 году собрание духовенства Полоцко-Витебской епархии, «...много заманчивого представляет внешняя обстановка католического богослужения, отличающаяся большей торжественностью, чем богослужение в православных церквах. Самые церкви православные во многих приходах поражают своей бедностью... Помещики-католики прямо заставляют крестьян ходить к ксендзу под угрозой лишить земли или куска хлеба. Католическое население гораздо больше имеет среди себя людей грамотных. Католики гораздо более, чем православные, осведомлены с истинами своей веры и исповедуют посему ее более сознательно... Нужно приходы с упорствующим населением прежде всего обеспечить материально... Не нужно смущаться отпадениями православных в католичество: отпадают или совсем недостойные члены Церкви или сделавшиеся таковыми после по нашей вине». Необходимо было учитывать и то обстоятельство, что почти в каждом приходе Люцинского благочиния проживали бывшие униаты, часто только формально ставшие православными и тяготевшие к Римско-католической Церкви. Так как переход из православия в католичество вплоть до 1905 года был запрещен законом, были случаи, когда бывшие униаты пытались «отпасть» от православия, т.е. десятилетиями «по упущению» не приходили на Исповедь и Св. Причастие. Во второй половине XIX века количество таких «упорствующих» в каждом приходе благочиния колебалось от 10 до 50 человек в год, однако только единицам удавалось официально сменить вероисповедание. В этих условиях православное духовенство более волновало не то, как увеличить паству за счет обращения к православию католиков, а как в условиях католического окружения максимально сохранить своих прихожан от перехода в католичество. В своих рапортах в Полоцкую Духовную консисторию Люцинские благочинные всегда отмечали «относительную малочисленность, разбросанность и бедность православного населения» и постоянно подчеркивали, что «...отношения духовенства округа с католическими ксендзами и лютеранскими пасторами вообще нормальные. Духовенство старается сторониться иноверного духовенства и без особой нужды не входит с ним ни в какие отношения, кроме обычных форм вежливости при встречах с ними. Того же правила духовенство округа держится и в отношении иноверцев». Фактически такое отношение к неправославным противоречило политике правительства, однако в условиях, когда в регионе преобладало католическое население, «нормальные отношения с иноверными» были насущной необходимостью.
         Достаточно характерной для инфлянтских уездов была сцена, произошедшая в 1875 году во время обозрения Динабургского, Режицкого и Люцинского уездов епископом Полоцкими и Витебским Викторином (Любимовым). Проезжая 15 мая мимо Мариенгаузена (Виляка), епископ был встречен у местного костела большой группой католиков во главе с ксендзом Лупейко. По словам сопровождавшего архиерея в этой поездки диакона Петра Орлова, «Владыка вышел из экипажа и благословил поклонившегося ему ксендза, поцеловал держимый им крест; ксендз поцеловал руку Владыки, а Владыка его в чело. Затем Владыка зашел в костел и несколько раз перекрестился. При выходе из костела ксендз, а за ним и все католики стали на колени. Владыка опять благословил ксендза и сказал ему: «Желаю Вам с пользою служить спасению вверившихся Вам душ христианских и благу здешнего края»... Картина была умилительная».

        К началу XX века направление конфессиональной политики правительства изменилось. В 1900 году Св. Синод рекомендовал духовенству Полоцко-Витебской епархии применять в миссионерской работе только церковные методы: «...в духовном смысле каковыми способами должны быть признаны распространение и доброе устройство церковноприходских школ, беседы с народом и благоговейное и истовое богослужение в церквах... предписать духовенству и миссионерам епархии на будущее время не прибегать по возможности в деле миссии к полицейским и судебным мерам, стараясь действовать словом убеждения и увещевания и только в случае необходимости и недействительности мер духовных возбуждать против виновных законное преследование». В начале XX века любые действия православных священников, направленные против римско-католического духовенства, решительно осуждались Полоцкой Духовной консисторией. Так, 18 сентября 1901 года консистория сделала внушение священнику Старо-Слободской церкви Владимиру Никифоровскому «за употребление им относительно ксендза Посинского костела Лавриновича неприличного выражения».

        С принятием 17 апреля 1905 года указа о веротерпимости формы миссионерской работы еще более изменились. После принятия этого указа епископ Полоцкий и Витебский Серафим (Мещеряков) заметил, что отныне «меры административные потеряют всякую силу... Да и вообще полицейские меры – не меры Церкви... У Церкви меча нет, а если раскольники терпели стеснения, то только потому, что этого хотело правительство. Теперь же правительство само отнимает у себя меч. Духовенство должно бороться исключительно пастырскими средствами». Полоцкая Духовная консистория потребовала от духовенства воздействовать «...на инославных и заблуждающихся примером строгой, не укоризненной, христианским пастырям приличной, благочестивой жизни, исполненной духа теплой и бескорыстной к ним любви и удаляться в житии своем от всего того, что могло бы дать пищу предосудительным толкам и злословию. Для обращения заблудших действовать на них духовным увещанием». Тем не менее, в 1906 году на территории Витебской губернии 2 980 человек (в основном – бывшие униаты) перешли из православия в католичество. На это православное духовенство ответило усиленной проповедью в храмах и специальными уроками Закона Божия в школах с разъяснениями различий между православием и католичеством; организацией приходских кружков ревнителей православия, общего пения в храмах и общей молитвы в местах компактного проживания православных; поездками в отдаленные деревни для совершения торжественных молебнов; оказанием материальной помощи нуждающимся. В результате этих мер переход из православия удалось остановить и в 1907 году в католичество перешло только 269 прихожан православных храмов (в Люцинском уезде – 42 человека). Как писал благочинный Люцинского округа в 1897-1911 годах протоиерей Феодор Никонович, после 1906 года «совращения в иноверие чаще всего случаются на почве брачных совращений и главным образом при выходе православных девиц замуж за иноверцев, которые при этом ставили непременным условием принятие их веры с повенчанием по обряду оной». Духовенство отмечало, что работа с католиками крайне затруднительна, так как «ни один католик без разрешения ксендза не вступит беседовать, а сам ксендз никогда на беседу не явится». Практически единственная возможность общения с католическим населением – это беседы на бытовые темы: «в виду недоступности ксендзов для простого народа, во многих приходах крестьяне-католики во всех своих житейских невзгодах обращаются к православному священнику за советом; этим обстоятельством может и должен воспользоваться священник, чтобы посеять в их сердца семена учения Православной Церкви». Однако в большинстве своем православные священники были совершенно неподготовлены к ведению с католиками бесед: «у многих не имеется положительно никаких руководств для борьбы с католицизмом». Православное духовенство подчеркивало, что оно не против католичества как такового, а против «воинствующего католицизма», который «истолковывает свободу вероисповедания, как приглашение к насаждению католичества среди православного населения края и, не стесняясь в средствах, похищает десятками и сотнями православных в свое вероисповедание... борьба наша направляется к врагам нашей веры, поэтому и оружие наше должно заключаться не в мечах и огне и не в стрелах, отравленных ядом ненависти, ухищрений и злобы, а в явлении духа и силы всепобеждающей любви Христовой».

        В целом, для клириков Люцинского благочиния было характерно терпимое отношение к католикам, объясняемое прежде всего заботой о сохранении своей паствы. В результате миссионерская работа носила скорее оборонительный, чем наступательный характер и основным объектом ее были не католики и другие иноверные, а сама сравнительно немногочисленная паства православных приходов. Как отмечало на своем очередном съезде духовенство, главное осознавать, что «...всякий приходской священник по существу своего сана есть миссионер, обязанный следить за религиозным состоянием своего прихода и отвращать своих пасомых от увлечения лжеучением».

        Русификаторская политика правительства практически не затронула русско-белорусские по своему этническому составу приходы Люцинского благочиния, в которых использовались славянские языки. На территории двух приходов благочиния – Ляудерского и Корсовского на рубеже XIX-XX веков проживали группы православных латышей. Они не входили в состав прихожан Ляудерской Св. Николаевской и Корсовской временной церквей, богослужения для них совершали не местные священники, а епархиальный латышский миссионер о. Петр Лиепинь, регулярно приезжавший в Ляудери и Корсовку. Кроме того, специально для детей православных латышей в Корсовской церковно-приходской школе было открыто латышское отделение, занятия в котором проводил студент Витебской Духовной семинарии Андрей Мазурс. Накануне Первой Мировой войны поднимался вопрос о необходимости образования на территории Корсовской волости самостоятельного латышского прихода.
         Имперская политика русификации Северо-Западного края вместе с сопутствующим ей укреплением материального положения Православной Церкви была мало эффективной для самой Церкви. Политические интересы правительства отодвигали на второй план действительные потребности Православной Церкви. В ходе реализации этой политики правительство даже не смогло решить вопрос материального обеспечения причтов православных храмов региона. Хотя и удалось в результате повышения окладов относительно повысить уровень материального благополучия духовенства, изменение экономической ситуации в Российской империи в последующие десятилетия значительно ослабило достигнутый эффект. Кроме того, меры правительства по укреплению материального положения духовенства способствовали его имущественной дифференциации, так как всем священникам выплачивалось одинаковое жалованье, без учета богатства или бедности прихода. Следствием этого являлось и то, что в материально обеспеченных приходах причт мог десятилетиями не меняться, но, в свою очередь, в каждом благочинии Полоцко-Витебской епархии были и бедные приходы, для которых проблема «текучки кадров» была хронической, так как священно и церковнослужители при первой возможности старались перейти с этих приходов на более обеспеченные. В результате и в начале XX века традиционный принцип «служащие алтарю от алтаря и питаются» не во всех приходах был выполним, так как обремененные многодетными семействами священники бедных приходов или были обречены на нищенское существование, или по-прежнему были вынуждены искать дополнительные к жалованью заработки. В свою очередь, хорошие причетники в таких приходах вообще практически не задерживались, оставались лишь только те, которые из-за неимения должного образования или в силу каких-то проступков по службе не могли даже надеяться на перевод в другой приход. Как писал в своем рапорте за 1906 год епископу Полоцкому и Витебскому Серафиму благочинный Люцинского округа протоиерей Феодор Никонович, «...материальное положение причтов благочиния неодинаково и находится в зависимости как от достоинств приходов, так и от семейного положения духовенства. К числу худших приходов в округе со сложным материальным обеспечением по-прежнему относятся Люцинский соборный и Слободзинский. В прежнее время некоторые члены соборного причта восполняли свою материальную скудость посторонними занятиями в гражданских учреждениях, а теперь лишены этого подспорья и только один священник Феофан Борисович продолжает еще заниматься в уездной Комиссии попечительства о народной трезвости, хотя и за меньшее против прежнего вознаграждение. Особенно бедственно положение соборного псаломщика Квятковского, который не имеет ни крова, ни пропитания... он до крайности обносился и обулся в лапти. Священник и псаломщик Слободзинской церкви, – оба люди довольно многосемейные, живут на одно жалованье и скудные доходы, и во многом терпят нужду». Как отмечало в начале XX века духовенство Полоцко-Витебской епархии, большинство клириков поглощены заботами о хлебе насущном для своих семейств: «дайте нам хорошее независимое материальное положение и ряды пастырей станут пополняться лучшими умственными силами, и пойдут тогда во священники не только семинаристы, но и академисты и подымится тогда авторитет духовенства».

        Во второй половине XIX века царские власти решили взяться за строительство в Северо-Западном крае новых и ремонт старых православных храмов, однако в целях ускорения и удешевления строительства храмы, как правило, возводились из дерева (по расчетам казны деревянные храмы предполагалось эксплуатировать не более 40 лет), и по своему внешнему виду и интерьеру они значительно уступали каменным, пышно украшенным католическим костелам. Крайне низким было и качество строительства, в результате чего новые деревянные храмы на второй-третий год эксплуатации начинали течь, а каменные отсыревали. Еще хуже обстояло дело с обеспечением причтов жильем. Долгое время Св. Синод вообще не выделял специальных средств на строительство причтовых построек, руководствуясь практикой, принятой в великорусских епархиях, где дома для причтов возводились за счет приходов. Однако бедные, крестьянские приходы Северо-Западного края таких средств просто не имели. Поэтому большинство клириков Полоцко-Витебской епархии проживали в арендуемых у крестьян помещениях, тратя на аренду часть своего жалованья.
         Вместе с тем помощь государства в решении насущных проблем оценивалась и воспринималась церковным руководством как само собой разумеющееся. А такие отношения неизбежно вели к слабости, к неспособности церковной иерархии самостоятельно, без опоры на государственную поддержку, решать насущные задачи. Несмотря на то, то православные клирики инфлянтских уездов Витебской епархии были далеки от игр правительства, тем не менее среди латгальского населения накануне Первой мировой войны стала распространяться мысль о политическом, проимперском характере Православной Церкви, которая наиболее отчетливо проявилась в годы первой независимой Латвийской Республики.

Римский С. В. Российская Церковь в эпоху великих реформ (Церковные реформы в России 1860-1870-х годов). Москва. 1999. – С.376-380.

Архив Люцинского благочиния (далее – АЛБ), 1861 г., «Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского из Полоцкой Духовной Консистории от 4 декабря 1861 года».

Лиепинь Петр, свящ. Латышские стипендии при духовно-учебных заведениях в связи с обрусением латышей// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1908 г., №18. – С.394.

Прибавления к Церковным Ведомостям. 1893 г. №47. – С.1689; №50.- С.1816; 1896 г. №10.– С.390.

Там же, 1896 г. №24. – С.863; 1899 г. №18. – С.729-730.

Лиепинь Петр, свящ. Латышские стипендии при духовно-учебных заведениях в связи с обрусением латышей// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1908 г., №14-15. – С.316; №17. – С.367.

АЛБ, 1871 г., «Исповедные росписи Люцинской Св. Успенской церкви за 1871 год».

Сахаров С. П. Город Лудза в прошлом и настоящем. Рига. 1935. – С.26.

Прибавления к Церковным Ведомостям. 1905 г. №27. – С.1134.

АЛБ, 1897 г., «Рапорт Его Преосвященству, Епископу Полоцкому и Витебскому Александру благочинного Люцинского округа о состоянии вверенного ему округа за 1897 год».

Диакон Петр Орлов. Журнал по обозрению Его Преосвященством церквей в уездах Динабургском, Люцинском и Режицком// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1875 г. №19. – С.742-743.

АЛБ, 1901 г., «Указ Его Императорского Величества из Полоцкой Духовной консистории от 19 июня 1901 года».

Там же, 1901 г., «Указ Его Императорского Величества из Полоцкой Духовной консистории Люцинскому благочинному от 18 сентября 1901 года».

Там же, 1905 г., «Циркулярное послание епископа Полоцкого и Витебского от 11 августа 1905 года».

Там же, 1906 г., «Рапорт Его Преосвященству, Епископу Полоцкому и Витебскому Серафиму Люцинского благочинного прот. Феодора Никоновича о состоянии вверенного ему округа за первую половину 1906 года».

Епархиальный миссионерский съезд о. о. благочинных и его постановления// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1912 г.№17. – С.293-294.

Отчет о состоянии и деятельности Витебского Епархиального Св.-Владимирского Братства за 1907 год// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1908 г. №44. – С.423-424; Двинский миссионерский пастырский съезд// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1908 г. №26. – С.571.

АЛБ, 1906 г., «Акт съезда духовенства Люцинского благочиния, состоявшегося в ноябре 1906 года».

Там же, 1906 г., «Рапорт Люцинского благочинного о состоянии вверенного ему округа за 1906 год».

Священник Ст. Яновский. К вопросу о преобразовании приходской жизни// Полоцкие Епархиальные Ведомости. 1912 г. №15. – С.421.

Римский С. В. Российская Церковь в эпоху великих реформ (Церковные реформы в России 1860-1870-х годов). Москва. 1999. – С.383.