ФИЛОСОФИЯ

Мераб Мамардашвили

5-я лекция, прочитанная в 1977 году
в Латвийском университете

      Сегодня мы продолжим тему предметно-деятельной или вещественно-деятельной стороны познания и человеческого бытия. В том анализе, который мы уже проделали, мы обнаружили, что с некоторым разрывом непрерывности, непрерывности прослеживания сознания в разных точках пространства и времени наблюдения, как фиксирует себя "я", как оно определяет свое место в мире, оно ушло из-под нашей рефлексивной возможности, возможности воспроизвести, реконструировать и повторить уже в контролируемом виде процесс, который предполагается стихийно осуществляющимся.
      Дело в том, что это «я» ушло за предметы, которые предстают нашему сознанию и наблюдению то, что нам предстает, что мы можем видеть, понимать, на что мы можем ориентироваться, о чем мы можем судить, что мы можем помнить, что мы можем уже считать воспринятым и т. Д., как бы идет вместе с миром, идет к нам, чтобы быть увиденным, понятым или не понятым, воспринятым или не воспринятым. Фактически нам нужно это «я» вот в таком некогитальном виде как-то зафиксировать и вернуть обратно, считаясь с разрывом или невозможностью непрерывности, на которой основывался, как мы видим, любой эмпирический опыт, лежащий в фундаменте научного знания и идеальных абстрактных объектов и т. д. Это возвращение, во-первых, осуществляется на том, что я буду называть третьими вещами или органами, или телами, телами взаимодействия, и в этой связи буду говорить, в этом плане рассматривать ту работу, которую продумал в свое время Маркс.
      Первый вопрос, который у нас здесь возникает это следующий вопрос. Обычно в построении познания мы всегда исходим из того, что природные явления отличаются от явлений социальной, культурной и вообще человеческой реальности тем, что если явления человеческой культурной и социальной реальности можно рассматривать как такие явления, которые каким-то образом предусмотрены для нашего понимания, т.е. для того, чтобы быть понятыми нами, и в этом смысле являются в какой-то мере сообщениями, которые, следовательно, будучи сообщениями по определению, с самого начала устроены так, чтобы кто-то, какой-то возможный субъект, человек или червь, обладающий сознанием, понял бы их. Они сами до акта понимания как бы предустроены для понимания. О природе мы всегда предполагаем и это предположение полностью реализуется в классическом естествознании, что природа никоим образом не предусмотрена для понимания, что события в природе не происходят для того, чтобы быть понятыми кем-то, и не в расчете на это понимание.
      И вообще состояние атома или электрона, траектории, которые ими пробегаются, не имеют никакого отношения к тем абстрактным идеальным конструкциям, которые мы строим, не имеют отношения к нашим актам исследования и понимания. Следовательно, понимание устраняется просто потому, что всякое понимание предполагает наличие сознательного рефлексивного ядра в самом понимании, т.е. предполагается сознание, которое является одновременно сознанием факта сознания. Если мы уже упустили «я» в мир, и мы знаем, что в одном непрерывном рефлексивном акте мы не можем одновременно воспроизвести содержание или развернуть содержание нашего утверждения и одновременно с этим зафиксировать свое положение в качестве приведших к этому содержанию и в качестве занимающих определенное место в мире, то такая ситуация вызывает предположение. И она вызвала в свое время предположение (очевидно именно она вызвала) у Маркса существования предметных действий нашего сознания. Предпо-ложение существования в нашем сознании, в мире понимания адекватных действий, не являющихся действиями, которые строятся по сознательной схеме, точно так же и связь между намерением и выполнением, между целями и средствами, не является сознательной интенцией.
      Частично такого рода вещи наблюдаются психологией, и более или менее принято их называть свободным действием, т.е. такое адекватное поведение в той или иной ситуации, которое, не являясь целесообразным приспособлением к этой ситуации, осуществляясь без построения сознательной связи начала и конца действий тем не менее оказывается адекватным. Такие элементы наблюдаются просто в соотношении между рефлексией и каким-то действием, предполагающим некоторое «сознание», которое мы пока не знаем, потому что пока любое сознание для нас оно для нас рефлексивное сознание. Вы знаете известный парадокс, что мы не имеем или лишаемся определенных переживаний, определенных состояний именно в такой мере, в какой делаем их объектом нашего внимания, т. е. в данном случае если рефлексию брать в частном виде и под ней понимать именно понимание. Стоит нам фиксировать луч нашего внимания на переживаемом состоянии или ощущении, как оно в качестве именно особого переживаемого исчезает. Так же, как сороконожка, которая задумалась бы, как она передвигает ножки, и перевернулась бы, и ходить бы не смогла. А акт хождения сороконожкою выполняется точно, не проходя ни через какую организацию действий. Она поступает вполне свободно и в то же время вполне естественно. Здесь нет в этом действии никаких ориентиров, никакого просчета действий и потом действия. Есть что-то другое. Предположим, что в познании и в сознании человеческом есть подобного рода действия. Частично они и будут основой того, что в прошлый раз я называл фактическими или вещественными отношениями. Пока зафиксируем предположение наличия мышления у каких-то предметных механизмов, в силу которых мы можем что-то понимать и знать не по схеме рационально или рефлексивно воспроизводимого сознания, а знать точно. При этом вы заметили, что у меня нет никакой необходимости называть вот это состояние, классифицировать его в рамках известного разделения между ощущениями, чувствами, мыслями, понятиями, представлениями и т. д. Я не говорю, что это точность чувства, например, точность интуиции или точность мышления. Точное обычно логическое мышление, но мы знаем, что оно совершает в логическом мышлении больше ошибок, чем совершают вот эти странные виды адекватного действия.
      Кстати, в грузинской школе психологии именно такого рода проявления адекватных действий получили особое, специальное, конечно, для данной школы, название, а именно: название установки. Я должен напомнить вам или рассказать, если вы не знаете об этом, что Узнадзе, будучи человеком, получившим основательное немецкое философское образование в среде таких мыслителей как Шелер, частично Владимир Соловьев, он шел к таким психологическим построениям от проблемы онтологии, от задачи, которая одновременно формулировалась и русским мыслителем и немецкой философией вокруг феноменологии Гуссерля и родственных ей мыслителей, а именно: проблемы рассмотрения познания сознания в терминах существования, а не в терминах гносеологии, или в терминах онтологии, а не гносеологии. Узнадзе, шедшего от проблемы онтологии, т. е. попытки в онтологических терминах интерпретировать сам феномен познания мира, интерпретировать его не просто как акт познания кем-то предстоящего ему мира, где познание целиком состоит из познанных содержаний, а само познание рассмотреть как событие в мире, как я в прошлый раз говорил немного в другой связи. Он считал, что, во-первых, существуют некоторые уровни бытия, содержащие в себе понимание, психологически никак не характеризуемое, которое проявляется на уровне психологическом, доступном эмпирическому наблюдению и верификации, когда, например, действует установка. А сама установка, по первоначальной теории Узнадзе, потом несколько искаженной под влиянием того характера ситуации культуры, которую она приобрела в 30–40-х годах, как в Грузии, так и в прилежащих республиках, а также в Москве, этот оттенок очень сильно сгладился. Первоначально установка (для Узнадзе было бессмысленным сознавать, что установка есть психическое или как теперь некоторые грузинские психологи говорят, «психическое бессознательное») есть то понятие, относящееся, с одной стороны, к некоторому бытийному уровню, который просто фонтанирует и проявляется, содержа в себе понимание, проявляется на уровне субъективном или психологическом уровне и, с другой стороны, установка позволяет фиксировать и наблюдать следствия, уже проверяемые эмпирически и даже экспериментально. Узнадзе специальные эксперименты придумал, чтобы засекать последствия и проявления этой адекватности, которая сама не может характеризоваться в психологических или рефлексивных терминах. Я привожу пример пути, и не случайно такой путь был, а именно: проблем онтологии как они формулировались в немецкой философии того времени и частично в русской, а именно: у Вл. Соловьева, к наблюдению некоторых феноменов и процессов нашего сознания психологического сознания, которые не объяснимы без допущения этого бытийного уровня. Я приведу такое простое рассуждение. Ведь вы сейчас можете взять тома (а они составят дом такой высоты и сколько этажный, если положить один том на другой) по психологии, и вы странным образом не обнаружите там некоторых понятий, которые в действительности, с точки зрения нашего даже обыденного сознания или простых наших нравственных ориентаций, являются решающими для человеческих судеб.
      Например, мы уже знаем, что можно что-то забывать или помнить по особому устройству мнемонических следов и некоторых ассоциативных процессов фиксирования и т. д. А вы оттуда не узнаете, что можно помнить или забывать в силу того, что в вас есть какая-то скорость, разрешающая скорость, измеряемая соответствующими экспериментами, фиксирующими богатство ассоциаций, быстроту мыслительных реакций и т. д. И если по этим реакциям замерите Эйнштейна рядом с другими физиками его же времени и его же города или его же патентного бюро, то вы с удивлением обнаружите, что Эйнштейн по сравнению с ними просто дегенерат. Известно, что у него было замедленное детское развитие, и я уверяю вас, по всем стандартам психологических замеров, из которых состоит картина нашей психологической жизни в трактатах по психологии, он просто дегенерат. А то, что является решающим в такого рода научном творчестве, какое представлено не одним только Эйнштейном, а, слава Богу, многими сотнями людей, да и вообще просто людьми в жизни, а именно: некоторые духовные ядра, измеряемые частично такими словами, как «верность», «честность» и т. д., вы не обнаружите этого. И та самая любовь и ненависть, о которых я говорил… Скажем, в школе Узнадзе частично уже понятие установки пыталось фиксировать и вести психологию через наблюдаемые последствия некоторых духовных ядер, не понятных и не анализируемых самих по себе в терминах анализа психики как биологического явления, но понятные лишь в терминах учения о бытии. Мы под эти состояния адекватности и вытекающих из них действий не можем подставить самосознательного субъекта или агента этой адекватности, который достигает ее путем некоторым образом направленного и просчитанного по шагам мышления. В современной психологии такие же вещи наблюдаются и в так называемых экстремальных ситуациях, когда действие совершается без какой-либо рефлексии, как бы в подвешенном состоянии субъекта, вынутого вообще из пространства и времени, где время остановилось. Само это действие адекватно, оно не может быть разложено. В дальнейшем мне эта тема понадобится, а пока я ее просто подвешу, чтобы ввести другую сторону дела.
      В традиционном разделении, по отношению к которому работа Маркса выглядит радикально иной, мы имеем, с одной стороны, физические явления, т.е. действия, которые осуществляются, не вплетая в себя никакого элемента сознания и никакого элемента телеологии и более того, обладают свойствами быть понятыми. Отсюда возникает понятие рационального действия или рационального субъекта. На нем основывалась и классическая политэкономия и последующая политэкономия социология. Дело выглядит так, что есть некоторая доводимое до дистинктности и ясности соотношение экономической системы или социологической системы, которое в принципе может быть понято… или иначе так, – проявляется как совокупность некоторых понятных отношений рационального действия. И можем рациональность его измерять соотношениями между средствами и целями, адекватными целями или достижениями данных и т. д. Есть у нас тем самым два мира: есть мир, в котором выполняются физические законы, и есть мир, в котором есть рациональные действия, законосообразность которых основана фактически на том, что мы способны их понимать как рациональные. Отсюда идея рациональной экономики, рационального общества, т.е. такого, которое целиком может быть воспроизведено на уровне модели вот этого полностью рационального, прозрачного для самого себя действия, которое воспроизводит те элементы своего соотношения целей и средств, находится между собой в прозрачных и постижимых соотношений. Тем самым здесь действуют некоторые вечные и неизменные законы, которые предполагают, что субъект есть некоторая константа, имеющая константный набор рационально понятных потребностей, задач, стремлений. Таков, скажем... таково понятие «гомо экономикус» в политэкономии одно из понятий, предшествующих Марксу в политэкономии. Таков же, кстати, «гомо сапиенс» для теории познания. Есть некоторый субъект или субстрат, человек, некоторая константа, наделенная способностями познания, универсальными по своей в любое время и в любом месте пространства. Они могут быть ясными, но во всяком случае, рефлексивное их или, выражаясь языком Вебера, идеал конструктивное воспроизведение этих субъектов, вернее, идеал типическое воспроизведение, оно лишь строит некоторый идеальный тип, на основе которого или руководствуясь моделью которого можно на поведении реальных субъектов фиксировать, как эмпирические последствия, все то, что из идеального типа и из его возможностей вытекает. При этом «гомо экономикус» или «гомо сапиенс» или «социальные животные» действуют по вечно неизменным законам. Варьируется лишь начальное условие. Скажем, субъект застает некоторые из законов невыводимые предустроенности ситуаций (экономических, социальных и др.), в которых реализуется рациональный закон. Т. е. при некоторых начальных условиях, если говорить сейчас языком физических теорий, которые [то есть условия] должны быть даны, реализуются рациональные законы. Обратите внимание на одну простую вещь. Здесь, как уже отмечали раньше… сначала хорошо знали, что сознательно ввели эту посылку, а потом обо всем забыли и только иногда у какого-то лица проскальзывает сознание того, что же здесь допущено, какая предпосылка здесь заложена? А именно: заложена простая очень предпосылка предпосылка предустановленной гармонии. В свое время Лейбниц вполне сознательно ввел эту предпосылку, т.е. она очень наглядно проступает в социальных исследованиях. Мы ведь как понимаем закон в рамках такого способа рассуждения, которое я только что воспроизвел? Мы предполагаем, что при соответствующих для данного закона произвольно выбранных начальных условиях индивид свободно сделает то, что уже записано в законе. То есть существует какая-то предусмотренная гармония между содержанием закона и тем, что произойдет в точке эмпирического пространства и времени. Так мы имеем дело с индивидами свободными, т.е. выбирающими, решающими. Но есть предположение, что, поступая свободно, они, тем не менее, реализуют рациональный закон. Это явно дополнительная посылка, некоторая независимая посылка. Она и есть независимая посылка или дополнительная посылка предустановленной гармонии. Введенная Лейбницем, повторяю, она по сегодняшний день принята в социологии. Но это становится проблемой, если мы на полном серьезе возьмем факт существования, во-первых, свободы, и, во-вторых, неопределенности. Эта, кстати, неопределенность очень чувствовалась Марксом. Поэтому он пытался, прежде всего, разрушить это представление, заранее заданное любому экономическому исследованию, представление о «гомо экономикус» как некоторый стержень или база, на которую навешана некоторая рациональная сумма потребностей, рациональная сумма возможных целей и рациональных средств достижения этих целей. Что я имею в виду под неопределенностью? Я пытаюсь сейчас это проанализировать, взяв ее вместе с еще одной вещью, и эту вторую вещь я хочу сразу же оговорить. Может быть, рассуждение из-за этого получится сложным, но может быть и поэтому как раз более понятным. Первая вещь это неопределенность, я пока не раскрываю, в чем она состоит, а вторая вещь следующая. Мы говорим о рациональном действии. Эта модель рационального действия до сих пор господствует в социологии и в экономической теории, да и вообще в понимании культуры, культурных действий. На фоне такого понимания рационального действия и возникают все призраки патологии (это в области психиатрии), т.е. ненормальных отклонений от нормы, все призраки рассмотрения всех обществ, кроме экономического буржуазного, как обществ недостаточно буржуазных или отклоняющихся, или неразвитых, архаичных и т.д. Схема предполагает, содержит в себе тайное предположение, кроме того, что она замыкается на посылку предустановленной гармонии, она содержит в себе еще и такое предположение, что все человеческие действия есть действия достижения некоторых целей, практические содержания, практический смысл, который понимаем агентом и может понят быть каким-то наблюдателем, самим непосредственного места в этой системе действия не занимающего. Возникает один интересный вопрос, и он сейчас по одной такой причине возвращает к тому, что я говорил о предметных или адекватных действиях, об установке, о духовных проблемах и пр., а именно: все ли человеческие действия таковы, что эти действия есть действия достижения определенных практически понятных идей? Нет ли каких-то других действий? И не являются ли эти какие-то другие действия более решающими и имеющими больше последствий для человека и его судеб или формирования человеческого существа, чем эти вот первые практические действия, единственно которыми занимается вся теория рационального действия, и в том числе просто ДЕЙСТВИЯ (я имею в виду теорию Парсонса, социолога Парсонса). Я скажу для начала, что эти другие действия избыточные. Они ничему ни для чего не нужны, ничему не служат в смысле утилитарном. Иными словами, я пытаюсь пока выявить некоторые действия или состояния, отличные от понятных отношений рационального действия. Первые отличаются от вторых своей явной избыточностью и, во-вторых, очевидно, некоторой способностью динамизации человеческой жизни и ее интенсификации поверх и помимо того, что биологически целесообразно, биологически оправдано, биологически или практически нужно. Я напомню вам простую одну вещь, странную, казалось бы, и она снова приведет меня по другой линии спирали к этим предметным действиям или к тому, что я назвал вначале не принятым словом «третьи вещи». Обычно, особенно в ХХ веке, когда делались археологические раскопки, то в силу многих позитивистских установок при поиске остатков древних человеческих существ или непосредственно предчеловеческих наших предков искали рядом с ними предметы и находили. Искали-то предметы практические, какую-нибудь разновидность ножа кремниевого или какую-то еще, стрелы (тоже практический предмет, хотя служит для убийства), топора и т.д. руководствуясь, очевидно, той же самой схемой рационального действия, о которой я говорил перед этим. Ну, при этом еще среди них, очевидно, были и марксисты, которые считали, что поскольку труд превратил обезьяну в человека, то на стадиях, если мы можем найти останки этих существ, то на стадиях этих превращений человек должен быть погребен не как нибудь иначе, а под грудой орудий [труда]. Искали это, а находили (конечно, находили иногда и орудия) странным образом во всех случаях, и решающем числе случаев, самом интересном числе случаев, находили абсурдные никому ненужные предметы. Начнем со скальных изображений (можно затратить всю силу божественного или дьявольского ума и даже силы не хватит, чтобы превратить эти наскальные изображения в простые репетиции охоты, которую совершал якобы первобытный человек). Находили некоторые символические предметы, которые явно существовали в каком-то другом пространстве, то есть создавали какое-то другое пространство, были явно предметом ритуала и мифа какого-то. Сейчас некоторые из них мы называем произведениями искусства (скажем, наскальные изображения самые древние…) Ну, сам термин «искусство» есть продукт поздних наших классификаций департаментов культуры, когда искусство существует как специальная и отдельно выделенная область разделения труда, но только такого предположения мы не можем сделать по отношению к самым древним временам. Мы находим предметы, которые были особым изображением мира, символическим изображением мира, а не отражением его, особым изображением в том смысле, что они были явно конструктивными по отношению к человеческому существу, т.е. были орудиями переведения биологических качеств, биологических структур, биологи-ческих реакций, состояний человеческого существа в режим человеческого их бытия. А это другой режим. Естественным образом человеческие качества, если начать перечисление, скажем, с простой памяти, например, памяти о предках, об отце и матери или более далеких предках своих, привязанность, честь и т. д. они не даны природой. Они чем-то создаются, действием чего-то, в свою очередь созданного, а именно: такого рода предметов, которые мы сейчас называем предметами искусства. А предмет искусства просто воспроизводится в своем пространстве, канонизирует наши возможности понимания, видения, и без него психическая жизнь представляет собой хаос, распадается. Мы не можем внимание постоянно удержать на одной и той же высоте, мы не можем устойчиво любить один и тот же предмет, если бы любовь к предмету зависела от порогов нашей чувствительности (вы знаете, что наши чувства притупляются). Представьте себе человека, если бы наши человеческие отношения зависели от этих порогов чувствительности. Они сами по себе обладают таким режимом, что держать постоянно тождественность [неизменность] человеческих отношений и состояний они не могут.
      А что же держит тогда? А держат вот эти вот понимательно-вещественные предметы, являющиеся конструктивными машинами по отношению к нам. И тут я проведу довольно странную фразу, и тем самым несколько замкну мое рассуждение, довольно странную фразу Маркса. Я не помню, в каком томе «Капитала» он сделал такое замечание, что вот так же, как Дарвиновская теория есть история органов производства человеком своей жизни... Или назовем так. Маркс имел в виду создание некоторой... анализ рассмотрения некоторой естественной технологии человеческой жизни. И на выделение таких вот техносов или органов или предметов основывалась вся идея существования в обществе и культуре объективных законов или зависимостей, не зависимых от сознания, которые фактически складываются детерминантами по отношению к нашим мотивам, целям и т. д.
      Не случайным был выбор и не случайно я могу сейчас сформулировать вот такую фразу. Речь идет об истории естественной технологии человеческой жизни, и причем предметы в ней и действия избыточны по отношению к непосредственным достижениям каких-либо целей и задач. Символы, вот эти дощечки, на которых изображено мировое дерево, известное в семиотике и мифологиях... Такие дощечки никого не кормят. И создавались они, наверное, не для того, чтобы кормиться. Но очевидно, что через избыточность на этой стороне в практической жизни и впервые появляются человеческие существа и человеческие связи между этими существами, в т.ч. общественные и социальные жизни того или иного рода, в зависимости от того, каков этот технос, т.е. какие изобретены эти артефакты, органы, тела (я их называю телами в отличие от наглядного языка, в котором мы телом называем только наши тела). Тем самым возникает некоторая идея, условно скажем, некоторых матричных состояний и структур человеческого действия, в пространство которых (особом пространстве, потому что в нем, например, могут быть мифологические существа, разыгрывающие свою мифологическую историю, такую, которая, воспроизводясь в отношении к ней конкретными людьми в этих людях порождает в качестве осадка или вторичного продукта в них человеческие состояния или свойства памяти, верности, добра и т.д.)… Тем самым мы можем тогда говорить, что сознание в отличие от того сознания, какое показывал нам принцип «когито», есть некоторое структурное расположение в пространстве этих артефактов или третьих вещей. Оно не есть пространство и время нашей обыденной практической жизни.
      Но мы рождаемся только выйдя из него и вернувшись туда. А, как известно, люди рождаются только вторым рождением. Я специально употребляю этот очень древний и точный символ, чтобы им замкнуть это свое рассуждение. Что будет на стороне человеческого действия, как оно будет структурироваться и т. д…