ЛАТВИЯ: ОТ ИСТОКОВ К СОВРЕМЕННОСТИ
Стенографический отчет
XX-х Чтений гуманитарного семинара
с комментариями
Предисловие Игоря Злотникова — организатора
и ведущего 20-х Чтений По замыслу организаторов, семинар «Русский мир и Латвия: проблемы участия в европейском проекте», завершал двухлетний цикл обсуждений темы «Русский мир и Латвия». Выбор темы именно в таком звучании: «Русский мир и Латвия», но с разными уточнениями: «Прошлое — настоящее — будущее» (14-е Чтения), «Место образования в современном обществе» (15-е Чтения), «Образование и самопознание: их соотнесение в социально-исторических формах» (16-е Чтения), «Диалог культур» (18-е Чтения), и, наконец, «Проблемы участия в европейском проекте» (20-е Чтения) был не случаен. Организаторы семинара решились на своеобразный социо-культурный эксперимент — обозначить границы Русского мира в пространстве Гуманитарного семинара и создать условия для процесса самоопределения людей, думающих на русском языке. По ясному убеждению организаторов семинара, именно самоопределение в сложном социокультурном контексте является базовым процессом, протекающим в сознании большинства русских людей Латвии. Отсутствие широкого выбора для самоопределения русского сознания в Латвии, сведение многообразных форм полагания себя исключительно к бизнесу или политике, является серьезным препятствием для понимания происходящих процессов в современном мире. Груз отработанных мифов и неспособность к самостоятельному выбору закрывает для русских людей Латвии многие возможности, которые присущи европейскому укладу жизни, деятельности и мышления. Поэтому завершающий семинар «Проблемы участия в европейском проекте», был задуман как попытка преодоления традиционных границ русскоязычного сознания, задание новых горизонтов понимания возможностей современной европейской жизни.
Предполагалось показать широкий спектр идей, представлений и концепций о «Русском мире» и Европе. Это было попыткой выхода за границы привычного и уже тесного мира «русского мифа» и «советского сознания», попыткой построить новое понимание «Русского мира как транснационального русского».
На итоговый семинар были приглашены Сергей Градировский, Александр Левинтов, Сергей Переслегин и Максим Шевченко. Но приехать смог только Александр Евгеньевич Левинтов. Сергей Переслегин прислал специальный текст, который был опубликован для дискуссии (см. V выпуск Альманаха, с.67-79) и на который ссылались некоторые участники 20-х Чтений. Получилась эмоциональная и, к сожалению, порой бескомпромиссная дискуссия. Мы публикуем стенограмму Чтений в минимальной редакции и с комментариями тех, кто пожелал прокомментировать состоявшееся событие.
Предисловие Александра Левинтова
Тема, уже несколько лет продвигаемая рижским Гуманитарным семинаром, никак не может стать академической, волнующей умы, но не души, все еще остается «злобой дня» в полном, а не фигуральном смысле этого слова. Казалось бы: пятнадцать лет независимости должны умерить страсти и охладить горячие головы, протрезвить людей, но все случилось как вчера. Страна распалась, скукожилась, съежилась в своих новых и неестественных границах, пошла по неведомым и незнаемым блужданиям, оставив за бортом миллионы своих сыновей, да и своих, не оказавшихся за чертой новой оседлости, бросив на унизительное вымирание и прозябание.
В России воцарился нравственный хаос — и это находит свое отражение во всех сферах и порах жизни, в отношениях с соседями и оставленными, брошенными на произвол судьбы соотечественниками. Украинские, белорусские, латвийские, молдавские и еще десять других русских остались в горестном и мучительном недоумении: как же так? И как жить в новом неведомом мире? Кем быть и кем себя чувствовать? Семинар, прошедший в конце мая 2006 года в Риге в помещении Министерства интеграции, решительно и наглядно показал: российским русским либо нет дела до проблем своих латвийских соотечественников, либо они превратно понимают эти проблемы, либо пытаются навязать русской общине в Латвии позицию пророссийской «пятой колонны»; латвийским русским трудно, порой невозможно, сохраняя родной язык, вливаться в иную культуру, прежде всего, политическую и хозяйственную культуру страны, увы, ставшей для многих чуждой и непонятной (как чужда и непонятна многим советским нынешняя РФ то ли Россия, то ли аббревиатура аббревиатуры РСФСР).
На семинаре были представлены разные и порой несводимые к общему знаменателю позиции. Тут были и те, кто все еще цепляется за давно прошедшее прошлое, и те, кто пытается войти в новое и предстоящее с гордо поднятой головой, и те, кто, не признавая прошлое и будущее, строит фантом несуществующего мира. И все это в маленьком зале Министерства интеграции, в маленькой стране под названием Латвия. Страсти, кипевшие тогда, выплеснулись и в этот текст, полный крика и боли, ненависти и печали. Некоторые участники семинара взяли на себя смелость дать комментарии к этому тексту, а основной виновник, спровоцировавший людей на самоопределение, саморазобла-чение, самоотрицание и другие рефлексивные операции над собой, автор предисловия и послесловия.
Нам, устроителям и участникам этого общественного дискурса, хочется думать, что в предстоящей нашей личной истории и истории Латвии этот текст оставит заметный след, что он также значим для нашего сегодняшнего дня и осознания нами своего прошлого.
Выступление А.Е. Левинтова (Россия)
Однажды утром Лев Ошанин в писательском доме отдыха «Барвиха» спустился из своего номера в ресторан и сообщил своим друзьям, что он написал стихотворение о любви, и сообщил, что тему закрыл. Я не хотел бы совершать такой благоглупости и считаю, что тема «Русский мир и Латвия» не закрываема, как и тема любви.
Прежде чем приступить к изложению темы и чтобы как-то обосновать лейтмотив своего выступления, я сначала расскажу небольшую историю. Чтобы обозначить свое отношение к этой теме, по-моему, очень важно обозначить рамки всего обсуждения. Речь идет о событии XXIII-XXII века до нашей эры. С западных отрогов Иранского нагорья на Месопотамию хлынуло племя гутиев. Это было совершенно свирепое племя, они заполонили собой все Средиземноморье, включая даже Египет, Пелопоннес и так далее. И они наводили такой ужас на тогдашнюю ойкумену, что, по свидетельствам египетских очевидцев, дети проклинали своих родителей за то, что те родили их в такое ужасное время. Гутии обладали, помимо всего прочего, феноменальным сексуальным потенциалом. Каждый из них имел не гарем — табун женщин. И поэтому они своими детьми, своими потомками заполоняли весь мир, а потом вдруг исчезли. Последние гутии были известны как пеларги или пеласки, которые заселили потом Пелопоннес, перед ахейцами. Они известны нам в истории как филистимляне, которых добил Иисус Навин. Они исчезли, но память о них в мифологии стран Средиземноморья сохранилась в довольно странной форме — это легенда о Потопе.
А теперь к теме своего выступления, которую я определил следующим образом: «Латвия и Русский мир: что нельзя транслировать в Европу, с чем не надо идти в Европу, почему не надо быть форпостом и с чем не надо ассоциироваться». Это такое негативистское выступление. Знаете, ценности даются нам обычно в виде запретов, наподобие дорожных знаков красного цвета. И для нас гораздо важнее красные знаки, чем голубые.
Сейчас в российских кругах обсуждается роль и миссия России. Я позволю себе цитату одного из лидеров «Единой России». Идеолог «Единой России», некий Исаев, который, ссылаясь на миссию России, сформированную еще в XVI веке при Иване Грозном как «Россия (Москва) — третий Рим, а четвертого не бывать», вот что высказал: «Наша идеология основана на понимании миссии и роли России в новом складывающемся глобальном мире, на роль, которую она может и должна играть. Мы считаем, что Россия должна себе вернуть статус полноценной сверхдержавы, принимающей решающее участие в выработке общемировой политики, несущая особую ответственность за стабильность в Евразии. В этом заинтересованы не только россияне, это необходимо современному миру. Восстановление сильной России необходимо потому, что нарастает противостояние Запада и исламского сообщества, грозящее перерасти в мировую исламскую революцию и мировую войну. Необходима третья сила, не дающая миру расколоться на два противостоящих лагеря. В целом такой силой могут быть Россия, Китай и Индия, и особая роль будет принадлежать России как стране, где мирно сосуществуют христианская и исламская позиции».
В России, действительно, нарастают империалистические настроения, нарастают настроения занятия опять позиции сверхдержавы. И вот к вам скоро приезжает патриарх Алексий II, по-видимому, он опять будет нести идею о том, что в России мирно сосуществуют различного рода конфессии, закрывая глаза на еврейские погромы в стране, на преступления, совершаемые и на кладбищах, и в синагогах, не желая видеть собственных действий по ограничению деятельности любых конфессий на территории православной России, не желая вступать в диалог ни с католическим миром, ни даже с киевским патриархом, своим коллегой, и так далее.
Я позволю себе небольшой экскурс в отношениях Востока и Запада, чтобы было понятно, что это не сегодняшняя проблема, все началось с той самой Трои, форпоста Персии в Малой Азии. Персы надолго запомнили этот эпизод истории ХII века до нашей эры. Походы Дария и Кира были ответными ударами в этих взаимоотношениях после падения Трои. В IV веке перекроил мир Александр Македонский и внес новую струю в эти отношения. Это было первое мощное вторжение Запада на Восток. Можно здесь также напомнить встречу Гаруна аль Рашида с Карлом Великим. Это была встреча двух великих государей, когда европейцы пришли со своими тяжелыми и несовершенными мечами, с весьма грубыми сукнами, а Гарун аль Рашид поразил их богатством шелков, драгоценных камней, ситцами, дамасской сталью и вообще показал превосходство Востока над Западом. Настолько это было наглядно, что буквально через два века начались Крестовые походы, одна из целей которых была уравнять шансы, отнять у Востока то, что у него есть, и приобрести самим. Это противостояние Востока и Запада, как правило, разыгрывалось в Средиземноморье, а не на Балтике, и Россия в этом отношении играла странную роль. Александр Невский добровольно вступил в Золотую Орду на правах Русского улуса, но всю жизнь воевал то со шведами, то с Тевтонским орденом, то есть с христианами. Вплоть до Петра I Россия вела в основном провосточную и антизападную политику. И уже в современную эпоху, в ХIХ веке, Балканские войны имели такой же характер противостояния Востока и Запада, при этом Россия выступала как некий Восток. Именно в период Балканских войн и борьбы России за проливы Шлиман, выполняя культурную европейскую миссию, вел раскопки Трои.
И не зря Российский герб — двуглавый орел, смотрящий и на Запад и на Восток (и обе головы очень голодные).
Мне очень сомнительна идея, которая сейчас в России насаждается официально, о межконфессиональной терпимости в России. Тут достаточно напомнить, как весьма «терпимо» Иван Грозный захватил Казанское и Астраханское ханство, потом была покорена Сибирь, которая также во многом была исламской. Тут достаточно напомнить эпоху раскола, когда в России раскол произошел еще в более ужасных условиях, чем реформация в Западной Европе. И дальнейшие преследования, например евреев. Я напомню о том, что Алексей Михайлович велел всех евреев Ковно и Вильно крестить, а кто не крестится, того топить в Немане. И установление позорной черты оседлости, это также не факт и не пример религиозной терпимости в России. И есть вещь, которая прямо говорит о том, что Россия никогда не была веротерпимой страной: речь идет об «Уложении о наказании». Лет 15 назад я занялся уголовной статистикой России конца ХIХ века. Я приведу только две цифры из этого исследования: русские православные в 90-м году составляли 79,4% населения Российской империи, а среди преступников они составляли всего 34%. Это не говорит о том, что русские законопослушны или уважают закон. Это говорит, прежде всего, об одном: законы Российской империи были написаны, исходя из православия, причем из православия никонианского. Я приведу только один пример, чтобы было понятно, о чем идет речь. За переход из никонианского православия в староверие перешедший и переведший получали по 10 лет каторжных работ, а за переход из староверия в никонианство человек поощрялся денежной премией.
Совсем недавно, буквально месяц тому назад, я закончил книгу «Зло империи», где попытался аккумулировать все те злые стороны России, которые были в совсем недавней истории ХХ-го века. И это то, что требует, прежде всего, нашего покаяния, не наказания мертвых, это бессмысленно, но нашего национального покаяния. Более того, до тех пор, пока Россия, россияне, русские не понесут этого покаяния, никаких перспектив у России нет, сколько бы атомных бомб или подводных лодок у нее на вооружении ни было. Только цифры.
Итак, к 19-му году от 100 тыс. священнослужителей осталось в живых всего 40 тысяч. К 36-му году из 73 тыс. храмов осталось в действии менее 10 тысяч. 19 мая 22 года, еще одна юбилейная дата наших дней, на двух пароходах «Обер-бургомистр Хайн» и «Прессе» были отправлены за границу, в Германию, 300 лучших российских ученых и философов, которых собрали со всей страны. Условия их высылки были просты. Первое, они расписались в том, что если вернутся, то подлежат расстрелу без суда и следствия. Второе, каждый из них мог взять с собой не более 20 долларов, в эквиваленте на другую валюту, одну пару рубашек, одну пару белья, один пиджак и два пальто, все. Собирали со всей страны, и из Сибири, и из Поволжья, из Петербурга и из Москвы и отправили, практически, порожняком, людей, которые, конечно же, не были приспособлены ни к какой иной деятельности, кроме гуманитарной и для которых это было трагедией, в результате которой выжили очень немногие.
Следующий акт — коллективизация. Только репрессированных, то есть только тех, кого выслали за первые два года, было почти 2 млн. человек. Всего раскулачено было 4 млн. человек. А всего коллективизация стоила нашей стране 18 млн. человек. Сталин признался Черчиллю в 6 млн.
Собственно — ГУЛАГ. Уже после войны в СССР было построено 42 лагеря ГУЛАГа на 2,5 млн. человек. Всего через ГУЛАГ прошел 41 млн. человек. По подсчетам же Домбровского, жертвами ГУЛАГа стало 70 млн. человек.
Война. Это официальные данные России, хотя до сих пор в России спорят, это позор, но до сих пор спорят о том, сколько миллионов унесла война, ошибки в миллионы. Так сколько же погибло на войне как мирного населения, так и военнослужащих? Итак, среди военнослужащих, по последним официальным данным, убито 5,2 млн., в госпиталях погибло 1,1 млн. В Москве (а вы понимаете, что московский эвакогоспиталь — это тыловой госпиталь, то есть люди были явно и с именами, и с историями болезни, ранениями и так далее) на Преображенском кладбище, куда умерших от ран свозили из московских госпиталей, до сих пор не могут опознать всех, но, вопреки официальной статистике, только на этом кладбище лежит около миллиона человек. Прошло уже более 60 лет, а на Преображенке продолжают идентифицировать, кто это и что это. Погибло от болезней и расстрелов полмиллиона человек, попали в плен в первый год войны 4,5 млн. человек (по другим, неофициальным, но широко публикуемым сведениям 8.5 млн. человек). Вернулось из плена 1,6 млн. У меня два дядьки вернулись из плена, оба потом сидели еще по 4 года здесь, в ГУЛАГе. Штрафбат - более миллиона человек. Это смертники. Когда Черчилль спрашивал у Жукова, каким образом тот разминировал немецкие минные поля, Жуков, не задумываясь, ответил, солдатами. Самая страшная трагедия, о которой в России практически не хотят говорить до сих пор — Вяземский котел. Я расскажу эту жуткую историю, которую мне удалось восстановить, изучая газету «Правда» за 1941 год. Когда началась война, Рузвельт прислал в Россию своего помощника Гопкинса с тем, чтобы тот посмотрел, стоит ли помогать России или это бесполезно. Гопкинсу в Москве показывали «трудящиеся массы», «спецнарод», полный энтузиазма и уверенности в победе, но этого было явно недостаточно для получения помощи от Соединенных Штатов Америки. Жуков был направлен в Штаб Центрального фронта с тем, чтобы продемонстрировать возможности Красной Армии к сопротивлению против Гитлера. Из остатков Брянского фронта, еще трех фронтов и из Резервного фронта был создан один мощный фронт, более миллиона человек. Этому фронту в сентябре 41-го удалось остановить немцев и продвинуться на несколько километров вперед, в глубь немецкого фронта.
Реплика:
— А потом дойти до Берлина.
Александр Левинтов:
— Нет, в Берлин те, кто был тогда под Вязьмой, никто не входил. Гудериан специально позволил Жукову сделать небольшой выступ-плацдарм, поскольку это была не первая попытка контрнаступления: русские занимали небольшое пространство с уже уничтоженной инфраструктурой, а затем их окружали, запирали в котел. Под Вязьмой в котле оказался миллион человек. Я знаю, что это возмущает тех, кто...
Реплика Эрнста Буйвида:
— Меня не это возмущает. Меня возмущает, что я понял из вашего выступления, что Россия такое говно, о котором не стоит говорить. (Уходит)
Игорь Злотников:
— Это личная точка зрения. Доклад Александра Евгеньевича предполагает, по крайней мере, час. Я думаю, выводов мы обязательно дождемся.
Комментарий Игоря Злотникова:
Уход одного из участников Гуманитарного семинара в ходе дискуссии по причине несогласия с докладчиком наблюдается не первый раз. На 19 Чтениях такой демонстративный уход осуществил Я.Г.Плинер. Очевидно, что ситуация накала страстей вынуждает неких «персонажей» физически «вываливаться» из ситуации. Этот феномен очень хорошо известен в групповой динамике и часто встречался в игропрактике. Смысл таких «уходов из ситуации» заключается в невозможности «персонажа» осуществить трансформацию собственных представлений и собственного сознания. Это есть физический протест против расширения собственного сознания. Такая реакция для организатора дискуссии является знаком, что содержание, которое обсуждается на семинаре, разламывает привычную «действительность» и стремится к «реальности», а ситуация обсуждения — близка к «моменту истины». Такие ситуации являются примерами самоопределения со всеми сопутствующими драматическими переживаниями и во многом показательны в своей демонстрации более глубоких социальных процессов, которые происходят в социальных группах. Семинар как срез определенной репрезентативной социальной группы очень точно имитирует более глубокие процессы, проходящие в обществе. В этом смысле, семинар как форма организации является «единицей анализа» общественных процессов (см. на эту тему цикл обсуждений по анализу ситуации в Латвии 1989-2004 гг. — сайт БИСИ www.bisi.lv, раздел «Семинары»).
Шум в зале
Игорь Злотников:
— Ваше возмущение будет мешать задавать вам вопросы по содержанию, поэтому постарайтесь, если у вас есть вопросы, вычленить из содержания эмоции, как бы вам ни было сложно.
Шум в зале
Игорь Злотников:
— Правильно ли я вас понимаю, что все эти факты вы не готовы выслушать спокойно?
Реплика:
— Дело в том, что слова докладчика не являются фактами. Они являются его личной точкой зрения. Конкретный пример, приведите, пожалуйста, источник, когда Жуков говорил Черчиллю, что солдатами разминировались минные поля. Ссылку на источник.
Комментарий Левинтова:
Это испытанный, хотя и забываемый прием политических дискуссий. Не дай Бог действительно приводить источники, ибо их либо сочтут недостоверными, либо факт будет считаться вырванным из контекста. Поэтому лучше не ссылаться. Но мы часто забываем о природе факта: из потока актов каждый волен вырывать и публиковать то, что считает для себя важным или существенным, превращая акт в факт. В наше информационное время существует только то, что опубликовано, независимо от того, было оно на самом деле или не было. Грустно, но это факт. Впрочем, как ученый, я стараюсь избегать придуманных фактов.
Александр Левинтов:
— С этим мне гораздо сложнее будет, чем с предыдущим замечанием, постольку, поскольку эта ссылка будет на того, кто ссылался. А что касается общеизвестных фактов, и где я их брал: прежде всего, газета «Правда». У меня на сайте вы можете взять этот материал под названием «Самая печальная история», где из газеты «Правда» вытекает то, о чем я говорю про Вяземский котел.
Реплика:
— Вытекает или есть материал? Вытекает — это домыслы! Вытекает это вывод! ....
Александр Левинтов:
— Там указаны потери, которые опубликованы газетой «Правдой». И сообщены все шаги, которые были приняты Гудерианом, кстати, и Жуковым. Естественно, они были соответствующе препарированы, но мы-то с вами знаем, чем все это кончилось.
В Вязьме не так давно выступал Путин, говоривший о том, что надо непременно открыть здесь к 60-летию Победы мемориал. Вяземская трагедия давно уже не секрет. Она кончилась в 2005 году. Путин пообещал построить на этом месте мемориал. В настоящее время из миллиона человек, которые там погибли, и это признается нашими историографами, из этого миллиона идентифицировано только 13 человек. И даже могилы этих 13 человек порушены сегодняшними вандалами.
Реплика:
— Простите, а какими историографами признаны эти потери?
Александр Левинтов:
— Этот источник указан в той же публикации. Я по памяти не могу вам все источники назвать.
Вопрос: В Вашем выступлении постоянно красной нитью проходит, что Россия — это источник зла и распространяет это зло во все стороны, куда только может. Изнутри себя и извне. В «Русской правде» и «Правде Ярослава», и в последующих «Правдах» Ярославичей говорилось, то есть в ХI и ХII-м веках говорилось о несостоятельности и недопущении смертной казни, то есть в то время, когда подобная казнь свирепствовала и в Европе, и в Азии и так далее. Это говорит о том, что уже в то время русские люди, еще пока не находясь под мощным влиянием Запада и Востока, вырабатывали свои ценности. Позже появилось все то, что вы перечисляли вот здесь. Вам не кажется, что все в прямо противоположную сторону направлено, что на Россию было оказано такое влияние и Запада, и Востока, что, к сожалению, это всего лишь результат влияния Запада и Востока?
Александр Левинтов:
— Спасибо вам, очень хороший вопрос. Я буду отвечать вам два раза. Первое, наверное, вы не так хорошо прослушали, стало быть, я плохо сказал. Я не обсуждаю империю зла, я обсуждаю зло империи. По-видимому, помимо зла в этой империи было и добро. Зло и добро всегда вместе. Это первый мой ответ. Второй мой ответ заключается в том, что все люди, как правило, собственные поступки, действия оправдывают внешними обстоятельствами, а поступки и действия других их внутренними качествами. Так мы устроены. Легче всего сказать, что во всем виноват Восток, Запад, а мы не при чем.
Реплика:
— Это не ответ! Вы валите вину на Россию.
Игорь Злотников:
— Извините, но я вмешаюсь по одному основанию: никто вины не валит. Перечисленные факты, они могут быть по-разному интерпретированы.
Реплика:
— Подождите, мы говорим, что это вообще не факты. Выдернутые откуда-то…
Игорь Злотников:
— Давайте сделаем так: после окончания доклада Александра Евгеньевича вам будет предоставлено слово полностью снести его доклад с лица земли. Ну, давайте, как бы неприятно нам ни было слушать то, что говорит Александр Евгеньевич, дадим ему возможность высказаться до конца. Я считаю, что гуманитарные традиции в любом обществе должны заключаться в очень простой вещи — нужно дать человеку высказать наиболее неприятное для себя мнение, чтобы потом иметь право высказать противоположное.
Александр Левинтов:
— Я в третий раз отвечу на ваш вопрос. После Второй мировой войны в немецком обществе было очень популярно обвинять в этой катастрофе, в проигрыше войны, американцев, евреев, русских, коммунистов, итальянцев, фашистов, Гитлера, кого угодно, но только не себя. Немецкий философ и психиатр Карл Ясперс призывал весь народ: «Перестаньте тыкать пальцем в окружающий мир, загните палец на себя». И он добился своего. Он заставил немцев повернуть палец на себя. Это именно Карл Ясперс вернул немцев в историю.
Реплика:
— Германия вернулась по экономическим основаниям.
Игорь Злотников:
— Господа, перенесем дискуссию на конец доклада. Более того, я скажу, что я преднамеренно поставил доклад Александра Евгеньевича первым, даже если бы приехали и другие ожидаемые докладчики. Я хотел, чтобы мы посмотрели на самые неприятные для нас моменты истории, которые бы позволили понимать самые неприятные точки зрения, относящиеся к Русскому миру. Это не значит, что вы обязаны с этой точкой зрения согласиться. Но выслушать и понять эту точку зрения — это задача нашего гуманитарного семинара. Все ваши возражения, самые жесткие, будут с удовлетворением и благодарностью выслушаны после окончания доклада Александра Евгеньевича.
Александр Левинтов:
— Эта дискуссия позволила мне понять многое.
Реплика:
— А дальше еще лучше пойдет, еще лучше поймете.
Александр Левинтов:
— Это одна из трагедий нашего народа. Это подлинная трагедия. Мы очень неохотно признаем свою вину. Мы всегда помним о своих бедах. Поверьте мне, у меня из тринадцати братьев отца вернулись с фронта только трое. И я знаю, что это такое. Я также знаю, и это факт, что, вы можете называть как угодно, но это факт, в 50-м году указом МВД были созданы спецлагеря для уничтожения инвалидов отечественной войны. Источник указан в моей книге «Зло империи», это точная копия приказов МВД. Посмотрите мой сайт за май 2006 года, там указаны все приказы и указы об уничтожении инвалидов, и не только инвалидов.
С места:
— Ай, да ну!
Шум в зале
Александр Левинтов:
— И снова позиция — укажи источник, это позиция перекладывания ответственности со своих плеч на мои.
Реплика с места:
— Я бы начал с того, с чего вы начали, что Троя разрушена Российской империей! Я так понимаю?
Александр Левинтов:
— Российской империи тогда не было. Персы рассматривали Малую Азию как свою территорию, поэтому они себя считали обиженными и оскорбленными за разрушение Трои. Троя существовала, чтобы вы знали, с XXII-го века. Этот город более чем древний. Древнее, чем, например, Афины.
Шум в зале и реплика с места (Алексей Малахов):
— Если мы будем задавать вопросы, то уважаемый докладчик потом скажет: на то, что я хотел сказать, у меня просто не хватило времени, а вы не поняли меня. И вот пусть он вывалит на Россию все, что можно. Давайте выслушаем его до конца, а потом уже начнем его...
Игорь Злотников:
— Я обязательно хочу обратить ваше внимание, гуманитарный семинар не создан для того, чтобы слушать приятные вещи, гуманитарный семинар проводится для того, чтобы мы имели шанс понять то, что сложно и что простыми вещами объяснять невозможно.
Сергей Ясинский:
— Приятные вещи и грамотные вещи — это разные вещи! Пожалуйста, мы требуем элементарной грамотности в изложении исторических фактов, предоставления источников. Когда на моих глазах начинают мешать русский народ и коммунистический режим, мне просто это неприятно.
Игорь Злотников:
— Александр Евгеньевич ссылается на те опубликованные источники, которые приведены на его сайте. Приглашая на семинар Александра Евгеньевича, мы проговорили, что доклад, который он будет делать, будет действительно скандальный. Это и есть задача нашего семинара: постараться, чтобы все русские, которые живут в Латвии, могли бы увидеть разные точки зрения на ту историю, которую мы пережили. Если вы не допускаете другой интерпретации, нам, к сожалению, очень трудно будет вести диалог не только между нами, но и с другими европейскими нациями, с которыми мы хотим действительно участвовать в общеевропейском проекте. Поэтому я вас призываю дать возможность Александру Евгеньевичу высказать свою точку зрения, дослушать доклад до конца. У вас будет возможность сказать все, что вы считаете нужным, но после окончания доклада.
Шум в зале
Игорь Злотников:
— Александр Евгеньевич имеет достаточно много публикаций. Давайте действительно дадим возможность сделать доклад до конца.
Реплика:
— Я хочу зафиксировать только одно. Александр Евгеньевич рассказывает, по существу, технологию создания или существования тех или иных государств. В качестве примера случайно попалась Россия. Я примерно также могу рассказать о разных странах. Я воспринимаю его выступление как рассказ о методах…
Александр Левинтов:
— Увы, коллега, я не могу принять от вас помощь и поддержку, поскольку мне дорога Россия. И мне, как и многим, важно обсуждать русские дела, Русский мир, Россию, а не Персию, не Малую Азию и не Грецию. А об этом вы можете прочитать в моей работе «Троянский конь». Там есть ссылка на то, как они обсуждали разрушение Трои. Мне важно подчеркнуть другое. Я приведу немного другие цифры: во времена Сталина единовременно в ГУЛАГе находилось от двух до трех миллионов человек, не считая военнопленных немцев, которых тоже было немало. Сейчас, когда в России живет уже не 300 млн. человек, а вдвое меньше, имеется более тысячи лагерей и тюрем, и там находится как минимум миллион человек. В этом смысле тема ГУЛАГа, тема насилия в этой стране остается актуальной, остается архиважной. Хотя я понимаю, что по 58 статье сейчас не сажают, сажают за налоги, как Ходорковского, сажают за то, что девочка и мальчик, несовершеннолетние, вывесили плакат «Путин, уйди сам», и за это девочка получает три с половиной года тюрьмы.
Шум в зале, реплики с места
Александр Левинтов:
— Неважно, кто она. Важно это. Я уверен, что в Латвии, появись такой плакат, никого на три с половиной года не посадят.
Шум и смех в зале
Александр Левинтов:
— В Америке, у Белого Дома, я постоянно видел плакаты «Буш вон». И там никого за это не сажают.
— Он у Белого Дома сидит!
Александр Левинтов:
— Я люблю и Россию, и Латвию, здесь мои предки жили, я люблю Ригу и, как мне кажется, чувствую его потенциальный дух, духовный мир. И то, к чему я все время призываю в России, призываю русских в Америке, я думаю, может найти отклик и в этой аудитории. Русский мир Латвии может стать тем пунктом, тем началом вхождения в Европу русских как цивилизованного народа, как народа, способного к толерантности, способного к осознанию своих не только бед, но и ошибок, признанию этих ошибок и тем самым восстановлению доверия в Европе и к России, и к русским. Я бы хотел закончить тем, что сейчас в Латвии реально стоит проблема сортировки ценностей или разработки проектов вхождения русских как европейцев в Европу. При этом нужно всегда помнить о том, чего не должны мы тащить с собой, что вызвало бы законное возмущение окружающих, поэтому они и не хотят этого. То зло, ту ложь, которая была в России, в царской России, в советской России и которая процветает в сегодняшней России. Мы это можем оценить как свою вину.
Реплика:
— Вот так вы оцениваете нашу историю?!
Аплодисменты
Игорь Злотников:
— Я понимаю тот накал переживаний, который вызвал доклад Александра Евгеньевича, я всячески приветствую рациональное оформление ваших переживаний в тот дискурс, который вы можете сейчас произнести, отнесясь к докладу.
Комментарий А. Левинтова:
Эмоции, к сожалению, сильно мешают мышлению. Но мы — люди. Мы полны эмоций. И мы, как покажут дальнейшие события этого семинара, как покажет уже ближайшая история Латвии и русской общины в Латвии, умеем преодолевать свои чувства и возвращаться к голосу разума, к размышлениям.
Вопросы участников семинара А.Е.Левинтову
Алексей Васильев, председатель Даугавпилсского отделения русской общины Латвии:
— Вы, видимо, считали, преподнося все это нам, что вы делаете дело полезное, потому что, как я понял вашу мысль — покаяться надо, надо признать свои ошибки, надо признать грехи, и только тогда человек, сбросив с себя это все, может двигаться вперед. Я правильно понял? В конце 80-х, начале 90-х Россия не раз каялась и за преступления сталинизма и за все другое. Русские в Латвии каялись 15 лет и продолжают каяться. Вы знаете, что надо делать: ползать на коленях столетиями? Каяться и бить лбом до тех пор, пока его не расшибешь в кровь? Что надо делать? Один раз достаточно признать свои ошибки и двигаться вперед, что теперь и пытается делать и Россия, и русская община Латвии. Вы пытаетесь ввергнуть Россию и русскую общину Латвии в тот период, в котором она находилась много лет назад. Bы не полезное, а вредное дело делаете.
Александр Левинтов:
— Вы знаете, большая разница между раскаянием и покаянием. Раскаяние — это результат преступления, покаяние доступно святым и простым людям. И это огромная разница. Я призываю не к раскаянию, а к покаянию.
Игорь Ватолин:
— Я хочу сделать несколько фиксаций на полях. С моей точки зрения, никакой скандальности нет. Вообще-то, что сказал Александр Евгеньевич, было интересно слушать примерно в 85 году. А сейчас это несколько не интересно. А в Латвийской республике тезис о покаянии русских звучит как-то странно и эмоционально не актуально, то есть тут надо переводить в тезисе о покаянии стрелку на другого субъекта. Но это отдельная тема. И можно пожелать Александру Евгеньевичу закончив книгу «Зло империи», заняться написанием книги «Добро империи», чтобы как-то измиенить впечатление...
Аплодисменты
Игорь Ватолин:
— С другой стороны, очень интересно анализировать, что за феномен был Советский Союз. И гораздо любопытнее из уст Александра Евгеньевича и из других уст услышать полемику с последней книгой Зиновьева, который недавно ушел от нас, «Русская трагедия». Он реально пытается анализировать, тоже с болью, феномен Советского Союза, где указывает нам уникальную социальную структуру, инновативность, и там была бы серьезная дискуссия. С другой стороны, я абсолютно согласен с тезисом, перефразируя Ясперса, что надо начинать с себя, особенно русским в Латвии, на 15-м году самостоятельного существования без мамки питающей. И это можно перефразировать так: загните палец на себя, и через 10 лет произойдет чудо русских в Латвии, которое уже произошло в Лиепае, где действует Лиепайская русская община. Отчасти что-то происходит в Даугавпил-с-
Реплика даугавпилчан:
— Почему это отчасти?
Игорь Ватолин:
— Это мое понимание ситуации. И поднимать вопрос о сортировке ценностей, это странная установка. Если это ценность, она не подлежит ни рефлексии, ни изменению, а можно как-то попытаться понять свою ситуацию в Латвии, ситуацию в Русском мире. Я надеюсь, в ходе дискуссии во второй части мы это сделаем.
Александр Левинтов:
— Большое спасибо за идею «Добра империи», я ей непременно воспользуюсь. Что касается Зиновьева, я был на его похоронах в МГУ. Это пример того, что происходит в России. И в этом трагедия тоже. Представляете себе, на этих похоронах выступали Жириновский, Зюганов, еще кто-то. Лейтмотив всех выступлений: СССР — великая держава, Зиновьев — великий идеолог коммунизма, мы прощаемся с великим коммунистом. Понимаете, вот во что это вылилось социально. Хотя Зиновьев — это лучший критик коммунизма, а вовсе не его апологет.
Юлия Месхи:
— В чем вина России? В том, что она освободила всю Европу от фашизма, освободила те концлагеря, которые были созданы при фашистах? Вы знаете, я этого не могу понять, поскольку я выросла в России, это все прошло через меня. И то, что вы говорите, я с вами не согласна. Может, вы историю и осветили, Османские там империи, но у вас много было собрано негатива. Прослушав ваше выступление, могу сказать, вы многое умалчиваете, и у меня сложилось ощущение, что у вас негативное отношение к России. Все мы из Советского Союза. И все ошибки надо как-то рассматривать, но я не хочу отходить от главного, ответьте мне на вопрос, за что мы должны покаяться? Россия и русский народ во всем мире славились своей добротой, все отмечают духовность и богатство России. И эта культура отвечает духовному богатству русского человека. У вас это не ощущается. Поэтому мне жаль вас.
Аплодисменты
Комментарий А. Левинтова:
Как, однако, знакома эта последняя фраза!
Вспоминается выступление какой-то нашей женщины во время знаменитого телемоста «Бостон-Ленинград» 1986 года: одна американка выразила озабоченность по поводу Чернобыльской трагедии. Наша женщина в ответ заявила: «Никакой трагедии не произошло. Вы в Америке запуганы ложными слухами. Мы живем в мире нами же придуманных мифов. Мы, например, живем в образах «русского человека», созданных писателями 19-20 веков, и потому не замечаем, что нынешний реальный «русский человек» сильно отличается от своих литературных отражений, да, впрочем, и не только нынешний.
Александр Левинтов:
— Уважаемые коллеги, когда Августин писал свою знаменитую книгу «Исповедь», он продолжал практически на протяжении всей книги задавать вопрос, обращаясь с такими словами к Господу Богу. Он говорил: «Господи, ну зачем тебе моя исповедь? Ты ведь и так все знаешь, все видишь». Это звучало рефреном по всей книге. И только в конце книги Августин пишет: «Господи, наконец-то я понял, зачем тебе моя исповедь: не тебе она нужна, а мне». Неважно, в чем покаяться, важно провести эту процедуру с тем, чтобы у нас никогда не было таких случаев, как с Ходорковским, чтобы у нас никогда не было случаев с девочкой, арестованной за лозунг.
Смех в зале и возгласы:
— О-о-о!
Александр Левинтов:
— Чтобы у нас никогда не было случаев, когда Россия бряцает оружием, создает новые бомбы, новые ракеты. Необходимо очищение. Юлия Месхи:
— Ответа я не получила на свой вопрос: Советская армия освободила Европу. Как вы оцениваете это историческое действие, важное событие для всего мира, когда был уничтожен фашизм? Как вы это оцениваете? Ответьте прямо.
Александр Левинтов:
— Прямо отвечу: Вы меня спрашивали о сюжетах добра империи. Да, было освобождено много людей и народов, но при этом надо помнить, что эта же армия насиловала немецких женщин и не только немецких, но и своих.
Смех в зале, слышны выкрики:
— Ну, вот и вылезло!
Александр Левинтов:
— Эта армия, в частности, выкрала золото Трои и до сих пор не показывает никому.
Реплика:
— Я журналист. У меня к вам большая просьба. Я прошу вас без эмоций и философии, перечислите по пунктам, какое зло не должна тащить Россия в Европу? То есть русские чем-то отличаются от европейцев, или русские несут ответственность отдельно от других наций, которые были в составе империи, вышли из царской России и из Советского Союза?
Александр Левинтов:
— Я один вопрос услышал: что не должны нести. Сколько бы ни говорили о русской душе, но все-таки мы — общество конфликтное, и это имеет свои основания. И от этого надо избавляться. Раз. Второе: мы непримиримы. Третье: мы отличаемся по сравнению с европейцами и американцами очень сильной нетерпимостью. То, что у нас сейчас происходит, например, регулярные избиения африканцев, такое в цивилизованном мире уже редкость.
Шум в зале, слышны выкрики
Игорь Злотников (уточняет):
— Имеется в виду следующий вопрос, у нас избивают африканцев, а у них война в Ираке. Так что хуже?
Александр Левинтов:
— Война в Ираке — это одна из величайших ошибок Соединенных Штатов, большая, чем Вьетнамская война. И они за эту войну еще дорого заплатят.
Борис Михайлов:
— Лучше бы было, чтобы вы определили субъект покаяния. А то у нас в голове, что государство какое-то должно каяться. Я с трудом это понимаю. Если вы назовете субъект покаяния и смысл, может мы закончим все это и пойдем каяться.
Александр Левинтов:
— Я совершенно уверен в том, что Путину никогда не хватит интеллекта или смелости покаяться. Я думаю, это дело каждого, но дело каждого в том смысле, что это не требуется от каждого. Каждый должен задать себе этот вопрос: "Я готов к покаянию или нет? И, если не готов, то зачем мне это?"
Мирослав Митрофанов, ЗаПЧЕЛ:
— У меня один вопрос конкретный, второй критический. Александр Евгеньевич, у вас какое гражданство, американское или российское?
Александр Левинтов:
— Двойное.
Шум в зале и возгласы:
— О-о-о!
Мирослав Митрофанов:
— Очень часто звучат предложения в современном мире, что Россия только тогда будет принята Западными государствами, когда будет поделена на несколько небольших, управляемых областей.
Каково ваше личное отношение к проекту ликвидации России?
Александр Левинтов:
— Я географ по образованию и знаю несколько работ, посвященных этой проблеме, проблеме изменения границ России, проблеме раздела России, например, на 5 частей.
С места:
— А мы каяться должны!
Смех в зале
Александр Левинтов:
— Германия в свое время была раздроблена на три с лишним сотни мелких осколков, что, тем не менее, позволило создать при Бисмарке мощное государство в центре Европы. Опасность развала России существует, при этом эта опасность проистекает как внешним, так и внутренним образом.
Центробежные силы в России, к сожалению, очень велики. Более того, вы знаете, что Чечня — это более чем спорная территория России.
Шум в зале, выражения недовольства.
Александр Левинтов:
— Я к этому вопросу достаточно индифферентен. Мне, конечно, обидно, что развалилась страна, из нее ушли такие части, как, например, Украина, которая для меня часть России, что бы там ни говорили. Тем более Крым, который я очень люблю. Прибалтика то входила, то выходила из России, но для меня до сих пор это родная страна. Больно, когда целые народы уходят из этой страны, это больно. Но еще больнее чувствовать себя Держимордой. Это очень сложное чувство, поэтому я не берусь утверждать, что хорошо, что плохо. Я только вижу, что есть те внешние силы и внутренние силы, стремящиеся к развалу этой страны. Личное чувство — тяжелое чувство, неравнодушное, я могу сказать, что оно разрывает меня. Это сложный вопрос, и на сложный вопрос ответить однозначно я не могу, на чьей я стороне. Если у вас есть такой ответ, вам повезло.
Александр Алексеев, аналитик в области информационных технологий:
— У меня вопрос состоит в следующем. Участница семинара задала вопрос о том, какие специфические черты, присущие русской цивилизации, не следует нести то ли в Европу, то ли в будущее, неважно. Ответа на этот вопрос мы не получили. На вопрос о том, в чем же нужно покаяться, мы ответа тоже не получили. Весь доклад ваш свелся к тому, что вы перечислили некие негативные моменты из жизни Российской империи. Это перечисление вызвало естественное удивление собравшихся, потому что все это перечисление было неаргументированным. Все эти факты взяты неизвестно откуда. Только один пример. Вы упоминали двуглавого российского орла. Я просто так, поскольку это образная вещь — двуглавый орел. Только один пример. Если оказаться в столице другой бывшей империи, Вене, в этот город я влюбился, когда попал впервые, и вы пройдете по центральной улице этого города, то увидите ни одного гигантских размеров двуглавого орла. Это не есть символ только Российской империи.
Создадим модельную ситуацию. Есть некий остров, на нем живут люди, которые, как и все люди, совершали в своей жизни ошибки. У них есть негативный груз прошлого, но они пытаются идти в будущее именно такими, какие они есть. Вокруг этого острова существует много других островов, у них есть свой негативный опыт прошлого. Никто из них не собирается ни каяться, ни уступать кому-то что-то, ни дарить кому-то что-то. Почему, с вашей точки зрения, это должна сделать Россия? На мой взгляд, если заниматься покаянием в современном мире, то это верный путь к развалу. В связи с этим у меня вопрос. Правильно ли вы используете слово “покаяние”, а может быть, “осознание”, осознание того, что было в прошлом и с чем не нужно идти в будущее?
Александр Левинтов:
— Я все же думаю, что я ответил коллеге журналисту. Действительно, Российская империя похожа на Австро-Венгерскую империю. И, кстати, Австро-Венгерская империя по проценту живущих там славян была более славянской, чем российская. Это исторический факт, готов со ссылкой на источник показывать. Что же касается покаяния, а не осознания, то в христианстве, в том числе и в православии, существует именно эта процедура под названием «метанойя». И «метанойя» может быть переведена и как “покаяние” и как “послемыслие”. Это особая форма рефлексии. Осознание — вещь первичная. Рефлексия всегда вторична по отношению к тому, что было. И рефлексия — это то, без чего то, что было — не было. Поэтому «метанойя», «рефлексия», «покаяние» нам нужны. В чем именно? У каждого на душе свое. Важно тут не уклоняться от себя самого.
Эдуард Давыденко:
— Я ученый в области физики, хабилитированный доктор, профессор, поэтому для гуманитариев может быть слишком странно мое присутствие. Вопрос у меня такой. По каким критериям вы идентифицируете Россию современную с Советским Союзом, дела Советского Союза с Россией? Мне бы хотелось услышать не в общих словах, как гуманитарии выступают, не формально, что вот правопреемник, и все, а ответить по сути. Почему все претензии за деяния, которые совершались в Советском Союзе всеми, нами всеми вместе (я сам с Украины), вы приписываете только России? Я, честно говоря, хотел услышать доклад «Россия и Балтия, ее путь в Европу», но совершенно этого не услышал. Выступление не по теме. Поэтому скажите мне, в конце вы немного обозначили, все же какие ценности возникли в Европе на фоне ее кровавой истории, которая России и не снилась, с ее резней, лицемерием, коварством, предательством, гибелью миллионов и миллионов людей. Какие ценности, даже по теории эволюции, могли возникнуть в Европе, чтобы Россия посыпала голову пеплом, а Украина и Латвия прыгали туда и говорили: «Вот мы к вашим ценностям идем»?
Александр Левинтов:
— Один критерий вы уже назвали — это формальное признание России. Россия — правопреемник не только в долгах, но и в обязательствах..
Эдуард Давыденко:
— В чем? Ничего подобного. Только в долгах, а в обязательствах не было.
Александр Левинтов:
— Мы отказываемся от решений, принятых после Второй мировой войны. Меня не это интересует. И вас, по-видимому, не это интересует. Личная позиция моя, в чем я вижу правопреемственность. Я, честно говоря, не вижу разницы между нынешней Россией, нынешней Белоруссией, нынешней Украиной. Они, эти различия, только начинают появляться. Пока в нашем сознании, в сознании большинства, мы - едины, хотя политики стараются нас оттолкнуть друг от друга. И мы едины не только на этих территориях, мы едины с нашими соотечественниками, русскоговорящими, живущими везде. Мы видим друг друга, мы быстро находим общий язык. И мы, если мы сознаем свою историчность, мы несем ответственность за всю историю, а не только за советский период. Европейцы в ходе многих кровопролитных войн и на религиозной почве, добились того, что все-таки у них нет границ, сейчас они живут без границ. А наши границы до сих пор с въездными пошлинами, причем не только государственные, но границы между областями. Там, на границах областей и республик РФ запустенье, это видно даже из космоса. Это очень важный момент: они научились соседствовать. У французов есть такая пословица: «Нет на свете человека лучше, чем мой сосед». Я напомню нашу пословицу: «Пусть сдохнет моя корова, лишь бы у соседа две». Это первое.
Второе, надо учиться у европейцев толерантности. Однажды я выступал в Портландском университете о политтехнологиях в России. То, что я говорил, вызывало, как и здесь, крайне негативную реакцию у американцев, но этот свой негатив они выражали в удивительно конструктивной форме. Я, честно, еще не научился переводить собственный негатив в конструктивное предложение на неприятного тебе партнера.
Сергей Ясинский, практикующий психолог:
— Где вы видели в истории государство, которое, будучи победителем, покаялось бы в чем-то? Германия, которая приняла покаяние, была разгромлена до основания. И действительно, ей ничего не оставалось, как извлечь уроки из истории, иначе она бы прекратила свое существование как государство. И второе, как можно требовать покаяния от народа или от государства, в котором не созрела мотивация к покаянию, когда не выросло гражданское общество, когда мы сами представляем какой-то сгусток каких-то разных национальных образований? Правильно было сказано, что нет такого образования как русский народ, это молодое национальное образование. Мы только растем, мы созреваем. И нужно созреть к какому-то акту. Мераб Мамардашвили, мой любимый философ, говорил о том, что русский народ не может извлекать уроков из истории, он незрелый народ, а вот грузинский народ, он очень зрелый. Мамардашвили умер в 90-м году. Когда Гамсахурдия пришел к власти, Мераб сказал, что я лучше буду с Россией, чем с Гамсахурдией. А сейчас руководство Грузии показывает благородное лицо грузинского народа и демонстрирует свою любовь и лояльность западным ценностям, цивилизации и всего остального. Почему русский народ не имеет права созревать, как ему нравится? Идти по своему пути? Не идти по пути Запада, этой толерантности. У Запада своя история, а у России своя, у нее своя миссия, у нее свои ошибки, у нее свой народ. Почему русский народ не имеет права жить своей жизнью? Ходорковский, побывав в тюрьме, понял, что такое кризис в русском либерализме.
Смех в зале
Сергей Ясинский:
— Он написал об этом статью. Зачем насильно нужно заставлять народ каяться и силком затаскивать в Европу? Что это за психотерапия?
Александр Левинтов:
— Я напомню вам, что в ходе Вьетнамской войны не правительство, а американский народ пошел на покаяние, взял на воспитание миллион вьетнамских детей. Так американский народ очищался перед вьетнамским народом.
Шум в зале, крик:
— Дайте мне слово!
Игорь Злотников:
—Подождите, перед вами трое хотят высказаться.
Слышен еще крик:
— Запишите меня четвертым!
Смех в зале
Александр Левинтов:
— Не только американцы, но и многие европейцы. Я разговаривал, например, со многими немцами, и американцы считают, что русская культура одна из лучших, самая древняя из сохранившихся в Европе. Это первый ответ на ваш вопрос. Второй, дело не только в инфантильности русского народа, которая ему присуща, к сожалению, а может и не к сожалению, постольку, поскольку эта инфантильность дает народу огромный творческий потенциал, которого у многих народов нет. Так что это и беда и благо наше. И тут, вы знаете, я всегда вспоминаю Эзопа, «Лиса и виноград». Виноград вечно будет зеленым. И что же, нам ждать? Надо действовать, пока виноград зелен.
(Перерыв)
Игорь Злотников:
— Мы продолжаем наш семинар. Перед дискуссией я хочу напомнить высказывание Курта Левина, который сказал, что если в ходе дискуссии в качестве аргументов используются стулья, это говорит только о заинтересованности аудитории в предмете обсуждения. Я думаю, что мы не дойдем до такого накала, однако я всех вас призываю быть достаточно корректными, как бы тяжело ни было слушать то, что не нравится. Наша аудитория, которую я считаю некоторым достижением нашего гуманитарного семинара Сергея Мазура, признает: мы должны слушать то, что нам не нравится, в первую очередь.
Елена Слюсарева, журналист «Вести Сегодня»:
— Я бы хотела знать, поскольку в вашей концепции это не прозвучало, насколько русские в Латвии имеют больше шансов войти цивилизованными в Европу? Мне хотелось бы услышать ваше представление о положении русских здесь, в Латвии. С другой стороны, они являются все-таки русскими и воспринимаются здесь русскими. То есть, как вы полагаете, через пятнадцать лет проживания в независимом государстве, кто перед кем должен каяться? То ли латвийское государство, либо пришло уже время каяться этому государству перед русскими? Я не знаю, насколько вы в курсе национальной политики Латвии.
Александр Левинтов:
Не знаю. Еще раз повторяю, каяться и покаяние, это разные вещи. Я не знаю такого государства, «я другой такой страны не знаю», я не знаю такого государства, которое готово к покаянию. Таких государств нет. Поэтому надеяться на покаяние этой машины, какого бы цвета она ни была, или размера, не надо. Что касается положения латышей в Латвии, оно сложное, тяжелое.
Смех в зале:Александр Левинтов:
— Прошу прощения, русских в Латвии.
Игорь Злотников:
— Оговорки имеют смысл, между прочим.
Александр Левинтов:
— Я только хотел вам сказать, что все-таки у вас гораздо больше шансов вырваться в цивилизованный мир, чем русским в Туркменистане. Там из русских формируют трудармии независимо от образования, просто кайло в руки — и пошел на строительство каналов. Вы живете в достаточно цивилизованной стране и такое вам не грозит.
Елена Слюсарева:
— Я-то хотела знать, как русским чувствовать себя здесь, в Латвии. Каяться перед латышами, как они нам предлагают?
Александр Левинтов:
— Это процесс интимный, добровольный, навязывать я кому-то покаяние не могу: «Вам надо непременно покаяться».
Елена Слюсарева:
— Как русские, кем должны мы себя здесь чувствовать, добиваться равноправия? То есть у меня вопрос был конкретный, что делать?
Комментарий Левинтова:
Ну, вот, мы и достигли вершины, до которой добираемся в любом случае и по любому поводу: «Что делать?» Как часто в подобного рода дискуссиях наталкиваешься на этот и подобные ему вопросы («какие у меня должны быть цели?». «какой должна быть моя позиция?» и т.п.). Мы даже не замечаем нелепости этих вопросов, задаваемых вслух и другому человеку, порой вовсе не знающему нас. И если мы задаем эти вопросы другим, значит мы их никогда не задавали всерьез себе.
Александр Левинтов:
— Знаете, когда я жил в Америке, когда приехал в Америку, я не знал английского языка и, естественно, у меня социальный статус упал до положения мексиканца, до нелегала.
Шум в зале:
— Мы про Латвию говорим!
Игорь Злотников:
— Уважаемые господа, Александр Евгеньевич не может ответить за нас, как нам жить в Латвии, он говорит о том, какая у него была ситуация в Соединенных Штатах.
Александр Левинтов:
— Уехал я в Америку не по политическим, не по экономическим соображениям, по сугубо личным, по любви к жене, но получилось так, что я оказался там на социальном дне, в среде людей социального дна. И что, вы думаете, что я перестал уважать себя? Уважение к себе задается не социальным образом, а самим человеком.
Сергей Шестов:
— Вы в курсе «Послания Президента России к Федеральному собранию»?
Александр Левинтов:
— Да, конечно.
Сергей Шестов:
— Его программа, и те ценности, которые следуют из этой программы, не кажутся ли они вам, некоторым образом, ответом государственной власти Российской Федерации на ваши выводы?
Александр Левинтов:
— Боюсь, что нет, боюсь, что он вообще не слышит такого рода голосов. Боюсь, что он вообще многого не слышит. У него есть спецнарод, с которым он общается по телевидению, у него есть круг людей, с которыми он общается. Насчет демографической программы. Демографическая программа сама по себе с точки зрения здравого смысла не выдерживает никакой критики. За 250 тысяч рублей поднять народонаселение бессмысленно, лучше бороться со смертностью. Жилищная программа. Вернувшись в Россию, я обнаружил, что за полтора года пребывания моего в России, цена на жилье в Москве, а потом постепенно и во всей России, поднялась в 2,5 — 3 раза. Сейчас уже в Москве не новость, цена одного квадратного метра 30-40 тыс. долларов.
Шум в зале:
— Свалить можно что угодно!
Игорь Злотников:
— Господа, давайте мы выслушаем ответы на конкретные вопросы.
Александр Левинтов:
— Внешняя политика сейчас направлена на милитаризацию страны.
Шум в зале:
— Это было заявлено?
— Это правильно или неправильно?
Александр Левинтов:
— Я считаю это абсолютно неверно.
Шум в зале
Александр Левинтов:
— У нас в стране имеются огромные социальные проблемы и нужды, и если у страны появился, не у страны, а у государства появился некоторый зазор в средствах, то лучше всего это направить на подлинное решение проблем здравоохранения, образования, пенсионного обеспечения, потому что реально.
Шум в зале:
— Они не направлены?!
Александр Левинтов:
— Нет, к тому же все приросты к пенсиям, все приросты к зарплатам ниже, чем уровень инфляции. Стало быть, народ продолжает нищать.
Шум в зале:
— У меня есть возражения!
Комментарий А. Левинтова:
Комментарий «опытного эмигранта»: нигде я не встречал таких яростных ура-патриотов, как в среде эмигрантов. Один из эпизодов моей американской журналистской деятельности. Газета опубликовала очередной мой критический материал о современной России. Возмущенный читатель из Калифорнии пишет в редакцию: «Вы не имеете права публиковать критику человека, живущего вне России. Я буду жаловаться на Вас и на него президенту Путину». Когда редакция сообщила возмущенному патриоту, что ненавистный ему автор живет в Москве, был получен ответ: «Тогда я буду жаловаться президенту Бушу за Вашу клевету на Россию». «Синдром» эмигранта-патриота, оказывается, воспроизводится и в ситуации «оседлой» эмиграции, в Латвии. Но ведь в России еще более «оседлая» эмиграция: люди никуда не выезжали, а оказались не просто в другой и чужой стране, но еще и в стране, враждебной себе предыдущей. И это вовсе не классовая борьба, как думал Ленин и ему подобные. Это мировоззренческая борьба, независимо от классовой принадлежности.
Алексей Малахов:
— Когда я ехал сюда, мне рассказали очень интересный анекдот про еврочиновника. Едет еврочиновник и видит стадо овец. Захотелось ему овечку взять. Он подъезжает и говорит: «Уважаемый пастух, если я сейчас скажу, сколько у тебя овец в стаде, ты мне отдашь овцу?» Тот согласился. Он называет. Пастух говорит: «Правильно. А, вы, наверное, еврочиновник?» «Правильно, а как вы узнали?» «А вы, наверное, единственный знаете, сколько у меня овец, но почему-то берете овчарку». Так вот, вы всегда берете овчарку для России, образно говоря. Это первый вопрос. Далее, вы тут многое говорили, кто разрушал храмы и прочее. Вы вспомните, кто тогда входил в правительство России, вспомните, и вам мно-о-гое станет ясно, но вы выбрали овчарку для России. Вот вы про Зиновьева сказали. Я уверен, что вы знаете, что Зиновьев исключительно умный человек, ведь он пересмотрел свои взгляды и сказал: «И правильно, что вас сажали, планово сажали диссидентов: они же разрушали страну». Вы разве этого не знаете?! Вот один уважаемый генерал говорил: ”Мы оставались на совещании, там выступал товарищ Сталин”. Жуков пишет: “Там были только командующие фронтами и некоторые командующие армиями, Сталина на этом совещании не было, и вы не могли там быть. Вы тогда не могли там быть, потому что тогда вы были даже не комкор, а командир дивизии”. Вот я беру Альманах. На прошлом семинаре я даже поблагодарил руководителей семинара, но этого момента нет в Альманахе, а ведь бывший посол Латвии в Литве сказал, что “мы не для того брали власть, чтобы нам с ней делиться. Вы напрасно ждете, что мы, латыши, сделаем вам шаг навстречу в вопросах языка, школы”. Он сказал: «Вы фантазеры, если ждете, что мы поделимся с русскими властью». Теперь насчет покаяния. Покаялся не американский народ, а те, кто бомбил Вьетнам, кто засыпал Вьетнам бомбами. Я был сам во Вьетнаме, ходил под бомбами. И сейчас нашелся вы, гражданин России, и призываете Россию разоружиться. Америка в 25 раз тратит больше на вооружение, а Россия только хочет себя достаточно защитить.
Александр Левинтов:
— Владимир Лефевр приехал в Америку уже после Вьетнамской войны и усыновил вьетнамского мальчика, который теперь успешный бизнесмен. Усыновляли чаще именно те, кто не воевал. Воевавшие во Вьетнаме сами до сих пор нуждаются в социальной помощи.
Комментарий Левинтова:
А все-таки интересно, от кого Россия хочет себя защитить? От Америки? Но ведь мы торжественно и взаимно объявили, что не считаем друг друга стратегическими противниками. А, стало быть, и НАТО не наш стратегический противник, и мы не их стратегический противник. От Украины и Грузии? От Чечни? От мусульманских террористов? Авианосцами, ракетами и атомными бомбами? Полноте. Именно потому, что Россия вооружается против несуществующего врага, она не в состоянии обеспечить собственную армию для войны с Чечней и террористами. Мы, подобно американцам, продолжаем слепо верить в вооружения массового поражения, а мир уже давно перешел на ведение точечных войн, где нужны головы, а не боеголовки.
Александр Фрейдсон:
— Я бы хотел спросить Александра Евгеньевича: вы знали, в какую аудиторию вы идете? Это вопрос существенный. Латвия — единственная страна, в которой лица, прожившие по 40 и более лет, не являются гражданами этой страны. Это нонсенс, который является международной проблемой. У нас как у юристов даже нет объяснения всему этому. И когда я прочитал, есть такой документ, который называется «Мониторинг при вступлении Латвии в ЕС», там четко сказано, что происходит в Латвии. Это первое. Второе, вы говорили о покаянии. Согласен, а вы обращались к французам, к англичанам, способствовавшим приходу Гитлера не к власти, нет, а к приходу его к агрессии? Покаялись ли французы, которые предали? Они ведь тоже не каялись. Покаялись ли американцы по поводу того, что было сделано с Югославией? Они бомбили страну с самолетов! Так почему русские должны каяться по поводу того, что к этому поколению имеет небольшое отношение? А во-вторых, не определен период этого покаяния. Я не вижу правовых оснований, я как юрист сегодня выступаю, чтобы решать эти проблемы. Меня удивляет ваше высказывание, что вам близка Россия. Я это слышал из уст человека более высокого ранга, я это слышал из уст Кандолизы Райс, которая заявила, что она любит Россию. У меня вопрос, какую Россию она любит?
Смех в зале:
— Правильно!
Александр Фрейдсон:
— Это вопрос серьезный. У вас так получилось, что русские — это варвары. Варвары, в отличие от европейцев. Я не знаю, мне приходилось бывать в Европе, но я не заметил, чтобы там тот же самый немец или тот же самый француз или англичанин сильно отличались от русских. Такие же люди, как русские! И такие заявления о некорректности, непримиримости, я не знаю, откуда это взято? Мне, например, русский народ близок. Я не русский по национальности, но мне народ близок по войне. Товарищи, с которыми я вместе воевал в авиации дальнего действия, это были и русские, и татары, и грузины, и армяне, лица всех национальностей, но мы не делали различия, это все были равные люди. Во время войны я летал на американских самолетах. Я не вижу этого различия, барьера, с помощью которого русских надо привести в состояние европейцев, а может европейцев надо привести в состояние русских?
Аплодисменты
Александр Фрейдсон:
— Я не знаю господина Исаева и ничего не могу сказать о нем, ни положительного, ни отрицательного. Я, конечно, порицаю такие действия, если соответствуют действительности его заявления, но я не допускаю, чтобы руководство России вело себя таким образом, что мы подомнем всех под себя, и будем делать все, что мы хотим. Вы прекрасно понимаете положение дел: когда был Советский Союз, страны Варшавского договора кушали почти бесплатно то, за что сейчас вынуждены платить огромные деньги, но сейчас свободный мир, поэтому мы должны иметь в виду, что любая страна может предлагать и продавать все, что она захочет. Одна страна продает сталь, другая продает лапти, третья еще что-нибудь. Это моя собственность, я продаю то, что я хочу, и сам выбираю условия. Поэтому я понимаю и недовольство европейцев тем, что Россия ставит свои условия, продавая товары, а особенно энергоносители. Соединенные Штаты сами лишили себя возможности получать мусульманские энергоносители. Они, энергоносители, нужны не только Соединенным Штатам, но и Европе. Я думаю, что ваше выступление в этой части мне представляется не совсем корректным.
Аплодисменты
Александр Левинтов:
— Спасибо вам за критику, не только вам, но и всем критикующим, но все-таки позвольте по ряду позиций не согласиться, и начну с конца. Соединенные Штаты продолжают получать нефть из арабского мира, и будут продолжать ее получать постольку, поскольку арабский мир не един. Саудовская Аравия продолжает продавать нефть, как это делает Мексика, Венесуэла. Но это несущественно. Существенно другое. Нет правовых оснований для экспериментов, и не может быть, это дело совести. Да, при большевиках было уничтожено огромное количество храмов. Статистика: при Сталине было уничтожено относительно общего объема храмов меньше, чем при Хрущеве. Но я все-таки не забываю, что оба они не были евреями. Что же касается Зиновьева, то Зиновьев каждый раз в своих выступлениях настаивал, что никаких своих взглядов он не менял, он просто считает, что коммунизм — наиболее адекватная форма существования России. И он это утверждал и когда писал «Зияющие высоты», и «Коммунизм как реальность», и в 90-е, и даже в 2000-е годы. Ну, а теперь самое существенное. У меня было в жизни два эпизода: один — август 1988 года, мероприя-тие, которое, проводилось Закарпатским обкомом партии. Я там выступал в качестве теоретика регионального развития. И, рассказывая теорию регионального развития, позволил себе заметить довольно в меланхолической манере, что вообще-то всякое региональное развитие есть, прежде всего, борьба с империей, и вы, уважаемые члены обкома (там их было человек 300 партийных лидеров), слушая меня, тем самым участвуете в антисоветской, антиимпериалистической борьбе, призывая к регио-нальному развитию. 40 минут стоял гвалт и крики «Долой», «Ногами вперед» и так далее. Мне от этого было ни холодно, ни жарко. Им — я не знаю. Но некоторое удовольствие я получил, когда через три года Советского Союза не стало. Примерно то же самое произошло со мной в Калининградской области. Меня пригласили в 1994 году объяснить концепцию развития региона России, а концепцию разрабатывал аппарат Чубайса. Это была настоящая халтура, действительно, работа халтурная, под копирку сделанная. А кончил я свое выступление тем, что, спросил: «А вы знаете, что понимали под словом «халтура» в 20-е годы? Халтура это «внебрачные связи». Так вот, ваш губернатор вступил во внебрачную связь с Чубайсом». Меня объявили персоной нон грата, и два года я не мог въехать в эту область — меня бы арестовал сам губернатор Маточкин при въезде. Ну вот, Маточкина нет. Чубайс еще есть, продолжаем бороться.
Смех в зале
Комментарий А. Левинтова:
На этой ноте первая часть семинара кончилась, но не завершилось мое ауто-да-фе. В толчее выхода ко мне подошел один из участников: «Будь моя воля, я бы лишил вас российского гражданства и отобрал бы у вас российский паспорт!». Через минуту он уже торжественно рассказывал своим сторонникам о том, как прямо в лицо сказал мне обо мне все, что думает. Отнять паспорт и гражданство не сложно. Любой мент сможет. А как отделить в человеке русского от россиянина?
Кофе-пауза удивительным образом изменила ход и тон дискуссии. Независимо от занимаемых позиций и настроений люди в большинстве своем вдруг приняли рефлексивную форму говорения, искреннюю и глубоко личную. Возможно, это и было замыслом организаторов: через эмоциональный взрыв и шок вывести людей из привычной интеллигентской болтовни в экзистенциальный разговор о собственных судьбах, о подлинных, а не газетных проблемах Латвии, русской общины Латвии, Русского мира.
Виктор Макаров:
— Я сегодня буду говорить в качестве докторанта Копенгагенского университета. Немножечко спустилась тема семинара. Я готовился отвечать Сергею Переслегину на его доклад «Русский мир и Латвия». Этот доклад содержится в Альманахе, он был разослан участникам, но поскольку господина Сергея Переслегина нет, то часть работы у меня отпала сама собой. Дело в том, что в докладе содержится целый ряд моментов, касающихся Европейского Союза и Латвии. А некоторые моменты заслуживают оценки. Но, к сожалению, в отсутствие оппонента бессмысленно об этом говорить, но вторая часть господина Переслегина более интересна. То, о чем мы сегодня собирались говорить, это Русский мир и как все это может выглядеть в Латвии. Я думаю, на самом деле, сегодняшняя первая часть семинара — это хорошее вступление в эту тему. Она во многом показывает, что собой представляет латвийский Русский мир, насколько мы здесь, кем, в той или иной степени, себя считаем, насколько мы и как думаем об этой теме, каковы наши интересы, ценности и позиции. Я хотел бы начать с одной поправки. Тут говорили многие о необходимости быть точными с фактами, не искажать, и так далее, и так далее. Я бы хотел вернуться к реакции на сказанное господином Левинтовым относительно посаженной в России на 3 года девушки за распространение антипутинского плаката. Поднялся определенный шум, который следует воспринимать следующим образом: «Да, да, у нас в Латвии тоже сидят именно за это». Прежде всего, давайте учтем, что человек не сидит в тюрьме в данный момент за развешивание плакатов, а за ту акцию, которую он устроил. Ему вынесен первый приговор по уголовному делу. Этот приговор был обжалован, была подана апелляция. А он направил в письменном виде угрозу судье. Вот за это он сейчас находится в тюрьме. Это мера пресечения. Не сидит он в тюрьме за развешивание плакатов в данный момент. Это искажение фактов.
Шум в зале:
— Некорректное изложение. Мнение Виктора понятно. Искажение фактов.
Виктор Макаров:
— Хочу вернуться к выступлению господина Левинтова. На мой взгляд, слушать его не только интересно, но и полезно, и актуально. И тут я хотел бы возразить господину Ватолину, это не есть ситуация 1985 года. То, о чем говорил господин Левинтов, достаточно актуально в осмыслении русскоязычными жителями Латвии их положения, ситуации. Реакция аудитории на выступление показывает, что согласия в этих вещах нету, скорее есть очень сильное несогласие. Поэтому это важно. Почему это полезно и своевременно? Кто-то здесь уже говорил, что русский народ должен созреть и так далее. Часть этого созревания и заключается в том, что мы будем обсуждать те вопросы, которые нам кажутся неприятными, и будем по ним спорить, прибегать к аргументам и не будем отказываться от спора, и не будем выходить из зала, если будет говориться что-то, что нам не нравится и неприятно. Так что вполне своевременно. Итак, собственно, о Русском мире. Я хотел бы немножечко процитировать, что об этом пишет Сергей Переслегин. Дело в том, что за этим стоит, насколько я понимаю, одна из более или менее влиятельных концепций работы с зарубежьем России, которая существует в Российской Федерации. Это определенное течение мысли, оно, возможно, сейчас не является доминирующим, оно не находится у власти. Это более неформальная альтернатива, которая представляется по звучанию очень даже приятной.
Русский мир — это хорошо. Я считаю себя частью русской культуры, это для меня важно, это для меня близко, это моя родная культура, это мой родной язык. Мне бы хотелось, чтобы Русский мир в том или ином виде существовал, но проблема в том, что у нас очень сильно расходится представление о том, каким должен быть этот Русский мир. И вот тут у меня вызывают серьезные опасения та концепция Русского мира, которую предлагает, в частности, Переслегин. Что именно: Переслегин пишет о том, что Русский мир — это фактически материальная, информационная, правовая поддержка русских за рубежом, создание общих финансовых механизмов и единых культурных институтов. Это работа с диаспорой.
Насколько я понимаю, этот Русский мир строится на основании метрополии, которая всеми способами привязывает людей, которые считают себя русскими или русскоязычными, к существованию этой метрополии, основной страны. «Метрополия играет, — пишет Переслегин, — на противоречии между своими и эмигрантами, и выстраивает таким образом механизм управления диаспорой». Наверное, ясней и быть не может. Дальше Переслегин пишет: «Увы, весь этот расчет — фикция». Вот эта вот концепция Русского мира вызывает у меня очень сильное опасение и возражение. Честно говоря, это продолжение имперской политики другими средствами, более умными. Очевидно, что механизмы прямого политического и экономического давления использовать сложно, от этого Переслегин отказывается, по всей вероятности, предполагая, что и Европейский Союз, в котором Латвия находится автоматически, и Россия здесь будет иметь все рычаги, но они вторичны.
Отрадный вариант Русского мира — каждый из нас, наверное, будет выбирать для себя тот Русский мир, который ему нужен. Кто-то будет выбирать и участвовать в таком Русском мире, а диаспора будет ориентироваться экономически, насколько возможно, политически, культурно, информационно, на Россию. Вы знаете, это у нас очень распространенное явление. Подумайте, какие газеты вы читаете, какие информационные программы вы смотрите? Пожалуйста, этот вариант существует. Я не думаю, что это оптимальный вариант для жителей Латвии. Это не тот Русский мир, который выбираю я. Но в нем культурный потенциал России, то самое хорошее, что в России есть, то, от чего не хочется отказываться, то, что мы получили в подарок с родным языком, для кого этот язык является родным. Но, пожалуйста, избавьте меня от необходимости постоянно соотноситься, поддерживать, тем более считать своим президентом президента Российской Федерации.
Реплика с места:
— Ну и не считайте!
Виктор Макаров:
— Я бы хотел, чтобы была альтернатива. К сожалению, наблюдая дискуссию в русскоязычной среде Латвии, я вижу очень сильное желание ориентироваться именно на ту сторону. Скоро, наверное, некоторые русскоязычные газеты просто начнут писать: «Наш президент Путин». Меня это очень беспокоит. Латвия не Россия. Латвия уже находится, действительно находится совершенно в другом пространстве, экономическом и политическом. И эта та реальность, с которой надо мириться. По крайне мере, если не принимать, то осознавать. Меня еще интересует следующий вопрос. Этот Русский мир будет открыт для нерусских, для тех, для кого родной является латышская культура, для тех, кто родным языком считает латышский? Что они из этого Русского мира могут взять? И вот тут я возвращаюсь к нашему местному Русскому миру. Мы не хотим признавать никаких исторических проблем России. Каждое указание на какие-то проблемные вещи русской истории, классической истории вызывает шквал негодования. Мы не хотим, насколько я понимаю, признавать исторические факты, касающиеся российско-латвийских отношений. Если я сейчас скажу: оккупация Латвии, наверняка поднимется снова шквал негодования.
Реплики с места:
— Конечно!
— Правильно!
Виктор Макаров:
— Собственно, я думаю, каждый желающий стоит перед выбором: или вы создаете открытый Русский мир, какое-то русское культурное пространство, которое сильно, интересно и открыто и восприимчиво к местной среде, восприимчиво к критике, способное к саморефлексии, или вы закрываетесь в Русском мире диаспорой, которая смотрит на Москву, смотрит на свою метрополию в надежде, что та даст идеологическое обоснование, ценности и смысл жизни.
Аплодисменты
Мирослав Митрофанов:
— Уважаемые друзья, коллеги, я очень рад видеть вас здесь, слышать и общаться с вами. Такая возможность бывает не часто, и я благодарен организаторам нынешней конференции.
Последних два года я работаю в Европейском парламенте, в бюро Татьяны Аркадьевны Жданок. Она тот самый русский депутат Европейского парламента, избранный голосами граждан Латвии. И моя партия, ЗаПЧЕЛ — это те самые русские, которые бросили дерзкий лозунг «Русские идут», и благодаря поддержке наших избирателей действительно пришли в Европу. Пришли без унижения, самобичевания, с высоко поднятой головой. И что последовало дальше? Вы думаете, что европейцы возмутились и потребовали изменить наше отношение к самим себе? Нет. Почему?
Одной из главных ценностей европейской цивилизации является уважение к себе, то есть — чувство собственного достоинства. Если оно есть, то все остальное приложится. В том числе честное отношение к истории и сбалансированный взгляд на свое прошлое. Если мы себя уважаем, то мы достаточно сильны, чтобы честно смотреть на свое прошлое. Вначале были моменты, когда Татьяну Аркадьевну коллеги испытывали предлагали ей достаточно жесткие темы выступлений, такие как положение с правами человека в Чечне. Она с честью вышла из этой ситуации, пройдя по тонкой грани: признала общеизвестные факты, но не позволила втянуть себя в антироссийскую риторику. Коллеги это оценили.
На этой неделе было голосование по первому самостоятельному докладу Жданок. Обычно голосование складывается в ответственном комитете в соотношении 2 к 3 или половина на половину. В этот раз за доклад проголосовало 50 человек из 53, присутствующих на заседании. Причем доклад касался очень неприятного для многих европейских стран вопроса дискриминации, и поручен он был в период погромов во Франции с целью найти решение для предотвращения подобных ситуаций в будущем. Результаты голосования по докладу позволяют утверждать, что европейские коллеги приняли Татьяну Аркадьевну, минимум, как равного среди равных.
Предыдущий выступающий говорил о проблемах, существующих в самоидентификации русских в Латвии, нашей русской общины. Я думаю, из этих сложностей не стоит делать трагедии. Как община мы находимся в самом начале пути. Что значит для исторической перспективы 15 лет нашего развития? Почти ничего. Мы прошли очень короткий путь. И нам еще предстоит многое осознать, переспорить между собой, оговорить. И прежде всего — научиться друг друга слушать. Все это необходимые условия для развития полновесной, самодостаточной русской общины, которая имеет будущее в Европе. Я разделяю высказанную предыдущим выступающим озабоченность насчет информационного влияния России. Впрочем, речь идет даже не столько об осознанном влиянии россиян на нас. Мы понимаем цели соответствующей политики. Речь идет скорее о нашем собственном трезвом, критическом отношении к тому, что исходит от России.
Перед тем, как перейти к краткому анализу, я хочу несколько слов сказать о самой коллизии Европа — Россия. Когда мы только избирались в Европейский парламент, мы сами агитировали за Европейский Союз к неудовольствию наших избирателей. Поработав в Европарламенте, мы стали относиться критичнее к самому проекту Европейского Союза, единого будущего Европы. Проект Европейского Союза тормозится. В нем назрели внутренние серьезные проблемы, и до их разрешения тянуть Россию в ЕС, честно говоря, было бы безответственно. Европа сначала должна разобраться, чего она желает для себя, до того, как мы получим моральное право уговаривать Россию присоединиться к проекту ЕС. В тоже время у России, на уровне ее администрации, на уровне политической элиты и экспертного сообщества не существует каких-либо серьезных планов относительно присоединения к Европейскому Союзу. Можно сказать, что это правильно, поскольку в решении этого вопроса нужно сделать перерыв. Хуже другое, у россиян нет даже четкой, определенной линии поведения по отношению к Европейскому Союзу, что является, по моему убеждению, отрицательным моментом, потому что задает стратегическую неопределенность.
Что будет в российско-европейских отношениях через 10 лет? А что должно быть через 20? И что произойдет, если не думать над ответом на первые два вопроса? В идеале россияне должны сами найти ответы, при нашем доброжелательном участии.
Как Европа видит Россию сейчас? Как Россия видит себя и свою диаспору? Упрощенно говоря, существует четыре взгляда на Россию, на Русский мир. Первый вариант — взгляд изнутри. Этот взгляд истерически отрицающий. Этот взгляд представляют примитивные «патриоты-государственники». В чем их подход заключается? Многие политики, называющие себя «российскими патриотами», исходят из предположения, что вообще ничего, за что было бы стыдно, в российской истории не случалось. Россия была и до сих пор остается великой державой. Мы на все плюем, на все закрываем глаза, не существует окружающего мира с его общественным мнением и правилами. Причина подобной ограниченности в том, что абсолютное большинство российских политиков не имеет западного образования, просто не владеет иностранными языками и не ведает, о чем говорят и спорят за границами российского информационного пространства. То есть изоляционизм советского времени сейчас отзываться низким качеством российских политиков. Есть хорошо подготовленные российские дипломаты. Они отлично знают, что происходит в Европе. Но их мнение не является решающим или влиятельным в развитии России. Политики, к сожалению, не интересуются современным миром, и большинство из них ничему не желает учиться. Истерически-отрицающий взгляд возможен благодаря притоку нефтяных денег. Они создают иллюзию равновеликости России с Америкой и Европой.
Второй взгляд на Россию, на Русский мир — реально-обеспокоенный. Это взгляд тех людей, которые понимают, что происходит. Это часть администрации российского президента, это часть дипломатов, это часть администрации, лучшая часть России, и это часть нас, то есть живущих на грани миров, между Россией и Европейским Союзом. Мы видим, насколько хрупким, насколько уязвимым является Русский мир перед вызовом современной цивилизации. Он тает, он исчезает, как шагреневая кожа. Русских людей в мире становится все меньше, в регионах прежнего культурного доминирования другие мировые и местные языки обретают лидирующее положение. Поток переселенцев на Запад не иссякает. Русская культура за пределами России теряет динамизм и былую привлекательность. Мы не можем относиться к Русскому миру иначе как к Ноеву ковчегу, в чьем выживании мы сами заинтересованы. Да, Русский мир несовершенен, да, он отягощен проблемами прошлого, но нам выгодно, чтобы он сохранился и чтобы мы на его борту двигались в будущее.
Таковы два взгляда изнутри Русского мира. И есть два разных взгляда снаружи. Первый подход: индиферентно-доброжелательный. Такого взгляда придерживается достаточное большинство западной публики в Европе. Про Америку не знаю, не буду врать. Про Европу могу сказать, что для значительной части ее жителей вопрос взаимоотношения с Россией не является важным. И большинство друзей России, тех, кто с ней торгует или уважает русскую культуру, относятся к индифферентным людям. Вы спросите, почему их позиция не активна? Перенесите те же самые отношения на внутрилатвийские дела. Мы спрашиваем себя, как могло состояться, что латышская интеллигенция, латышская советская элита, та, которая сформировалась из участников Красной армии и бывших чекистов, из людей, которые уничтожали бандитов по лесам после Второй мировой войны, почему она не сказала своего слова в решающий момент 15 лет назад? Где она сейчас, эта часть политической элиты? Она индифферентна и пассивна.
Но есть люди, чей взгляд снаружи на русских, на Русский мир активен. Этот взгляд характерен для меньшинства европейцев и для меньшинства латышей. Но эти люди активны и заметны. Они пишут в латышских газетах, они пишут в европейских газетах, они выступают с трибуны Европарламента с агрессивных русофобских позиций. Общие европейские ценности, которыми так гордился Евросоюз, оказываются слабее влияния любого государства, вступающего в Европейский Союз. Государства, которые вступают в Евросоюз, иногда вносят большую ложку дегтя в ту самую банку меда общих ценностей. В итоге все содержимое становится подозрительным. На данном этапе Евросоюз вынужден под давлением недавно вступивших в него восточноевропейских государств сдвигаться в антироссийскую, в русофобскую сторону.
Честный россиянин, живущий в России, может видеть, что русский народ вымирает, структурные реформы запаздывают, а огромную территорию страны невозможно толком контролировать и развивать. Нам, русским, живущим вне России, заметно, что значительное количество европейских политиков заинтересовано в проекте ликвидация России как действующего лица мировой истории. И это не результат какого-то мирового заговора, я вообще не сторонник теории заговоров. Нет такого заговора, чтобы враги России собрались и сказали: «А давайте-ка уничтожим Россию». Существует объективная заинтересованность в том, чтобы отобрать у российского государства контроль над природными ресурсами, от которых Запад столь зависит. Наличие России как государства — объективный барьер на пути к ресурсам севера Евразии.
Второй механизм эскалации ненависти к России — необходимость образа универсального врага. После окончания Холодной войны на определенный момент роль «универсального врага» стали играть мусульманские террористы. Но они не справляются с этой ролью уже только по той причине, что мусульманские общины давно стали частью общества западных стран, а враждовать с частью своего населения опасно по многим причинам. В этом плане Россия, как новый тотальный враг, очень удобна — современную Россию мало кто знает, мало кто там бывал, в наследство от Холодной войны остался богатый набор антисоветских стереотипов, что в сумме позволяет верить любым слухам и домыслам об ужасах российской жизни, подавлении свободы и отсутствии демократии. Россия — идеальный «чужой» для общественного мнения в Европе. На образ «чужого» работает и упомянутая мной проблема несхожести в системе подготовки элиты на Западе и в России.
Заканчивая краткую справку, я должен сказать, что два года, что я провел в Европарламенте, утвердили меня в подозрении, или в четком убеждении, что не только русская община Латвии, но и в целом весь Русский мир находится под угрозой. Выступавшие сегодня до меня справедливо отмечали, что русской культуре не получается быть открытой, располагающей к себе, принимающей современное, какой она когда-то была. И многие наши соотечественники даже здесь, в Латвии, предпочитают повернуться в пользу конкурирующий альтернативной культуры, то есть латышской. То же самое еще быстрее происходит в странах Европы. Это еще одна угроза Русскому миру. Я бы озаглавил свое выступление таким образом: «Наш Русский мир — это хрупкий Ноев ковчег, в выживании которого все мы заинтересованы».
Аплодисменты
Комментарий Левинтова:
Конечно, метафора «Наш Русский мир — это хрупкий Ноев ковчег, мы все заинтересованы в его сохранении» очень выигрышна. Но на экологических форумах мы слышим «Земля — это хрупкий Ноев ковчег, мы все заинтересованы в его сохранении», на телеканале «Культура» «Культура — это хрупкий Ноев ковчег, мы все заинтересованы в его сохранении», в храме с амвона «Вера — это хрупкий Ноев ковчег, мы все заинтересованы в его сохранении», в Генштабе «Наш ВПК — это хрупкий Ноев ковчег, мы все заинтересованы в его сохранении». Не слишком ли много развелось Ноевых ковчегов и не слишком ли много Потопов на нашу несчастную голову?
Алексей Романов:
— Дамы и господа! Поскольку о Русском мире впервые и всерьез начали говорить именно в русской философии, можно сказать, что всякое размышление о Русском мире и есть собственно русская философия, естественным продолжением и повторением которой, знаем мы об этом или нет (или хотим, или нет), являются и наши Гуманитарные чтения. Поэтому, с вашего разрешения и в контексте нашего собрания, позволю себе десятиминутное сообщение в виде академической справки относительно парадоксальной своеобразности того явления, которое существует уже без малого двести лет и которое называется русской философией. Дамы и господа, именно парадоксальной.
В Латвии есть, по крайней мере, два человека, которых стоит выслушать на эту тему с большими основаниями, чем меня — это преподаватели университета Елена Михайловна Целме и Ирина Семеновна Маркина. Они непосредственно занимаются русской философией, их и надо по-настоящему слушать. Но некоторые причины говорить о русской философии есть и у меня. Пожалуй, это и будет первым парадоксом того явления, которое называется «русской философией». Дело в том, что о русской философии (говорящей о Русском мире, разумеется) может говорить тот, кто ее знает, и тот,.. кто ее не любит, дамы и господа,.. именно не любит, но при этом знает как будто все-таки достаточно, чтобы не любить. Я и принадлежу как раз к тем, кто ее не любит. Известно, что большинство изучающих философию на русском языке и в российских университетах как раз русской философией и пренебрегают из-за ее совершенно искреннего и даже личного неприятия. Ведь казалось бы — чего же лучше-то? — все есть: и язык, и источники, и библиография, и чуть ли не живые свидетели! То есть никаких трудностей с материалом: не то, что при изучении западной или, не дай Бог, какой-нибудь древней или восточной философии... Согласитесь, господа, что это очень странно.
Продолжу странность таким вот утверждением: в мире существует три философии — это западная, восточная и... русская. Тут странен сам принцип подобной классификации. О чем-то похожем в одном из своих рассказов говорит Борхес, цитируя некую «Китайскую энциклопедию», которую потом вспоминает Мишель Фуко в предисловии к своим «Словам и вещам». Помните, как там подразделяются животные на домашних, принадлежащих императору, нарисованных тонкой верблюжьей кисточкой и издали похожих на мух?
То есть уже сама такая классификация (а она существует!), и Фуко здесь, вдохновленному Борхесом, возражать трудно и совершенно не хочется... уже сама такая классификация ставит предел нашему обыденно-привычному взгляду на вещи, а только с такого предела и может начаться мышление или собственно философия. Значит, о русской, французской или, там... тибетской философии надо говорить только философски, то есть мыслить, или не говорить вообще! Несколько забегая вперед, уместно предуведомить слушателей о пагубном и весьма давнем заблуждении, что рассуждать о Русском мире можно не философски, а, скажем, журналистски, политически, экономически, социологически или патриотически. Русская философия научилась проходить через этот именно для нее характерный искус, и именно потому-то она и философия, а не журналистика или патриотизм с антисемитизмом. Но это тема для более серьезного жанра. У нас же есть время единственно для того, чтобы только напомнить себе о ее странностях.
Известен интерес русской философии к этически-религиозной и социальной проблематике. И не просто интерес, а ее назойливая, а для многих так даже отталкивающая (см. первый парадокс) дидактичность. И это не случайная черта, а коренное следствие ее странного происхождения. Отчего русского философа прежде всего беспокоят две вещи собственная нравственность и исправление общественного устройства? Почему русский философ и занят тоже двумя вещами: проповедью о нравственном совершенствовании и социальными реформами. Все, наверное, слышали о славянофилах и западниках, слышали и о том, что в России есть народ, а есть интеллигенция... Это все из русской философии, из ее, так сказать, ею же созданного дискурса, который все давно привыкли некритически, то есть не думая, подменять чем-то якобы независимо существующим. То же, дамы и господа, в полной мере относится и к Русскому миру. Так вот, ничего подобного ни в какой другой из названных нами философий вы не найдете. То есть никаких вопросов о судьбах и предназначении народа и страны, тем более для всего мира и человечества. Отчасти это объясняется влиянием на русское общество западного Просвещения, романтизма и вообще склонностью XIX века к социальным утопиям. «Утопизм есть верная сигнатура эпохи», — характеризует это время о. Георгий Флоровский. Но вот такого размаха в разнообразии сюжетов и, что особенно, в решительности рекомендаций по их немедленному воплощению, да еще за такое короткое время, как это было в России, уж тут только западным влиянием не объяснишь.
В России представление о философии сразу же складывается как об орудии социального преобразования и личного совершенствования, и оное орудие немедленно же и применяется. К изобретению общественных устройств благоденствия, к личному нравственному озарению, к буквально-физическому воскрешению мертвых, к переустройству вообще всего Вселенского Космоса. И философией занимаются преимущественно не в университетах, а в так называемых «кружках», начиная с «Общества любомудрия» в 1823 году. С самого начала своего появления русская философия носит оттенок некоего почти заговорщицкого, скрытого от непосвященных общественного движения. Осмелюсь предположить, что, вероятно, отчасти и по этой причине за занятия философией в России часто наказывали и даже могли казнить, а в советское время и казнили. Напомню здесь о Чернышевском, петрашевцах, Бакунине, социалистах-марксистах, не забудем и советских новомучеников о. Павла Флоренского, Льва Карсавина, Густава Шпета... Для русских философов все это и закончилось, с одной стороны, поездкой на знаменитом пароходе, а с другой — исправительными лагерями. Причем и пароходы и концлагеря, очевидно, были просто одним из способов философствования этой же самой русской философии. О Русском мире, как вы понимаете.
Философствует тот, кто начинает сомневаться, так ли обстоят дела, как это считают «наши» или «ваши»… Сомневающийся остается один, вне всяких лагерей. Русская философия начинает с особливости «русского» сравнительно со всем остальным а получается, с более известным и влиятельным, то есть со всем западным. С момента вопрошания «кто мы?», с «историософического изумления», по выражению о. Флоровского, русская философия и начинается. Однако «мы» не мыслит. Мыслит только одинокое «я», и такое мыслящее «я» в русской философии все-таки есть. Просто это мышление совершается именно в преодолении соблазна решать судьбы Русского и всякого другого мира, равно как в освобождении от соблазна достичь собственного нравственного совершенства.
Так вот, дамы и господа, третья странность русской философии (это у нас третья, а исторически первая) уже в самом ее возникновении: русская философия появляется только в XIX веке, появляется на французском языке и появляется в таких условиях, в которых западная философия, к тому времени уже совершенно профессорско-университетская, пожалуй, что никогда и не была.
«Но мы, можно сказать, некоторым образом народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». Это говорит Петр Яковлевич Чаадаев, с публикации «Философических писем» которого, сочиненных сначала на французском и потом им же для Телескопа переведенных на русский и началась «русская философия». Это произошло в 1836 году. После чего сам государь император Николай Павлович самолично приставил к Петру Яковлевичу психиатрического врача.
Мы знаем, что сумасшедшим считали и Гераклита Эфесского и что, например, для освидетельствования вменяемости Демокрита жителями Абдер был приглашен сам Гиппократ. Что же касается нашей истории, то разрешите напомнить, что всем известный Евгений Онегин Пушкина — это и есть Чаадаев, его старший друг, которого сам Пушкин почитал за своего наставника. Чацкий из грибоедовского «Горе от ума» — это тоже Чаадаев. Так что новизна, странность и в то же время неслучайность «философствующего человека», кто как его понимал, уже стали узнаваемым общественным феноменом, а не причудой отдельного лица...
Надо было заранее оговориться, но сделаю это сейчас. Русская философия достаточно многообразна, включает и философию духовных академий, и философию университетских профессоров, следующих европейским направлениям. Но самобытность ее именно там, где она не подражает западным учениям, то есть появляется тогда, как полагал молодой Лосев, когда она, эта философия, насквозь интуитивна и мистична, потому что у нее попросту нет времени и охоты заниматься логическим оттачиванием мыслей.
Отсюда публицистический и даже журналистский характер такой философии. Как нам сообщает Лосев, «поэтому среди русских очень мало философов par exellence: они есть, они гениальны, но зачастую их приходится искать среди фельетонистов, литературных критиков и теоретиков отдельных партий».
Четвертая странность непосредственно продолжает необычность происхождения и содержится в уже упомянутом выражении о. Флоровского: «историософическое изумление» и в его же «жадное стремление выйти из настоящего». Порыв, вполне свойственный любому философскому пробуждению, состоит в распадении «внутреннего стремления» и «внешней деятельности», и мир для философствующего оказывается загадкой и вопросом. И этот, дамы и господа, мир загадок и вопросов и есть Русский мир.
Так вот, еще одна отличительная черта русской философии — это ее постоянное противопоставление и сопоставление с философией западной, противопоставление западной цивилизации русской духовности с одной стороны, а в самой России народа-богоносца и периодически кающейся интеллигенции. Потому-то философия в России и начинается как публицистика на социально-нравственные темы со всем, вероятно, знакомой полемики западников и славянофилов.
Сразу хочу предостеречь от вульгарного отношения к славянофилам как к кому-то вроде черносотенцев и погромщиков, равно как и от понимания западников как космополитов и русофобов... И те, и другие возникают, как это ни странно звучит, под прямым влиянием западной философии, прежде всего немецкой. «Славянофилы произошли от того романтического движения, в котором немецкий народ осознал самого себя», — говорит об их философских основаниях Лосев.
А вот что пишет о. Флоровский: «Славянофильство» и «западничество» — имена очень неточные, только подающие повод к недоразумениям и ложным толкованиям. Это, — уточняет он же, ссылаясь на историка П. Г. Виноградова, — только разномыслие в понимании основного принципа общественных устройств культуры».
Дамы и господа, у нас решительно нет времени для более подробного знакомства с этим не только чрезвычайно поучительным и интересным отличительным принципом русской философии, но и собственно ядром для различного понимания Русского мира, понимания, которое иначе как в личном опыте мышления рассуждающего невозможно. Мы же для краткости можем приблизительно ограничить эти две иногда трудно отличимые позиции следующим образом: если славянофилы видели в культуре действие слепых народных сил, сдерживать и направлять которые значит только мешать им самобытно проявляться, то западники были сторонниками образования. Отличало их и отношение к религиозному опыту православия и католицизма. Но при этом и те, и другие исходили из чрезвычайно благоприятного и спасительного для всего мира отличия русской истории и российского народного характера. При этом каждый из наиболее интересных и серьезных представителей обеих партий старался сквозь идеологические споры пробиться к чему-то более или, скорее, менее полемическому и публицистическому.
«Что мы, русские, до сих пор не имели философии и очень мало о ней заботимся, хотя когда-то много о ней толковали, доказывает только, что нас еще ничто не заставляло глубоко задуматься; а когда раз такая необходимость явится, будут и у нас философские учения и сильно отзовутся в умах и сердцах, потому что, вместо более или менее остроумного повторения того, что думали другие, они займутся разрешением наших настоятельных, насущных вопросов и следовательно будут ответом на живые народные потребности», — так писал в своем докладе «Философия и наука в Европе и у нас», — читанном 17 ноября 1874 года К. Д. Кавелиным.
Обратите внимание, с чего начинается русская философия — не с вопроса о том,”каково положение вещей самих по себе”, для познавания — чего необходимо постоянно соотноситься со своим собственным положением, положением самого вопрошающего о мире (не о русском или эскимосском, а просто о человеческом). И не с вопроса о том, например, кто такие боги, и даже не с кантовских вопрошаний: «что я могу знать?», «что я должен делать?» и «на что я смею надеяться?», а «чем мы (заметим: не «я», а «мы») отличаемся ото всех других, прежде всего от Запада, и как нам лучше и правильнее жить?». И это, дамы и господа, совершенно необходимая и безнадежная, если ее понимать нефилософски, постановка вопроса, и если не видеть в «положении вещей, каковы они сами по себе» положение и самого вопрошающего как рожденного и смертного существа. И тогда это уже будет называться мышлением.
Дело тут, конечно, совсем не в западной философии, которую не просто не знали как следует, а скорее не чувствовали. В славянофильстве и западничестве речь идет о противопоставлении внутри самой же русской философии.
При этом назидательный тон и снисходительное отношение к западной философии были совершенно естественны, поскольку ее надлежало преодолеть верой в то, что только духовная жизнь России рождает из своих недр высшую и органическую форму философствования. Иван Киреевский, вместе с Хомяковым считающийся основателем славянофильской философии, высказывается следующим образом: «Нам необходима философия: все развитие нашего ума требует ее... Она одна может дать душу и целость нашим младенствующим наукам, и самая жизнь наша, может быть, займет от нее изящество стройности». Заметим, опять это «нам», «нашим наукам» и «наша жизнь». То есть философия вовсе не есть мышление, которое только интеллектуально и отвлеченно, в чем обвиняли западную философию просто из-за непонимания по причине поверхностного и позднего с нею знакомства. Вот и получалось поэтому, что философия — это вроде инструмента для общественных, то есть именно «наших», нужд.
Во время этой полемики и появляется собственно русская философия: метафизика всеединства, русский космизм и евразийство. Поскольку же философия все-таки есть мышление, а мышление говорит о вещах и обо мне самом, какие мы есть, а не как бы мне хотелось, чтобы оно было, то вполне закономерно, что наиболее серьезная публицистика, часто сохраняя манеру изложения, становится уже языком мышления. А если уж языком философии может стать даже реклама мыла, по словам Мамардашвили (который, кстати, совсем не был русским философом, хотя его философия и была на русском языке), то таким языком внешне могут оказаться рассуждения о патриотизме и космополитизме, о народе и об интеллигенции. И вот именно такого языка в западной философии действительно нет.
Отсутствие прочной традиции и академической школы были причиной появления не только различных и подозрительных кружков и группировок, но и множества экстравагантных одиночек, причем за период что-то в 60-70 лет, чему в истории западной философии примеров тоже не найти, разве что только, пожалуй, в Античности. И это тоже странная особенность русской философии, то есть ее романтического и социального утопизма.
«Занят нравственною философиею, пророками и антихристом», — пишет Владимир Соловьев в 1896 году одному из своих респондентов. Лосев говорит, что этот, без сомнения, оригинальнейший и крупнейший русский философ «весь без остатка сгорел в огне и ужасе своих апокалиптических предчувствий. Тут он явился настоящим вождем группы серьезных и основательных русских мыслителей. Среди них следует отметить С. Н. Булгакова и Н. А. Бердяева». К этой характеристике можно добавить, что Владимир Соловьев, отец русского символизма и серебряного века, а в жизни весьма странный человек, называл своим учителем Николая Федорова, тоже очень странного человека, автора «философии общего дела», всерьез рассуждавшего о буквальном, то есть физическом воскресении всех прежних мертвецов, наших предков. Называлась эта предполагаемая процедура «патрофикацией». Сам же Николай Федоров имел некоторое сходство с гоголевским Акакием Акакиевичем Башмачкиным, ел хлебные корки, ходил в одной шинели, служил архивариусом и умер, будучи совершенно одинок, от воспаления легких. Своим учителем его считал не только Владимир Соловьев, но и Циолковский, и Бердяев.
И в публицистике, и в партийной полемике славянофилов с западниками, и в литературе можно «договориться» и до собственно философии, то есть до глубины видения собственного мыслительного движения, но разве что только невольно, в «естественном порыве», и не то собираясь сказать, а потому и самому этого не заметив. Этим объясняется вполне известный антисемитизм и шовинизм таких, казалось бы, гуманистов-классиков, как Л. Н. Толстой, Достоевский и даже Чехов. Не говоря уже о том, что какими бы конфессионально неопределенными ни были утопии всеединства и космизма, все-таки эти утопии оставались христианскими.
(Продолжение отчета)
|
